Игры в бисер

4. Морлоки

Они пришли к Уэллсу из метро. Лондонская подземка угнетала любителя индивидуального велосипедного транспорта. Меня, кстати, тоже. Я вырос в городе без метро и всегда считал нелепостью передвижение без впечатлений.

Как и положено социалисту, Уэллс видел мир черно- белым и экстраполировал конфликты настоящего в будущее. Пока элита резвится на лужайках под нежарким британским солнцем, его лучи не добираются до рабочих в трущобах и на фабриках. Эта незатейливая, хотя и небезосновательная классовая перспектива в романе предельно наглядна. “Верхи” и “низы” из наших учебников буквализировали определяющие их метафоры. Одни живут на земле, ставшей эдемом, другие – под землей, ставшей преисподней.

Морлоки, бесспорно, омерзительны. В одной главе они походят на “полуобесцвеченных червей”, в другой – на “необычайное маленькое обезьяноподобное существо”, “побелевшее отвратительное ночное существо” вроде лемура. Элои и морлоки не имеют ничего общего. Они говорят на разных языках, их разделяет день и ночь, у них разная диета. Элои, как ангелы, питаются плодами, морлоки едят мясо, причем – элоев. (Мотив каннибализма не отпускал Уэлл- са, в “Войне миров” марсиане завоевали землю, чтобы пить человеческую кровь.)

Но тут пора поставить не такой уж простой вопрос: кто из них с бо́льшим основанием претендует на право быть нашими наследниками? На первый взгляд – элои. Веселые дети эфира, убранные цветами, они целыми днями танцуют на траве, лишь на ночь находя убежище в развалинах былых храмов. Элои напоминают не столько пастушков из пасторальной живописи, сколько очаровательных и беззлобных овечек, пришедших оттуда же. Собственно, поэтому их употребляют по назначению: “Эти элои – просто-напросто откормленный скот, который разводят и отбирают себе в пищу муравьеподобные морлоки”. И как бы противны они ни были рассказчику, и как бы ужасно ни хотелось ему “убить хотя бы одного”, он не может не признать, что морлоки сохранили “в своей озверелой душе больше человеческой энергии, чем жители земной поверхности”.

И действительно, морлоки заняты делом. Например, изготовляют одежду для элоев, которым викторианская стыдливость не позволяет расхаживать по райскому саду нагишом. Более того, они сумели почистить и смазать похищенную ими машину времени и смогли заманить путешественника в ловушку. Приспособившись к среде, морлоки вступили с ней в прочный союз, в определенном смысле выгодный и для элоев. Ведь им, как тем же барашкам, обеспечена беззаботная жизнь, позволяющая избежать недугов старости, ибо их съедают до нее. Но никакая честная, объективная оценка не заставит нас примириться с морлоками, которых, говорит Уэллс, мы и производим, сами превращаясь по пути в “прекрасные ничтожества”.

“Машина времени” открыла любимый научной фантастикой жанр: роман-предупреждение. Нарисовав страшное будущее, Уэллс предлагал рецепт спасения, выписанный его Фабианским обществом (название это происходит от имени римского консула-медлителя Квинта Фабия Максима Кунктатора, а по-нашему соответствует фракции ярых врагов большевиков – “постепеновцев”). Универсальный выход можно свести к призыву поделиться. И в целом капитализм его услышал.

Но элои и морлоки переросли свои классовые роли и стали емкими метафорами. Перекочевав из конца XIX века в начало XXI-го, они стали обидными кличками и сохранили свою вирулентность.