Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

LX. Отъезд Возницына с конгресса. Возницын в Вене

На другой день по подписании союзниками договоров, 17 января, Возницын посылал доктора Посникова и подьячего Михаила Родостамова к цесарским и турецким послам и к посредникам с поздравлением и с подарками; послы «тое его присылку восприяли любительно и дохтура, и подьячего подчивали и дарили». Не без язвительного пренебрежения замечает он под тем же днем, что польский посол рано утром «сам друг уехал на почте, не сказався никому». Вскоре по возвращении с конгресса в Варшаву пан Станислав Малаховский заболел и умер. «Воевода Познанский в 24 день марта в Варшаве огневицею умре», — замечает наш «Статейный список»; причем и в этом случае Возницын не мог удержаться, чтобы не кольнуть даже уже умершего врага: «…говорят, с печали, что договор его не зело за благо почтен»[1365].

18 января Возницын делал прощальные визиты, был у цесарских послов, затем у посредников, первых поздравил с заключением мира, вторым, хотя он их и не признавал, приносил благодарность за труды. Парадный характер носил визит его к туркам, с обычной изобразительностью описанный им в недельной записке. «Турки, зная к себе приезд мой, ожидали меня. Тогда я приехал к ним к дву коретах; так же и верхи было человек с 50; стояли к светлицам их янычане улицею человек с 200, подпершись пищальми; у светлиц стояли турки офицеры, кругом многое число турок и греков. И как я приехал к рундуку, и тут меня из кореты турки приняли под руки, а рейз-эфенди и Маврокордат встретили у кореты; и один посол пошел предо мною, а другой назади и говорили, что у них так ведется и того почитания выше нет. Потом пришли в светлицы и показали мне место на правой стороне сесть, положа вместо стула подушку большую, а сами на левой стороне противо меня сели на земли и говорили сладкие любительные речи, все о согласии дружбы и любви. А потом подали инбирь в патоке, которого по ложечке мы вкусили, а потом кафе, потом по чубуку мне и рейз-эфенди табаку, потом щербету по чашке; потом курили и говорили, что приготовлен у них аргамак, которым хотят челом ударить мне, чтоб я у них тот подарок принял любительно и изволил бы от них на нем поехать. И я им благодарствовал и говорил, чтоб они, если изволят, прислали с своим конюшим. Потом говорили, чтоб я лучшим людем велел войтить в светлицу, а они велят своим войтить же, чтоб видели все их любовь и приятное прощение. И тогда вступили с обоих сторон немалое число людей. И рейзэфенди, приступя ко мне и я к нему, обнимались и друг друга в плеча лобызали; так же и с Маврокордатом; и проводили меня даже до кореты. И как пришли к рундуку, и тут стоял аргамак сер с седлом бархатным, луки шитые и с чепраком тканым, у седла привязан троком тесак, муштук и паперсть[1366] серебряные золоченые. И рейз-эфенди с великим прошением говорил мне, что во образ великие дружбы тем аргамаком они мне челом бьют, и чтоб на том их аргамаке хотя едину сажень поехал. Тогда я отговариваясь, видя прилежное прошение, учинил по их желанию, на том аргамаке простясь поехал и, — отъехав за их стан, сел в корету»[1367].

По дороге от турок он заехал к Рудзини, с которым, видимо, они вместе отвели душу, изливая досаду на цесарцев. Рудзини негодовал, что цесарцы, имея такой союз, не захотели подождать нескольких дней и после стольких трудов оставили их одних в войне, говорил, «что сей мир мочно назвать блазнию, а не прямым делом, и не угаснет сне непостоянство в тысячу лет; многие кроники о сем написаны будут». Московский посол отозвался, что цесарцы действительно сурово поступили, и указывал на то, что он не подписывал перемирия до последней возможности, ожидая венецианцев. Рудзини благодарствовал и говорил, что он, Возницын, «яко человек в делех знатной, может о их таком поведении потужить». Это дало повод Возницыну еще лишний раз повторить свои обычные жалобы на цесарцев, как они, вступив в союз с великим государем, начали тайные пересылки с турками, как великий государь, не зная этого и надеясь на союз, затратил многие миллионы на воинское приготовление, как цесарцы, не дождавшись двух лет до срока союза, начали переговоры о мире, без совета с союзниками приняли основание «uti possidetis». Рассказав о положении своих дел и на вопрос Возницына, выгоден ли будет мир для Венеции на условиях, принятых в прелиминарном договоре, венецианец заметил, что республика примет их только по самой великой нужде. При прощании на объявление Возницына о своем отъезде в Вену 20-го Рудзини выразил сожаление по поводу разлуки: «…зело сетует так милых друзей отличиться, a прощаться будет сам к нему»[1368].

В последние дни перед отъездом следовало принять ответные прощальные визиты. 19-го был с таким визитом Рудзини; на 20-е возвестили свой приезд турки, но в ночь на 20 января Возницын настолько серьезно заболел, что не мог даже подписать бумаг, отправлявшихся с отходившей в тот день почтой, и был принужден обратиться к цесарцам с просьбой прислать ему своего доктора. Пришлось отложить прием турок и просить их, «чтоб они не погневились, того дня не изволили к нему ездить, потому что он за болезнею своею принять и почтить их по достоинству никоторыми делы не может». Турки отвечали с большой любезностью: они хотели отъехать в Белград в субботу 21 января, «а ныне-де, слыша о болезни его, зело печалуют и будут ожидать здравия его; а не быв у него и не дождав надлежащей чести, хотя десять дней не отъедут»[1369]. Может быть, в утешение больному турки прислали ему подарки: пять верблюдов да пять мулов… да двух человек турок, «которым за верблюдами ходить»[1370]. Визит турок состоялся, наконец, 23 января и описан Возницыным так же колоритно, как и все его встречи с турками: «Генваря в 23 день были у великого и полномочного посла турские послы рейз-эфенди и Александр Маврокордат. Приезжали великим многолюдством и приехав говорили многие ласковые слова, что то они учинили, почитая честь великого государя, его царского величества, и подвизая обоих великих государей к крепчайшей дружбе и любви. И великой и полномочной посол отвещал им благодарственно и тому ж склонное, а потом великой и полномочной посол велел принесть стол, накрыт ковром золотным, на нем на двадцати и болши блюдах серебряных сахаров розных нарядных и леденцов и конфектов. И турские послы, то видя, зело дивились. Потом великой посол потчивал росолисом и кафою и подал по чюбуку табаку; а в тое пору трубили на серебреных трубах и играли на разных инструментах государевы трубачи и музыканты в особом покое. Тогда рейз-эфенди говорил, что он от рождения такой музыки не слыхал и просил великого посла, чтоб он тем музыкантом велел вотти перед него и играть, чтоб он их видел. И великой и полномочной посол музыкантом, трем человеком трубачам, немцам, велел войти и играть одному на басу, а двум на скрыпицых, что слыша рейз-эфенди зело утешился и нот их и скрыпиц смотрил, а в тое пору пил табак. В тое ж пору агов и иных дворян их подчивали росолисом и кафою и с стола многие блюды с сахаром им подали, иные ели, а иные за пазухи клали. А в иных хоромех и на дворе всем их людям давали пить водку, ренское, которые были зело жадны, пили много, а иные просили есть и ели. А потом подали щербет, и рейз-эфенди и Маврокордат, приняв чашу, пили про здоровье великого государя, его царского величества, а великой и полномочной посол взаимно пил про здоровье государя, их султанова величества. И рейз-эфенди говорил великому послу, чтоб он на него не погневился, что он у него так засиделся, — то он чинит, яко у любезного своего друга, — и чтоб он еще велел поиграть музыкантом своим. И по довольном времени при отъезде своем турские послы говорили великому послу чрез дохтура Посникова секретно, чтоб он восхотел писать к великому государю, дабы его царское величество во знак с его салтановым величеством дружбы, изволил не замотчав прислать в Царьград о принятии сего перемирья его салтанову величеству свою, царского величества, грамоту чрез нарочного гонца, что-де увидя его султаново величество обрадуется и паче склонен будет к постоянной дружбе и любви. И великой и полномочной посол на то отвещал, что по прошению их о том его царскому величеству донесет. И встав обнимались и целовались, и простясь поехали в колымаге своей к Петр-Варадынскому генералу и коменданту. А как турские послы у великого посла были, и в тое пору приехало цесарских и венецианских графов и дворян, и братьев, и племянников немалое число, и все стояли и тон церемонии смотрили, толко один с ними сидел генерал и комендант Петр-Варадынской»[1371].

Устраивая перемирие с Турцией, Возницын, как прозорливый дипломат, не упускал случая принимать меры и на случай войны, если бы такая война в будущем все же произошла. Эту цель имели в виду его тайные сношения, в которые он при отъезде своем с конгресса вступил с иерусалимским патриархом. Еще ранее через Маврокордато он послал патриарху на сто рублей соболей; теперь он отправил в Иерусалим чернеца Григория, опытного в тайных сношениях, через которого шли пересылки с Маврокордато. Чернец должен был отвезти патриарху открытое поздравительное письмо, «поздравительный лист», а вместе с тем передать тайное шифрованное письмо с рядом вопросов о положении дел в Оттоманской империи. Так, Возницын, извещая патриарха о предъявленном турками требовании относительно уступки им приднепровских городков, просил патриарха дать совет: что лучше, в миру ль с ними быть или в войне, и разведать, на чем они с нами помирятся, если заключать с ними мир; не станут ли просить тех городков или иного чего? Если же быть с ними в войне, можем ли мы с ними одни воевать, помогут ли и пристанут ли к нам (это, должно быть, был главный вопрос) греки, волохи, мултяне (бессарабцы), сербы, болгары и иные православные народы и можно ли на них надеяться? Смогут ли наши войска, зашедшие в турецкие края, пропитаться там и быть снабжены конскими кормами без недостатка? Не окажут ли помощи туркам европейские державы и не вступятся ли за турок: цесарь, желая приобрести Сербию, Польша, желая получить Валахию, Франция и Венеция, чтобы не допустить насилия над Турцией? Патриарх должен был также сообщить, «какое поведение или впредь радение или к войне приготовление турки иметь будут?», какие будут у них сношения с цесарцами, поляками и венетами в то время, когда в Константинополь приедут их послы? Если нам лучше с турками мириться, пусть патриарх посоветует, где и как с ними вести переговоры, посылать ли послов в Царьград или действовать через посредство волошского господаря, или крымского хана, или через иного кого, или же просить о назначении съезда или комиссии?[1372]

Приняв прощальные визиты посредников, Возницын двинулся в путь из Петервардейна в Вену 24 января. Средства сообщения: телеги и волы под посольский обоз были доставлены цесарцами, но за постоялые дворы в Петервардейне пришлось платить самим, причем жители заломили непомерную сумму — пятьсот ефимков. Возницын жаловался цесарцам, и те посылали к петервардейнскому комиссариусу, чтоб жители поступили с послом «человеколюб-но». «И те жители, — продолжает „Статейный список“, — мало что от своего запросу отступили и не так силою, как многою докукою того вымогали». Наряду с корыстолюбием жителей список отмечает предупредительность и любезность петервардейнского коменданта: «Петр-Варадынской генерал и комендант к великому послу во все бытие его великое почитание чинил и при отъезде его из Петр-Варадына провожал за город в немалых людех». Посол ехал в карете, дворяне, подьячие и иные чины — верхами. При выезде производилась артиллерийская стрельба с крепости, с шанцев и с кораблей.