Дороги товарищей

АНДРЕЙ МИХАЙЛОВИЧ ФОМЕНКО

Солнце штурмовало зенит.

Стадион, закипев с утра, все бурлил и волновался.

Майки спортсменов, чистые и свежие утром, взмокли, просоленные потом.

И вот когда уже нестерпимо стало дышать под солнцем…

— Закончилась первая половина соревнований на первенство города Чесменска среди школьных коллективов, громогласно объявил в рупор главный судья. — Объявляю предварительные результаты! Первое место заняла школа имени Ленина, второе — школа имени Макаренко. Количество очков…

Не успел главный судья объявить количество очков, как на Сашу Никитина налетел долговязый парень в длинных, ниже колен, трусах, с бронзовым от загара и веснушек лицом. Ноги парня, трусы, майка и самый кончик большого, тоже веснушчатого носа посерели от пыли. В нем даже начинающий футбольный болельщик мог бы сразу определить представителя беспокойного племени вратарей, а опытный отметил бы выгодные спортивные данные: чуть ли не двухметровый рост и цепкие руки.

— Поздравляю вас, временный руководитель и постоянный наставник! — выпалил вратарь, пожимая Саше руку. — И обещаю! — Он принял торжественную позу: — Если вот эти руки сегодня вынут из сетки хоть один мяч, Лев Гречинский покидает ворота! Навсегда!

— Да подожди ты, Левка! Сколько у нас очков?

Отмахиваясь от Гречинского, Саша метнулся к судейскому столику. Но судья, строго взглянув на него, уже объявлял через микрофон порядок вечерних состязаний.

— Ну вот, самого главного и не услыхал! — сердито сказал Саша. — Всегда ты, Лев Гречинский, атакуешь в самый критический момент! Поистине — вратарь…

— Да его по ошибке назвали Львом, — вмешался в разговор Ваня Лаврентьев, большелобый крепыш с яркими глазами; в них, казалось, постоянно горело желтое пламя. — На самом деле он — тигр. Тигр Гречинский!

— Понимаешь, Ваня, из-за этого тигра я прослушал, на сколько очков мы опередили школу Макаренко! Ты не запомнил, случайно?

Гречинский с хохотом облапил своих товарищей.

— Сто пять очков выиграли, сто пять! Я же вратарь, я не только все вижу, но и слышу.

— Здорово, правда? — с удовольствием потирая руки, улыбнулся Ваня.

— Ничего. Неплохо. Только торжествовать рановато. — Саша мелко застучал ребром ладони по бревну бума. — Цыплят по осени считают.

Гречинский снова ласково облапил его.

— Скромник! — воскликнул он. — Будто не знаешь, что сто очков вернуть — не с мячом по полю прогуляться. Я же вратарь! Я не только все вижу и слышу, но и чувствую, что доволен! И я доволен, и Ваня. Наша школа впереди.

— Выиграем футбольный матч, вот тогда и будем впереди.

— Ни одного мяча! Клянусь, ни одного мяча! — снова принял торжественную позу Гречинский.

Просторные сооружения стадиона между тем пустели. Трудолюбивые уборщицы собирали в корзинки цветастые обертки конфет и бумажки от «эскимо». По опустевшему полю медленно катился автомобиль с объемистой цистерной вместо кузова, и по бокам его поблескивали два ярких водяных крыла…

Гречинский с трудом стянул с разомлевшего тела свитер. Саша похлопал ладонью по мокрой спине вратаря.

— Еще ни одного мяча не пропустил, а успел запариться. Так что ж, ребята, вы, как я вижу, домой не спешите? Я тоже. Значит, нам ничего другого не остается, как пройти к ближайшему буфету. Работа предстоит тяжелая — не мешает и подкрепиться.

— Справедливо! — повеселел Гречинский. — Мне лень ехать домой. Только заранее предупреждаю! Я, как вратарь, не только все вижу, слышу и чувствую, но и денег не имею. Мои карманы пусты, как сетка классного голкипера[23]… Впрочем, — он похлопал себя по бедрам, — у меня, кстати, и карманов нет.

— Ладно, не смущайся, у меня есть лишний рубль, — успокоил товарища Саша.

— И проникнись уверенностью, что один нахлебник на двух человек — сущие пустяки, — добавил Ваня.

— Что-то не верится, что вы так же богаты, как и щедры, — проворчал Гречинский. — Однако зачем же я пустился в философию? Мое дело — не рассуждать! Как неимущий пристраиваюсь в хвост.

В буфете друзья облюбовали столик, затененный полотняным зонтом, и уже углубились, мученически наморщив лбы, в дебри меню (чтобы подешевле, но поплотнее!), как вдруг из-под соседнего тента раздался дружелюбный бас:

— Эй, соперники! Меняйте позицию. Идите к моему столику…

Все трое сразу узнали говорившего по голосу. Бас принадлежал несомненно Андрею Михайловичу Фоменко, физруку школы имени Макаренко.

Он сидел над недопитым бокалом пива и задумчиво дымил папиросой.

— Возгордились, слабеньких замечать вовсе перестали! — сбивая пальцем с папиросы пепел, весело, чуть-чуть иронически прибавил Фоменко. — К добру ли?

Все школьники города (да и не только школьники!) знали Андрея Фоменко. И все любили его за сердечность и простоту. С учащимися он держался по-дружески и в то же время без панибратства — этот редкий дар позволял ему иметь много друзей. Друзья у него были и в школе имени Ленина, хотя эта школа издавна соперничала со школой имени Макаренко и в учебе и в спорте.

— С каких это пор, Андрей Михайлович, в слабенькие себя записал? — в тон Фоменко спросил Саша. — Это уже определенно не к добру. Тем более, что в слабеньких у вас, мне помнится, наша школа числилась.

— Не откажусь — числилась… Да ведь «ничто не вечно под луной». Ну, присаживайтесь, победители! По обязанностям побежденного, жертвую на алтарь спорта по бутылке лимонада и соответствующую закуску. От пива, надеюсь, вы сами откажетесь: оно вредно отражается на самочувствии спортсмена… А сейчас хорошее самочувствие для вас главное: соревнования-то не закончились!

— Не собираетесь ли вы, Андрей Михайлович, так обкормить нас, чтобы мы не могли двигаться по полю? — забасил Гречинский, первым подсаживаясь к Фоменко. — Предупреждаю, что ничего не выйдет: на меня одного вам придется в этом случае израсходовать не менее полсотни.

— Нет, друзья, не густо ли? На полсотни не размахнусь. На десяточку — куда ни шло.

На щеках Фоменко от улыбки образовались две глубокие ямочки, отчего полное, слегка рыжеватое лицо его приобрело вдруг очень нежное, почти девичье выражение.

— Оля, тащи-ка нам четыре бутылки лимонада да столько же порций чего-нибудь нашего, одесского! — крикнул Фоменко девушке-официантке.

До поступления в институт физической культуры Фоменко воспитывался в детском доме под Одессой и, как все люди, проведшие в тех краях свое детство, гордился тем, что он одессит. И за это самое — за любовь к Одессе-маме — его тоже уважали школьники.

За столиком, покрытым тентом, началась веселая пирушка. Скоро лимонад был выпит, одесская закуска — камбала в томате («Не камбала, а пальчики сжуешь!» — сказал Гречинский) — съедена. Гречинский, любивший отдохнуть в свое удовольствие, проговорил:

— Ну, теперь не грех и понежиться где-нибудь под кустиком!..

Фоменко встал из-за стола и предложил Саше:

— Пойдем прогуляемся?

— Давай.

Если Гречинский и Лаврентьев были только знакомыми Фоменко, то Саша Никитин был с ним в более тесных, можно сказать, приятельских отношениях. В прошлом году Фоменко тренировал Сашу по боксу, тогда-то они и подружились. Чуть ли не каждый день они встречались в спортзале городской юношеской спортивной школы. Фоменко постарался, чтобы Никитин перестал видеть в нем только преподавателя. Наедине они разговаривали на «ты», темы их разговоров были достаточно широки, правда, Андрей Михайлович не допускал, чтобы Саша перехватывал через край.

Андрей Михайлович взял Сашу под руку, и они пошли вдоль беговой дорожки, по кромке футбольного поля.

— Скажу откровенно, удивила-таки меня Ленинская школа! — не без восхищения сказал Фоменко. — Никогда не думал, что у ваших девочек окажется столько прыти! Я на Марусю Лашкову надеялся, как на бога, и вдруг!.. Откуда взялась у вас эта рыженькая?

— Ну, какая она рыженькая! — засмеялся Саша. — Если ты имеешь в виду Женьку, то она золотая!

— В самом деле, золотая! Это же ветер, стремительность, легкость! Это, друг мой, клад, а не девочка!

— Ты думаешь? — с надеждой спросил Саша. — Она красива, правда?

Саша смутился и оглянулся по сторонам.

— Очаровательная! И чувствуется, что в мускулах у нее — большой запас скорости. Кстати, не она идет? По-моему, она.

— Она! — воскликнул Саша.

Фоменко искоса взглянул на него, понимающе покачал головой.

Женя Румянцева шла с Людмилой Лапчинской по гаревой дорожке.

Она сменила шаровары и майку на короткую спортивную юбку и белую кофточку. Украдкой поглядывая на Сашу, она что-то быстро-быстро говорила Людмиле.

«Обо мне!» — подумал Саша, смущаясь еще больше.

Женя помахала ему рукой, перепрыгнула через низенький заборчик, отделяющий беговые дорожки от трибун, и побежала по лестнице наверх.

Фоменко толкнул Сашу в бок, но тот не обратил на это никакого внимания.

Неожиданный рокот автомобильного мотора и мягкий шелест падающей на землю воды привел Сашу в себя, но он уже не успел отбежать в сторону. Резкая струя прохладной воды окатила его.

— Куда смотришь! — отчаянно крикнул Саша ухмыляющемуся в окне кабины шоферу.

Вода залила ему лицо, грудь, и он, отфыркиваясь и смеясь, побежал к Андрею Михайловичу.

— Ты что-то говорил мне? — смущенно спросил он его. — Я прослушал…

— Здравствуйте, я ваша бабушка! — весело захохотал Фоменко. — Видно, под душ ты вовремя попал, тебя протрезвить требуется…

— Нет, все-таки как она хороша! — воскликнул Саша. — Я как-то не замечал всей ее красоты раньше. Хороша, как ты думаешь?

— Да, бра-а-ат! — многозначительно протянул Фоменко, похлопал Сашу по плечу и больше не сказал ни слова.

Они подошли к хрупкому судейскому столику, сели на раскладные стульчики и некоторое время молчали. Саша поглядывал в ту сторону, где скрылись Женя и Людмила. Фоменко закурил и задумался.

Стадион мало-помалу наполнялся молодежью. Мимо столика бежали загорелые мальчишки. Они спорили.

— Дудки! Товарищ Нечаев болел за нас! — громко кричал один.

— За вас? — насмешливо спрашивал второй. — А отчего же он кулаком, по столу стукнул, когда наши девчонки эстафету проиграли.

— От радости, конечно!

— Эге! От радости по столу не стукают!

Фоменко оживился:

— Видал? Спорят, за какую школу болел секретарь горкома! Кстати, он действительно, по-моему, болеет за вас.

— Этого я не знаю, — пожал плечами Саша. — Может быть. Он часто бывает у нас.

— Ну, он и у нас бывает. Такая у него должность — везде бывать. Я слыхал, что он близкий друг твоего отца?

— Да, они вместе участвовали в штурме Перекопа. Папа из Сиваша Сергея Ивановича вытащил. Они были совсем молодые тогда. Знаешь, чуть постарше меня. Такие, каким я буду через год. Представляешь, через год я брал бы Перекоп! — Саша потряс сжатым кулаком и сожалеюще прибавил: — Эх, были, Андрей Михайлович, времена!

— Кто знает, — задумчиво произнес Фоменко, — может быть, и нам придется брать перекопы.

— Где уж! — вздохнул Саша. — Теперь, если война и начнется, так за несколько дней наши будут в Берлине. Не успеешь и до фронта доехать!

— Ну, брат, если начнется, фронта на нашу долю хватит! Полгодика, не меньше, провоюем. Только хорошо бы она вообще не начиналась.