Игры в бисер

8. Надвое

Литература так ловко притворяется жизнью, что часто подбивает выносить из себя уроки и применять их на практике. У меня это всегда плохо получалось. Вот и сейчас, приняв деление на морлоков и элоев, я обнаружил, что оно, как всякий классовый подход, неприменимо к конкретной жизни – моей. (Этим я сам себе напомнил персонажа Борхеса, который написал книгу “Как ввести в шахматы девятую пешку и почему этого делать не следует”.)

Иногда, впрочем, мне кажется, что я встречал элоев, – среди богемы. Легкомысленные и непостоянные, они, как Леша Хвостенко, жили там, куда попали, и, на манер пресловутой стрекозы, не заботились о зиме, считая, что она все равно не наступит. По-своему они были правы – иначе им бы не выжить в таком климате. Но я никак не могу считать богему бездельной, как элои. Напротив, она одержима трудом, кипит энергией и отвечает за перепроизводство стихов, картин и песен, не заботясь о рынке.

С морлоками еще хуже. Стоит подойти поближе, как их фигуры расплываются и меркнут, а на месте безликих пролетариев оказываются те, из кого состоит “глубинный народ”, когда его таким не считают. На самом деле и под землей, и на земле живут только люди.

Это не отменяет игру метафор, она позволяет “разделять и властвовать” над вымышленной реальностью. Как говорил Валери, “мы не можем познать, того, что не с чем сравнить”. И лишь расщепив вещи, что я понял из Конфуция, мы приближаемся к их сути. Важно, однако, определить пределы игры, чтобы не залезать на чужую территорию, где действуют другие правила, включая те, которых нет вовсе.

Честертон, современник и антагонист Уэллса, говорил: “Все люди делятся на две части. Одни делят людей на две части, другие нет”.