Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

LVIII. Заключение перемирия 14 января 1699 г

Между тем наступали праздники Рождества Христова, сначала по новому, затем по старому стилю. 14/24 декабря, как повествует «Статейный список», присылал из Петер-Вардейна комендант к стоявшим при Карловице послам, в том числе и к Возницыну, «с поздравлением праздником Рождества Христова, которой по их вере праздновать будут утре, то есть декабря в 15 день. И против того 15 числа в ночи в Петр-Варадыне из пушек стреляли». А в самый день Рождества по новому стилю Возницын посылал от себя с поздравлением к цесарским, венецианскому и польскому послам и к петервардейнскому коменданту. «И те все благодарствовали, — отмечает „Статейный список“, — и обещались впредь взаимно в день Рождества Христова по старому календарю поздравить». 23 декабря старого стиля — неясно, почему именно в этот день, — прислал поздравить Возницына польский посол. Остальные, конечно, совсем забыли бы о данном ими обещании, если бы Возницын сам им oб этом не напомнил в довольно оригинальной форме. При наступлении Рождества по старому стилю, в сочельник 24 декабря, он счел нужным послать ко всем послам, и даже к турецким, с поздравлением. «И те послы взаимно его великого и полномочного посла тем праздником поздравляли ж».

Соглашением Возницына с турками на четвертом съезде о перемирии и уступкой со стороны Маврокордато по спорным пунктам о будущем посольстве и о нестроении крепостей дело между Россией и Турцией по существу было кончено; оставалось исполнить некоторые детали и прежде всего изготовить самые экземпляры договорного текста — «договорные письма». На это и ушла после четвертого съезда вся остальная часть старого декабря. Послы сначала пересылали друг другу черновые экземпляры трактата, чтобы установить одинаковый текст. Московский посол проявил при этом по обыкновению большую щепетильность, чем турки. Так, получив от Маврокордато латинский черновик текста турецкой стороны и одобряя его, он все-таки выразил желание, чтобы если не в турецком, то, по крайней мере, в латинском тексте турецкой стороны даты были поставлены от Рождества Христова, а не по турецкому летосчислению: «изобразить лето от Рождества Христова, а не турского счету лета». Маврокордато сразу же одобрил черновой латинский текст русской стороны. Затем происходило изготовление и пересылка беловых. Изготовив два беловых экземпляра: один — на турецком, другой — на латинском языке, и запечатав их в белый атласный мешочек, турки (21 декабря) отослали их к посредникам, которые передали их Возницыну, который «мешечек взяв… и роспечатав, и турское и латинское письмо выняв, велел перевесть и справить с прежним письмом (черновиком), каково прислано было от Маврокордато декабря в 18 день». Так как для перевода турецкого текста при его проверке своих филологических сил оказалось недостаточно, то Возницыну пришлось пригласить цесарского переводчика Ивана Адама Лаховича, который переводил с турецкого языка на латинский. Затем происходила сверка этого перевода с латинским текстом, присланным от Маврокордато, и, наконец, с латинского текста уже наши переводчики Петр Вульф и Иван Зекан переводили на русский язык. Тексты оказались согласными, «явилась только в речениях некиих измена, а в деле сходно». 23 декабря экземпляры русской стороны переписывались набело: русский текст — подьячим М. Родостамовым, латинский — переводчиком Иваном Зеканом, русский текст — «на четырех листах на доброй бумаге по обрезу золотом, по тетратному, и сшито шелком красным, и концы того сшивочного шелку для печати приведены к окончанию того письма, да с него ж список латинским письмом на такой же бумаге на дву листах». Эти беловые экземпляры были отосланы к туркам 24 декабря «в камчатном красном мешечке за печатью» вместе с турецкими беловыми экземплярами[1340]. Как видно из приведенных дат, у Возницына изготовление экземпляров договора приурочивалось к русскому Рождеству. Старое Рождество, 25 декабря 1698 г., и было взято сроком, начиная от которого перемирие заключалось на два года, по 25 декабря 1700 г. Итак, к Рождеству все было готово к подписанию, однако пришлось с подписанием несколько помедлить.

«С турскими, государь, послы на малое перемирие на два года я, раб твой, договорился, — писал Возницын Петру 23 декабря, — и договорные письма на мере постановили; и турские послы, написав по турску и по латине, отослали к посредникам, а посредники прислали ко мне, чтоб я их высмотря, паки прислал к ним, и свои, против того написав, прислал же; а подписать и размениться теми письмами на съезжем месте при посредниках, по обсылке с турки. И с тех писем, с своего список, а с турского перевод на сей почте отпустил к тебе, государю». Возницын просит далее прощения, если в чем действовал не так. Расстроить общий мир было совсем невозможно; согласиться на мир нельзя за великими трудностями, оставить царя одного в войне не смел. «Помилуй, милостивый государь, если что не против твоего намерения учинено: ей, учинил то по самой крайней нужде. А чтоб до миру всех не допустить, и того ни которыми делы учинить нельзя было, или б учинить мир вообще с другими: и к тому поступить за великими трудностьми не возможно было; оставить тебя, государя, одного в войне: и того учинить не смел же. Взял по твоему государеву указу и по письму малое перемирие, в котором ограждено и написано без всякой тягости. И те, при которых турки стояли, трудности, а именно: о нестроении вновь и о непочинке городов и о посылке в Царьград послов и о посредниках, — насилу отговорил; тут же и хан Крымской не забыт. Однакоже учинено то все в надежду твоей милости, размышляя то, что по сему постановлению как мир, так и война в твоей, государеве, воле». С подписанием договора он подождет, пока окончат остальные, чтобы не было упреков о несдержании союза. «Подписывать того договору еще погожу, покамест цесарцы и поляк подпишут, потому что я не токмо на словах, и на письмах просил их, чтоб они тебя, государя, по союзному обязательству не оставляли и договоров своих без удовольствования твоего с турки не совершали; но они не токмо словами, и листами своими в том отказали: и от того иному впредь отговориться будет нельзе, и несдержание союза никоторыми делы отрещи ему невозможно будет». Ему, Возницыну, никто из союзных не может сказать также и того, что он взял такой мир, какого хотел наравне с ними. «А чтоб кто сказал, что и я равно с ним мир, каков хотел, таков постановил, невозможно того никому говорить. Я учинил только армистицыум или на время унятие оружия, и то по самой нужде, видя, что ты, государь, от турков к миру не удовольствован, а они все удовольствованы и тебя оставили. А прежде я их в тот армистицыум звал и советовал, чтоб учинили то ныне, а не мир, которые немцы словами, а поляк и письмом в том мне отказали». Что немцы оказались нетверды в союзных обязательствах, неудивительно — у них с нами союз кратковременный; удивительнее было поведение поляка. С Польшей у России союз постоянный; однако польский посол, пренебрегая этим союзом, поспешил окончить свои дела и помирился. Зато Возницын дает полный простор едкой критике условий, на которых поляк помирился с турками, помирился, можно сказать, ни на чем. «Нe дивно, государь, на немец, потому что они кратким союзом обязаны, дивно на поляка, что он смел то учинить, и всего будучи на дву съездех дело свое окончал; а на чем, то еще паче дивняе, оставя с тобою, государем, вечный союз и натрутя[1341] тем и вечный мир, помирился ни на чем: турки посулили отдать ему Каменец пустой; а о пушках, которых, сам сказывает, больше тысячи есть медных, понеже турки изо всех взятых на Украйне, на Подоле, на Волыни городов свозили в Каменец, договорился успокоить в Цареграде будущим послом», т. е., получив пустой Каменец, вопрос о ценном имуществе — тысяче свезенных туда отовсюду медных пушек — согласился уладить впоследствии через особое посольство в Царьград. «Он же за тот Каменец уступил им в Волоской земле всех городов, которые они держали: Сороку, Сочаву, Шанец и иных — всего 6. И как то у них постановлено — Каменцу отдача, а о пушках договор, не могу доведаться; только знаю то, что турки посему с пушками не отдадут». Провели и обманули поляка немцы, которым важно и выгодно было заключить мир; они ничего не потеряли, сделав туркам уступку за счет союзников. «Проводили его и обманули немцы для того, что им нужен и надобен и пожиточен мир; и помирились они без всякого себе отягчения и без уступки всего, а заткнули туркам горло другими своими союзники, потому что, по тяжестному с поляки обязанию и по вечному с ними союзу невозможно было им поляков с турки не замирить.

Было их жалованье и ко мне, однакож, мне кажется, Бог меня от них доселе свободил». В конце письма Возницын касается отношений между цесарцами и венецианцами. «А с венеты у немец я чаял крайней дружбы, ажно у них есть тайная антипатия: немцы не хотят того слышать, чтоб венет брал силу, потому что и так у них завладели многими городы и месты. Не меньше, государь, и венет иных пластает, хотя сказывал, что у него близок мир, a повидимому не само хорош. Турки с ним без уступки дву знатных городов, Ревеза и Лапанто, не хотят мириться. Только сколько ему ни держаться, отдавать будет, потому хотя морем и малый страх им (т. е. хотя венецианцы на море не боятся турок), а сухим путем никоторыми делы стоять им противно турок не-мочно. А те городы в Морее знатные и впредь бы к промыслу зело потребные, что изволишь посмотрить на карте». Выиграли от заключения мира только одни немцы, и Возницын указывает причины, объясняющие, почему они имели такой успех. «По правде, государь, немцы знают, как свои дела весть и сей мир сильною рукою и в потребное себе время сделали: перво, при союзных, неприятелю страшны; другое, в их руках и в их стране то дело; третье, сами они и им же в помочь союзники их посредники; четвертое, что турки зело сходны в нынешнее время к миру, и потому как бы не так могло дело их в совершенство приити». Немцы сумели воспользоваться подходящим моментом и благоприятными обстоятельствами и обстановкой для переговоров: склонностью турок к миру, присутствием союзников, сочувствием посредников, взяли инициативу переговоров, которые ведут в своей же стране. Однако переговоры замедлились из-за венецианцев. «Ныне, государь, стоим за венетом; только, чаю, не много ждать его станут. Я, сие покорно донесши, паки твоей, государевой, милости молю: помилуй грешного убогого своего сироту; а лучше я сделать сего дела не умел, и в том во всем как тебе, великому государю, Господь Бог по сердцу положит»[1342].

«Стоять за венетом» пришлось целых три недели. Рудзини был одним из тех, которые торопили Возницына с окончанием дела; теперь он сам оказался причиной задержки, когда у других, в том числе и у русских, дела были кончены. Польский посол сговорился с турками скорее всех; с двух съездов согласился на условия, с точки зрения Возницына, крайне невыгодные. У цесарцев после многих конференций договор был также готов. У венецианцев встретились непреодолимые затруднения. Как припомним, главные приобретения Венеции были в Морее и Далмации — они и должны были остаться за нею на основании «фундамента» «uti possidetis». Но уступка венецианцам этих завоеваний влекла за собой в обоих случаях осложнения. Уступка Мореи вызывала вопрос о Коринфском, или, как он тогда назывался, Лепантском, заливе. Его южный (Морейский) берег отходил к Венеции, его северный (Ахейский) — оставался за Турцией. Между тем на северном берегу венецианцы владели крепостью Лепанто и небольшим замком Румелин[1343], расположенным при самом входе в Коринфский залив и совершенно запиравшим этот вход, в случае войны, для турецкого судоходства. Поэтому турки требовали очищения венецианцами Лепанто и срытия Румелина. Спорным пунктом была также крепость Превеза с гаванью на Акарнанском берегу[1344]. Осложнение в Далмации заключалось в том, что турки, уступая ее венецианцам, требовали оставления себе некоторой территории для сообщения с оставшимся под их властью приморским городом Рагузой, и эта полоса, пролегая через середину Далмации, разделяла ее поперек на две, лишенные между собой сообщения, части: «просят у них (венециан) второй части Далмации, — как, сетуя, говорил Рудзини Возницыну, — а первую и третью оставляют им… из самой той Далмации вынимают против Рагузы середку… И естли им то уступить, уж сухим путем из первой в третью ездить им будет невозможно, уж объезжать морем»[1345]. Рудзини, не имея полномочий на такие уступки, не мог согласиться, отправил курьера в Венецию и ждал его возвращения, прося московского посла не оканчивать своего дела до возвращения курьера и жалуясь, что соглашение Возницына с турками поднимает их высокомерие и делает их неуступчивыми к венецианцам[1346]. Возницын был прав, когда писал Петру, что у немцев с венетами тайная антипатия: медлительность Рудзини возбуждала большую досаду и негодование у цесарцев. 22 декабря граф Эттинген, посетив Возницына и разговорившись о делах, сказал, между прочим, что слышал о соглашении московского посла на перемирие с турками, и выразил свое одобрение: «И тот способ учинен зело добр». На заявления Возницына, что дело еще не кончено, потому что возникают трудности с турками, да вот еще и венет уговаривает не кончать дела, не дождавшись его, граф Эттинген по поводу венета посоветовал: «…чтоб он, московский посол, знал себя и своего разума держался, а таких бы (как венет) не слушал: не суть то друзи его царского величества, которые сие советуют»[1347]. В другой раз, 28 декабря, оба цесарца — граф Эттинген и граф Шлык, — приехав к Возницыну, говорили: «…ныне-де у всех союзных с турки есть сходство (соглашение), только-де стало за венетом, понеже с обеих сторон учинилась великая трудность и един другому отнюдь уступити не хочет… и Бог ведает, как то будет, понеже-де что уже турки последнее слово сказали, что болши с ним не хотят говорить и хотели, все дела брося, порвать и отъехать, а он-де и тогда ни малой уступки не учинил». Едва уж только они и посредники упросили отложить до 31 декабря. Вчера венецианский посол был у них, однако «по многом их увещании отнюдь никакого сходства не показует, и один-де, то видя, не знают, что делать… а им-де для венецийских прихотей впредь войну весть и такое христианское кровопролитие воздвигнуть кажется непристойно». Цесарцы просили Возницына, ссылаясь на дружбу его с венетом, повидаться с ним и повлиять на него в смысле склонения его к уступкам. Московский посол, благодаря за оказываемое ему доверие, счел, однако, уместным возвысить голос за союзника, указывал цесарцам на необходимость сообща поддержать Венецию. Турки, видя у других союзников склонность к миру, «напали неправедно и злобно на общего их союзника», которого они, союзники, по договорным обязательствам, a еще больше по обещанию государей своих не только не должны принуждать к убыточным для него уступкам, а, наоборот, должны защищать и «все стать при его пользе». С турками же надо держаться более твердого тона, отнюдь не просить их о мире, а принуждать их к миру: «Цесарские послы говорили: правда-де, что должно было так, только-де не обинуяся они сказывают, что им далее войны вести нечем, и ныне-де они принимают великие убытки, держат войска на зимовьях и платят им безпотребно; лучше бы де те денги в огонь были брошены, нежели в недельную потребу издержаны: не всяк-де так готов к войне, как его царское величество». Это был комплимент по адресу России. Свидание цесарцы закончили другим комплиментом: сказав при прощании, что едут по тому же венецианскому делу в Петервардейн к польскому послу, заявили, что заехали к нему, Возницыну, «прежде поляка и то… учинили, почитая честь великого государя»[1348].