Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

Путь в Вену был совершен на лошадях. Первый ночлег был в Благовещенском Крушедольском монастыре, в трех милях от Петервардейна, где хранятся «мощи святых деспотов сербских» и где путешественники были встречены игуменом и пятьюдесятью человеками братии. На следующий день миновали Опов монастырь, где «лежат мощи святого великомученика Федора Тирона», и ночевали в третьем монастыре, Св. Михаила. Дорога лежала далее на городки Эссег и Могач. Эссег расположен на реке Драве, переправа через которую заняла целый день 30 января. Ехали пустынными, малонаселенными местами, и хотя посольскому обозу дан был конвой из 11 конных рейтар и 13 пеших солдат, однако Возницына не покидала мысль о возможности разбойничьего нападения, в особенности когда в городке Могаче получено было известие о том, что такому нападению подвергся по дороге с конгресса близ Пеш-та граф Марсилий, что он «от воровских людей в ночи разбит и сам пострелен в ногу и от той раны лежит в Будине, а каморной его служитель и повар и четыре человека, которые с ним ехали, убиты до смерти». Свое впечатление от путешествия по этим пустынным местам Возницын довольно живо передает в письме к Ф. А. Головину: «А я oт сих дел едва жив; изломали тягостно и в Вену привезен болен. Ехал степью с великою бедою и страхом три недели, терпели великую нужду. Предо мною едучего от нас в Вену графа Maрсилия в степи воры разбили, прострелили дважды и в дву местех порубили и трех его человек до смерти убили. Я же помощию Божиею доехал от таковых безбедно, однакож на всякое время от них были опасны»[1373]. В Вену приехали 11 февраля. С Веной во все время пребывания на конгрессе у Возницына не прерывались сношения. Оставленный там на занимаемом посольством дворе подьячий Михайло Волков писал ему в Карловиц раза два в неделю, а иногда и чаще, сообщая ему о происшествиях на посольском дворе, о придворных венских новостях, о разных ходивших по городу слухах, о событиях в других европейских государствах, о которых ему случалось узнавать. Волков передавал письма Возницына на рижскую почту в Москву и на польскую почту в Варшаву и получал с этих почт пакеты на имя Возницына, которые и пересылал затем в Карловиц. Всю осень 1698 г. непрерывной вереницею тянулись через Вену русские гардемарины, возвращавшиеся домой из Венеции, где они изучали навигацкую науку. О встречах и разговорах с ними Волков обстоятельно доносил своему патрону. Постоянно он покупал для него и пересылал ему на конгресс венские газеты, «печатные вестовые куранты», чтобы держать его в курсе европейских событий. За время с 30 сентября 1698 г. по 28 января 1699 г. Волковым было отправлено Возницыну 33 письма. Все они сохранились и могут служить прекрасным материалом для изображения того, как в конце XVII столетия русский человек из средних общественных слоев реагировал на западноевропейскую обстановку, в которой он очутился[1374].

В Вене Возницын нашел два письма Петра из Москвы: одно от 1-го, другое от 6 января, в которых царь уполномочивал его в крайнем случае пойти на уступки в переговорах с турками относительно днепровских городков, соглашаясь на их срытие; но, как мы видели, это полномочие оказалось слишком запоздалым: перемирие уже было подписано. В цесарскую столицу Возницын попал как раз во время брачных торжеств по случаю свадьбы старшего сына императора эрцгерцога Иосифа, недавно получившего титул венгерского короля, с принцессой Ганноверской. С описания церемоний ее торжественного въезда в Вену 14 февраля ему пришлось начать запись своего пребывания в Вене в «Статейном списке»[1375]. Беспрерывными торжествами несколько замедлились дела. «В Вене не мог до сего числа ничего о себе учинить, — писал он в Москву от 25 февраля, — за торжеством брака короля венгерского. Непрестанные были веселия и огненные и иные потехи; так же немало помешала и Масленица, которую не меньше нашего празднуют. И заговели они во вторник на первой неделе, т. е. февраля в 21 день»[1376]. Из огненных потех в «Статейном списке» описана большая иллюминация 19 февраля: «…за городом устроены многие врата с преградами, в них же горели литеры, учиненные с поздравлением цесарского и королевского, и королевы его имян»[1377].

Возницын пробыл в Вене несколько более месяца: с 11 февраля по 16 марта, делая визиты цесарским министрам и иностранным дипломатам и принимая их у себя. Из этих его сношений с придворным, правительственным и дипломатическим миром заслуживает особенно быть отмеченным двукратное его свидание с французским посланником маркизом де Вилларом. Toтчас же по приезде в Вену Возницын, по принятому обычаю, посылал с уведомлением о своем прибытии к цесарским министрам и иностранным послам, в том числе и к французскому посланнику. Последний воспользовался этим случаем, чтобы сделать 25 февраля визит московскому послу. Произошел интересный разговор. Де Виллар начал с благодарности за честь, «которую он ему тою обсылкою (т. е. уведомлением о приезде) показал». Возницын ответил любезностью, сказав, что «учинил то свое снисхождение», зная о дружбе их государей и слыша о его бытности здесь. Маркиз сказал далее, что король, «слыша о… благом состоянии и о воинской охоте (царя) и о всяком премудром поведении, по премногу радуется… понеже… царского величества славные дела и воинская дельность во всей Европе и Азии почитаема есть». Возницын отвечал комплиментом по адресу Людовика XIV: «Царское величество не меньше того… слыша благие его (короля) как воинские, так и политические поведения, по премногу утешается и желает с ним совершенную приязнь и дружбу иметь», оба пришли далее к единодушному заключению, что «было б то на свете славно», если бы оба их государя были в единодушном согласии. Маркиз восхвалил далее отвагу царя, не побоявшегося взять с турками только армистицыум, когда другие заключили мир, и уверил посла, что турки никого на свете так не боятся, как царя, и «к миру с ним всегда готовы для того, что они свою погибель давно себе признавают». Переходя затем от общих вопросов к личным обстоятельствам, Возницын, осведомленный о затруднительном положении маркиза при цесарском дворе, «что ему у цесарского двора неласковое состояние поводится, спросил, какова его тут при дворе его цесарского величества бытность? Он сказал мрачно, что его цесарского величества милостию довольствен, токмо нечто у него зашло с князем Лихтенштемским и тому, чает он, оборонь или удовольствование получить. Великой же и полномочной посол его спросил: много ль он здесь побудет? Он сказал: некоторые месяцы. И по тех розговорах поехал». Держал себя, по замечанию Возницына, так ласково и скромно («низко»), «как больше того невозможно и едва дал себя провожать»[1378]. Столкновение с князем Лихтенштейном, воспоминание о котором вызвало тень на лице француза, по сообщению Возницына, заключалось в следующем: «Вышереченной князь Лихтенштейн — дворецкой арцуха аустрийского, сына второго цесарского; и ссора у них учинилась от такого случая: арцух имел у себя танец приватной; тот посол (де Виллар) пришел тут же и вшел в пола-ты, где арцух. Увидел его, тот князь дворецкой сказал ему: а ты что тут? ведаешь сам, что ты арцуху не отдал визыты, а топере непристойно пришел. Посол сказал: ведает ли о сем арцух? Он сказал: ведает. Посол: а отец его? Он сказал: ведает. Он (посол), тo слыша, почел королю своему и себе за бесчестье, пошел вон; и того часу с тем к королю послал курьера нарочно. Мнится мне, — заключает Возницын, — ищут к недружбе причины и то, что по договором доселе не отдали цесарю города Брисака, не без вымыслу творится»[1379]. Маркиз де Виллар, будущий маршал Франции, замечательный полководец, стяжавший славу в Войне за испанское наследство, выступая на дипломатическом поприще в Вене в 1699 г., носил звание только «аблегата», а не посла. «Сей маркиз — человек честной (знатный), — замечает Возницын, — а что в чину облегата и то от того, что цесарь ко французу никогда никого в чину посла не посылает, токмо облегата»[1380].

Состязание в любезности и комплиментах между московским дьяком и французским маркизом продолжалось и при ответном визите Возницына де Виллару 2 марта. Версальское изящество речей маркиза своеобразно преломлялось в приказном языке нашего «Статейного списка», в котором этот разговор изложен в следующем виде: «Ездил великой посол убрався со всеми государевыми людьми в трех коретах. Принял честно и встретил у кореты. И вшед в полаты и седчи по местом, говорили то ж, что и преж сего». «Облегат» опять крепко подтверждал, что король усердно желает быть в дружбе с царем. «А потом дошло до перемирья, которое учинено меж царским величеством и султаном турским. И облегат говорил: знатно-де царское величество намерен с турком войну весть? И великой и полномочной посол ему отвещал: естли в миру не удовольствуют, знатно, что без того не будет». На Возницына, очевидно, заразительно действовал салонный тон беседы, и он к только что оказанным своим словам, шутя, прибавил: «…издеваясь молвил, чтоб они (французы) пожаловали, изволили помогать». Королю это легко сделать и с выгодой можно, послав России помощь по «Междуземному морю» — «…и было б то на свете славно и дивно, и чает он… что тот бусурманин от таких великих монархов в малое б время пропал». Но турки, воевавшие с цесарем, были тогда друзьями французов, и маркиз ответил, что король их тому друг, кто с ним живет дружно, «а турки-де им никакого зла не творят, и такого к ним неприятства казать не надобно». Возницын воззвал к христианским чувствам: король — государь военный и сильный, пристойно было бы ему «…для чести Божией» обратить свое оружие на «врагов креста Христова», из чего была бы не только слава, но и душе польза. На что посланник отвечал, что «вера — дело стороннее; королю его, хотя кто и христианин да делает зло, того он вменяет горше бусурмана и почитает за врага себе и с таким управляется — а вера на своей стороне». Не встретив в собеседнике сочувствия своим агрессивным настроениям против турок, Возницын перевел разговор совсем на другую и далекую от «врагов креста Христова» и христианских чувств сторону и спросил француза: «для чего корабли их к пристани его царского величества государств у города Архангельского не бывают? а естли б были, могли себе прибыль многую сыскать, потому что мочно дешевою ценою купить хлеба, сала, мяс, юфти (кожи), поташу, смольчуги. И облегат сказал, что за войною, которую имели с агличаны и галанцы. А ныне, слыша о дешевизне хлеба, будет писать о том… к королю своему. И великой и полномочной посол паки спросил: Где ныне королевское величество и в каком состоянии пребывает и что ему от роду лет? И облегат сказал, что королевское величество пребывание свое имеет во здравии в Париже, и ныне ему пошел на шестьдесят первой год. И великой и полномочной посол еще вопросил о Гишпанском королевстве, что ныне есть? И облегат сказал; ничего-де ныне о том нет, потому что которого называли наследником, курфистра Баварского сына, тот умер, а король гишпанской здоров». Далее маркиз объяснил Возницыну родственные связи французского дома с испанским, по которым Людовик XIV требовал испанского наследства для своего потомства, прибавив, что ближе короля и сына его и внучат наследников нет, и ссылался на закон Карла V, «цесаря гишпанского», о переходе наследства по женской линии, если не будет мужской. Затем «спрашивал о его царского величества летех. И великой и полномочной посол сказал, что по милости Божией двадцать осмой год имеет и воин непобедимый и искусный. И облегат говорил: и они-де о том слышат и признавают, что Московское государство никогда в такой славе и силе, как ныне есть, не было». После этих слов маркиз пригласил Возницына перейти в другую комнату, «просил великого посла в особую палату, казал персоны королевскую, сына его — дельфина (sic) и детей его, брата королевского Деконтия и несколько побочных королевских сыновей и дочерей». Посмотревши портреты королевского семейства, Возницын откланялся маркизу, который проводил его «со всякою честию» до кареты[1381].