Дороги товарищей

БОТАНИКА И НЕМНОЖКО ЛЮБВИ

Борис Щукин любил ботанику с самых ранних лет детства. Его изумляли резные листья клена, желтые россыпи одуванчиков, от которых поляны кажутся золотыми, фиолетовая нежность колокольчиков, пышное разнообразие красок садовых цветов. Он мог часами любоваться какой-нибудь травинкой, которая гордо устремляла к солнцу свой тонкий, похожий на пику, стебелек, и за это пристрастие Борису в детстве частенько доставалось от матери. Потом уже мать призналась, что Борис казался ей каким-то не таким, не от мира сего.

Две недели, проведенные Борисом в Белых Горках, рядом с академиком Наумовым, стали одними из лучших в его жизни. Каждое утро, — а надо сказать, что приключение в лесу окончилось благополучно, мальчишки больше не тревожили его, — Борис отправлялся на опытный участок; там он находился часов до трех-четырех — больше академик не разрешал ему работать, уверяя, что «труд венчается отдыхом, а отдых подготавливается трудом». Примерно с четырех часов дня Борис проводил время в деревне Ивантеевке.

Можно было бы подробнее описать жизнь Бориса в Белых Горках — и как он знакомился с проблемами отечественных каучуконосов, и как колдовал в лаборатории над точнейшими весами, и как возился вместе с академиком в земле. Конечно, все это очень интересно, особенно разговоры Бориса с академиком, но для будущего значит гораздо меньше, чем жизнь Бориса в деревне.

Борис вставал рано. Он начинал свой день вместе с солнцем. Верный своему слову, он тотчас же выскакивал во двор и начинал нехитрые гимнастические упражнения. Вместо турника он пользовался перекладиной ворот, подтягиваясь сначала до пятнадцати, потом до двадцати пяти. Скоро он довел подтягивания до тридцати раз, после чего падал, совершенно обессиленный, на землю. Прикосновение к земле давало ему, как Антею, новые силы; через пять минут он уже шел на руках, шел твердо и долго, но вряд ли красиво: ноги его порой дергались, неловко удерживая равновесие. Подтрунивая над собой, Борис называл себя спортсменом-самоучкой.

Однажды, после того, как он встал на руки и торопливо пошел от крыльца к воротам, из соседнего двора раздался негромкий, невольный, должно быть, смех. Борис тотчас же принял нормальное положение, с ревнивой смущенностью поискал глазами непрошеного насмешника.

На крылечке веранды, опоясывающей соседний дом, стояла девушка, одетая в шаровары из тонкой материи и майку. Это она засмеялась, заметив самодеятельные упражнения Бориса.

— Здравствуйте! — сказала она, придав лицу серьезное выражение. Но глаза все равно искрились смехом: неловок, неловок был Борис в перевернутом положении. К счастью, это он и сам понимал.

— Здравствуйте! — ответил он. Краснеть ему не пришлось: лицо и без этого было багровым от напряжения. — А я вас знаю. Вы — из Чесменска. Вы — Маруся Лашкова!

Маруся сделала один шажок, окинула Бориса заинтересованным взглядом.

— Вам сказала тетка Марфа?

— Я видел вас на спартакиаде. После спартакиады я и начал вот… — Борис самокритично подергал руками, признавая, что новый способ передвижения действительно смешон.

Маруся сделала еще один шажок.

— Но вас я знал и раньше, — учтиво продолжал Борис. — Вы — отличная спортсменка!

Маруся сошла с крылечка и остановилась посредине двора.

Борис добавил:

— Я думаю, что по пластичности движений и по рисунку бега вы не уступаете никому.

«Боже мой, откуда я нахватался таких терминов?» — с изумлением подумал он.

И в то же самое время с беспредельной уверенностью заключил:

— Даже и Румянцевой.

Маруся подошла к забору.

— В эту дыру можно проникнуть? — спросила она.

— По-моему, можно, — ответил Борис и оглянулся по сторонам, показывая тем самым, что он стоит на страже и в случае опасности подаст знак.

Маруся гибко проскользнула в дыру и, выпрямившись, продолжала свой любознательный допрос:

— Вы начали заниматься самостоятельно?

— Да, я как-то стихийно… Я дал себе слово… и неудобно было нарушать его.

— Значит, у вас есть твердость в характере!

— Меня зовут Борисом, — скромно сообщил Щукин.

— Мне очень нравится это имя, — призналась Маруся. — Борис и Саша. Как вы думаете, Саша — это хорошо?

— Очень хорошо!

— Я тоже думаю, что Саша — очень хорошо. — И Маруся нежно протянула: — Са-аша! Са-а-аша!

— Маруся — тоже приятное имя. Очень русское.

— Да, все русские имена великолепны, — согласилась Маруся и еще раз сказала: — Са-аша.

— Что такое? Я здесь! — раздался вдруг голос Саши Никитина, и школьный товарищ Бориса просунул в калитку голову.

Маруся радостно засмеялась.

Борис засмеялся тоже.

— А-а, Саша! — встретил он Никитина приветственным возгласом. — Как ваша игра? Чем все это кончилось?

— Кончилось великолепно! — воскликнул Саша, потрясая руками. — В то время, когда Олег нас выручал, Ваня со своими молодцами уже захватил знамя. Он переплыл озеро и целый день скрывался в кустах. Мой план блестяще осуществился! «Зеленые» разгромлены наголову. Андрей Михайлович возражал напрасно. А вы уже познакомились? — И Саша поглядел на Бориса. — Давно?

— Пять минут назад, — сказала Маруся, не сводя с Саши озаренных радостью глаз. — Пойдем же, я познакомлю тебя с тетей и дедом, — тут же добавила она и, схватив Сашу за руку, опять скользнула в дыру.

Саша кое-как протиснулся вслед за ней.

Борис остался один.

Он вспомнил о Людмиле Лапчинской.

Но все это было далеко и несбыточно. Людмила была в другом, таинственном мире. А у Бориса были земные обыкновенные дела. Он умылся, выпил три стакана простокваши и пошел в Белые Горки.

На другой день, только Борис взметнул к небу свои ноги, Маруся была тут как тут. Она привычно проникла в чужой двор и вместо приветствия сказала:

— Смотрите, Борис!

Легкий прыжок. Маруся припала грудью к траве, поднялась на руках, и тело ее застыло в грациозном полуизгибе. Носочек к носочку, ни вздрога, ни шевелинки. Пышным полукругом рассыпались по траве золотистые волосы.

— Не надо ходить! — умоляюще сказал Борис. — Постойте!

— Не буду. Ходить это… не очень спорт.

«Как хорошо! — подумал Борис. — Какая красота!» Он хотел обойти вокруг нее, но не посмел.

Маруся стояла, как живое изваяние, устремленное к солнцу, к звездам.

— Мне можно опуститься? — наконец прошептала она.

— Да, — вздохнул Борис.

— Скажи, это красиво? — тихо спросила Маруся.

— Чудесно!

— Мне можно показать это Саше, как думаешь?

— Непременно!

— Он не подумает, что я заставляю его любоваться собой?

Маруся стыдливо опустила глаза. Дыхание ее еще не выровнялось.

— Нет, что ты! — смутился и Борис, так же свободно переходя на «ты».

— Борис, пожалуйста, сделай стойку, я буду тебя учить, — решительно заявила Маруся.

«Саша дружит с Женей Румянцевой, она ведь не знает об этом», — думал Борис, стоя вверх ногами.

— Пожалуйста, больше прогнись вот здесь, — говорила Маруся, легонько дотрагиваясь до Бориса.

«Но я, конечно, не могу сказать ей об этом», — напряженно думал Борис.

— Вот так, — говорила Маруся. — Еще прогнись. Очень хорошо! У тебя гибкое тело, только ты не умеешь придать ему нужную форму. Я тебя научу.

«Об этом она узнает от Саши», — думал Борис.

— Теперь опустись на руках и поднимись.

Борис был способным учеником. Через три дня он уже самостоятельно делал великолепную, по всем правилам, стойку.

А затем случилось вот что.

Вечером Борис, влекомый какими-то неясными мечтами, вовсе не связанными с ботаникой, заглянул в густой, еще полубезлюдный парк дачников, прошел несколько шагов по центральной аллее, свернул влево, — почему, он, конечно, и сам не знает, — и увидел Марусю с Сашей. Саша держал Марусю за руку. Вспыхнув, Борис хотел повернуть назад, но в то же мгновение Саша порывисто наклонился и чмокнул Марусю в щеку. Маруся вскочила, Саша тоже, и они пробежали мимо Бориса, не заметив его, Борис неподвижно стоял и глядел им вслед. Он стоял минут пять, мучительно соображая, как это все могло случиться, как Саша мог так поступить, как понимать теперь его отношения с Марусей…

«Они целовались!» — мелькнуло у Бориса.

Это было невероятно.

Это было не-ве-ро-ятно!

Расстроенный Борис в ту ночь долго не мог уснуть.

На следующий день, в воскресенье, Борис сидел во дворе на штабеле бревен и перерисовывал в свой альбом причудливый лист дуба, случайно подобранный в бору.

Саша Никитин увидел Бориса с веранды Марусиного дома и крикнул, чтобы он шел к ним. Борис услыхал смех Маруси.

— Саша, можно тебя на минутку, — сказал Борис после недолгого молчания.

Саша, веселый, возбужденный, с алыми щеками, пролез в дыру и, сев на бревне, беспечно спросил:

— Что такое?

Борис молчал, мучительно морща лоб. Он не глядел па Сашу. Он медлил.

— Ну, что такое?

— Саша! — сказал Борис и встал. — У меня есть р-разговор к тебе!

— Я слушаю, говори. — Саша с озабоченным интересом посмотрел на Бориса, пожал плечами.

— Как ты относишься к Жене Румянцевой?

— Я? Хорошо. — Саша помолчал и добавил: — Очень хорошо.

— Я знаю, что у вас очень хорошие отношения. Ты дружишь с ней?

— Дружу. Правильно, дружу.

— Ты с ней не ссорился? Ничего?

— Нет. Ничего.

— Скажи, если бы я д-дружил с… ну, предположим, с одной девочкой и стал ц-целоваться с другой, — это было бы хорошо?

Саша вздрогнул.

— Не… не знаю.

— Саша! — воскликнул Борис.

— Плохо. Конечно, плохо.

— Саша, ты ц-целовался с Марусей! — сказал Борис дрожащим голосом. — И Женя не знает об этом.

— Я? — прошептал Саша. — Я…

— И М-маруся не знает об этом, — продолжал Борис, взглянув на Никитина сверху вниз.

Саша увидел у него на глазах слезы.

— Я? — еще тише пролепетал он.

— Это гадко! — воскликнул Борис.

— Мальчики, вы ссоритесь? — испуганно спросила с веранды Маруся.

— Маруся, уйди, уйди, пожалуйста! — вскочив, закричал Саша. — Я сейчас!..

Борис отвернулся.

Саша взял Бориса за плечи.

— Боря, я не знаю… Это правда, что я… Я поцеловался первый раз в жизни, понимаешь, первый! Ни с кем, никогда, я даю тебе честное слово! С Женей я дружу, это правда…

— Все р-равно это гадко, гадко, гадко, если сразу с двумя!.. — горячо проговорил Борис. — Не по-комсомольски, не по-нашему, не так!

— Боря, прости меня. — Саша опустил голову. — Я сделал плохо. Прости.

— Ты должен р-рассказать! Ты обязан!..

— Я расскажу, Боря. Ты прав. Прости меня.

— Мне не за что прощать тебя. Ты виноват перед ними. Ты можешь поступать, как тебе хочется, но я сказал… я сказал и… я сказал и все.

Борис сел.

Сел и Саша.

Борис взял альбом. Руки его дрожали.

Саша поднял с земли карандаш и подал его Борису.

Маруся стояла на веранде и испуганно глядела на них..

— Это — самое дорогое! Это нельзя иначе, — сказал Борис. — У меня где-то был дубовый листок… Вот он. Он очень интересный… Он необыкновенный.

— Тебе нравится Маруся? — печально спросил Саша.

— Да, правится. Она чудесная! Но если бы у меня была другая… — Борис посмотрел на Сашу и твердо закончил: —Я верен ей, другой, до конца! Я никогда, ни за что на свете не стал бы целоваться с Марусей!