Дороги товарищей

ТРУДНЫЕ ДНИ

Как запруженная река находит в своем неуклонном движении к морю новое русло, так и жизнь отдельных людей, семей, целого народа, круто измененная войной и, казалось бы, вконец расстроившаяся, входит в новые, до времени прочные берега…

Прошел месяц с тех пор, как тяжелые танки, раскрашенные для маскировки под цвет болотных жаб, взрыли полевые дороги на Западном Буге и у Белостока. Война шагнула на сотни километров в глубь советской земли. Гигантскими кострами горели старинные украинские и белорусские города. Но каждый из них достался немцам ценой огромных жертв.

Линия фронта с неумолимой быстротой приближалась к Чесменску. В первой половине июля, когда друзья из Ленинской школы уехали в составе истребительного батальона в Белые Горки, город ранним утром подвергся бомбежке с воздуха. Шесть фашистских бомбардировщиков, кружась над авиационным заводом, сбросили три десятка бомб, из которых пять штук разорвались в цехах. Остальные бомбы разрушили заводской Дворец культуры, несколько жилых зданий и повредили Красивый мост. Бомбежка повторилась на следующий день, но на этот раз бомбардировщики были встречены тройкой наших ястребков. Маленькие, юркие истребители смело бросились в атаку, и фашистским летчикам пришлось сбросить свой груз над лесом и лугами. В воздушном бою все три советских ястребка погибли: немецкие длинноклювые истребители, неожиданно появившиеся над городом, оказались сильнее и быстроходнее. И все-таки ястребки сбили один «мессершмитт». Он упал в Чесму, и долго не расплывались длинный хвост черной гари — в воздухе и масляные пятна — на реке.

В тот день, когда Саша Никитин, Щукин и Аркадий Юков приехали в Чесменск, налет повторился ранним утром. В южной части города еще поднимались три столба серого и черного дыма, пахло жженой резиной, в воздухе дрожали невесомые частицы пепла.

На вокзале Саша и Борис расстались. Щукин, не дожидаясь трамвая, движение которого было нарушено бомбежкой, побежал домой. Никитин направился в горком партии. Секретный пакет лежал у него в полевой сумке. Придерживая сумку левой рукой. Саша вбежал в вестибюль здания и попросил дежурного, чтобы тот доложил о нем Нечаеву.

— Сергей Иванович занят до вечера, — устало ответил дежурный.

— Я привез пакет из Белых Горок, — сказал Саша.

— Ваша фамилия Никитин? Предъявите паспорт. — Дежурный раскрыл Сашин паспорт и сказал: — Сергей Иванович вас ждет.

В просторной комнате секретаря горкома, которая раньше была увешана различными схемами и графиками выпуска продукции, теперь висела лишь большая карта европейской части Советского Союза. Сергей Иванович Нечаев сидел спиной к карте. Напротив него читал какие-то бумаги остроносый худощавый человек в военной форме, но без знаков различия на малиновых петлицах. Как только Саша вошел, он быстро глянул на него проницательными серыми глазами.

Сергей Иванович поднялся и протянул Саше руку.

— Здравствуй, здравствуй! — приветливо проговорил он. — Привез документы?

— Вот они, Сергей Иванович.

— Садись-ка.

Саша сел рядом с худощавым.

Сергей Иванович разорвал пакет, заглянул в чертежи и пояснительные записки и спрятал бумаги в стол.

— На карту смотришь? — поднял он глаза на Сашу.

Саша действительно смотрел на карту. Он приподнялся и тревожно спросил:

— Перешли Днепр?..

— Перешли! — резким голосом ответил Нечаев. — Перешли, Саша. — Он встал, повернулся к карте и некоторое время разглядывал ее. — Бои идут, как видишь, в районе Смоленска, — тихо проговорил он и сел, как садится грузный, очень уставший человек.

— Да, Днепр перейден, — подал голос худощавый. — Но возвратятся ли они назад, те, которые перешли, вот в чем вопрос. — Он усмехнулся холодно и жестко и добавил: — Вероятно, не возвратятся.

Саша смотрел на Сергея Ивановича: уж очень изменился Нечаев за эти две-три недели! Он постарел, похудел, скулы у него заострились, на лбу и на щеках появились новые морщинки. Но особенно поразили Сашу ярко поблескивающие, седые, совершенно седые виски и свежие серебристые нити, пробившиеся в усах. Седина и раньше проступала на висках и в усах, но теперь она колола глаза своей неожиданной густотой и снежным, морозным отблеском.

— Гитлер шлет лучших, самых здоровых парней Германии на разбой, но в то же время он шлет их на верную гибель, — продолжал худощавый.

— Ну, что уставился? — с дружеской грубоватостью обратился Нечаев к Саше. — Побелел Сергей Нечаев? Годы, годы, Саша, не первая молодость, никто не застрахован от седины, и она не спрашивает разрешения, когда начать свою художественную работу. Белый цвет — благородный цвет.

— Да, — сказал Саша, — постарели вы… как-то быстро, Сергей Иванович.

— Ну, не так уж быстро, — выступил в защиту Нечаева худощавый. — Сергей Иванович не одну жизнь прожил: гражданская война, коллективизация, а теперь вот еще одна война.

— Да и вы, Павел Андреевич, прошли те же этапы, — напомнил ему Нечаев.

— Я помоложе вас, — скромно заметил худощавый. — В гражданскую был мальчишкой, под копыта лошадей кидался, все хотел с белыми сразиться.

— Черт, давно это было! — с восхищением сказал Нечаев.

— В начале жизни.

— Может статься, что вы, Павел Андреевич, именно под моего коня кидались, — засмеялся Сергей Иванович. — Помню, от пацанов мы отбивались, как от конницы Шкуро[64], они нас стаями осаждали. А теперь, я думаю, эти пацанята бывшие — кто генерал, кто, может, в наркомы вырос.

— Вполне возможно. Во всяком случае, до секретарей горкомов многие доросли.

— Чин не очень большой…

Сергей Иванович засмеялся. Сдержанно смеялся и худощавый, которого Нечаев звал Павлом Андреевичем. У Саши на душе отлегло.

Но Сергей Иванович подавил смех и, пряча еще живую улыбку в усах, сказал:

— Легкие дни сменились трудными. Думать о будущем — наша первейшая обязанность.

— О каком будущем? — спросил Саша.

— Я не заглядываю сейчас в коммунизм, Александр, хотя это и не возбраняется. Возьмем более скромный отрезок времени — год. Время войны.

— Не много ли?.. — удивленно возразил Саша и нахмурился. «Год! — промелькнуло у него. — Лето, осень, зима, весна…»

— Будем считать так, — подтвердил мнение Нечаева Павел Андреевич.

— В первую очередь нас интересуют ближайшие месяцы. Возможно, они будут наиболее трудными. Немцы наступают. Красная Армия пока что отступает с боями.

— Но это же временно! — воскликнул Саша. — Завтра, может быть, она перейдет в наступление.

— Непременно перейдет, ты абсолютно прав. Но пока что, Александр, на нашем участке фронта случились осложнения. Немцы рванулись вперед и снова продвинулись в глубь нашей территории.

— Можно прямо сказать: немецким танкам открыт путь на Чесменск, — добавил Павел Андреевич.

— Это правда?

— Правда, Саша, — отвечал Нечаев. — Конечно, это не значит, что они непременно ворвутся в наш город. Мы надеемся, мы почти уверены, что этого не случится. Но партия требует от нас все предвидеть и предусмотреть. Тебе ясно, надеюсь?

— Ясно, Сергей Иванович.

— Для обороны нашего города потребуются очень преданные люди. Оборонять Чесменск мы будем и на фронте и в тылу врага. Ты знаешь указания на этот счет. Так вот, для этого потребуется молодежь, стойкая, закаленная, преданная нашему делу не на словах, а по-настоящему.

— Способная пойти на смерть, если потребуется, — добавил Павел Андреевич.

— Все понятно. Дело касается меня? — спросил Саша. Он встал.

— Садись, садись. Не горячись. У нас спокойный, деловой разговор. Представь себе, что мы разговариваем о… ну, хотя бы о школьной успеваемости.

Саша опустился в кресло.

— Предположим, от тебя зависит, кого послать на боевое дело. Ты командуешь своими товарищами. Кого пошлешь?

«Об этом же спрашивал меня Фоменко, — подумал Саша. — Дело касалось истребительного батальона. Теперь другое…»

— Как ты думаешь, кто из них не дрогнул бы в самом тяжелом положении? — продолжал Сергей Иванович.

— Большинство моих товарищей готовы на это, — ответил Саша.

— Общие слова, Саша. Вот начнем, скажем, с Павловского. О нем мы мало знаем. Отец у него видный и хороший работник. А он сам? Какого ты мнения?

— Видите ли, Сергей Иванович… — начал Саша и замолчал, задумался. — Нет! — решительно сказал он через минуту. — Костик, по-моему, для такого дела не подойдет. Я не могу ручаться за него.

— На чем основано твое мнение?

— Он себялюбец, стоит вне коллектива, ненадежен как товарищ…

— Он ведь комсомолец, сын коммуниста, — напомнил Саше Сергей Иванович.

— Все-таки я не ручаюсь за него. Я не послал бы его на ответственное задание.

— Хорошо, Саша. Продолжай.

— Называть фамилии? Пожалуйста, Борис Щукин.

— За него ты ручаешься?

— Вполне.

— Причины?

— Честный парень, Сергей Иванович. Я с ним давно дружен. На него можно положиться во всем. Только он немножко заикается и очень стеснителен.

— Стеснительность храбрости не мешает, — заметил Павел Андреевич.

— Что ж, примем к сведению. — Нечаев сделал пометку в своем блокноте. — Он — сын мастера паровозоремонтного завода Сергея Васильевича Щукина. Хорошая семья!

— Я могу назвать вам сразу десяток фамилий.

— Сразу не стоит. По одной.

— Аркадий Юков. Свой человек!

— Это как понять — свой? — спросил Павел Андреевич.

— Юков — страшно надежный парень. Лучше всех, честное слово.

— Ты опять горячишься. Спокойнее, Александр.

— Юков не подходит, — сказал Павел Андреевич.

— Почему?

— Не подходит, — не изменяя голоса, проговорил Павел Андреевич.

Вот так же и Фоменко, не думая, на скорую руку, отклонил Юкова. Да какое они имеют право!..

— Извините, товарищ, — напористо начал Саша, обращаясь к Павлу Андреевичу, — утверждение ваше голословное! Вы просто-напросто не знаете Аркадия.

— Саша, Саша, не горячись! — опять предупредил Никитина Сергей Иванович и легонько стукнул ладонью по столу. — Павел Андреевич знает больше, чем мы с тобой, у него работа такая. Не обижай его.

«Сомневаюсь!» — подумал Саша, а вслух сказал:

— С Юковым я учился много лет. Он — патриот!

— Продолжайте и не забывайте девушек, — переглянувшись с Нечаевым, проговорил Павел Андреевич.

Спокойный и неторопливый голос худощавого обезоружил Сашу. Павел Андреевич не зря наговаривал на Аркадия. У него были, конечно, свои соображения. Но какие, какие?..

Разговор о школьных товарищах Никитина длился еще полчаса, и все это время Саша думал об Аркадии. Судьба Юкова складывалась явно неудачно. Если все так решительно настроены против него, значит на фронт его не пустят. Может, здесь сыграл роль отец Аркадия, отбывающий срок заключения? Возможно, и характер Аркадия, его хулиганские поступки произвели нежелательное впечатление…

— Вот все! — перечислив почти весь свой класс и не забыв многих ребят и девушек из школы имени Макаренко, заключил Саша.

— Ну, спасибо! — Сергей Иванович протянул Саше руку. — У меня есть сведения, что истребительный батальон решено послать на строительство оборонительных укреплений в районе города Валдайска. Ты можешь не возвращаться в Белые Горки. Наш сегодняшний разговор — предварительный. Думаю, что немцы не прорвутся к нам. Ну, а если… тогда встретимся еще раз.