Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

LXI. Политические взгляды и советы Возницына

Приняв прощальные визиты: графа Эттингена, собиравшегося уезжать в Константинополь, куда он был назначен послом, и поправившегося от полученных при разбойничьем нападении ран графа Марсилия, который был назначен комиссаром по проведению границ с Турцией, и отпустив доктора Посникова для научных занятий в Амстердам, Возницын 16 марта выехал из Вены домой, сопровождаемый до границы приставленными к нему комиссаром и толмачом[1391].

Прежде чем последуем за ним в его пути от Вены, посвятим некоторое время рассмотрению его взглядов на внешние отношения России и ознакомлению с теми его политическими проектами и советами, с которыми он выступил перед Петром по окончании Карловицкого конгресса. Очевидно, совершившееся на его глазах, а что касалось России, совершенное при его ближайшем участии дело, во-первых, вызывало в нем потребность, оглядываясь назад, дать оценку тому, что произошло, а затем, предусматривая будущее, наметить дальнейшие шаги и посоветовать дальнейший образ действий. Его советы тем интереснее, что некоторые из них были осуществлены в действительности, потому ли, что они совпадали с намерениями Петра, или же потому, что они Петром были приняты во внимание, и он послушался их. Свои размышления о значении совершившегося и свои взгляды на будущее Возницын пространно изложил в трех документах: в записке к Л. К. Нарышкину и Ф. А. Головину, составленной при отъезде из Петервардейна и датированной днем отъезда, 24 января, и в двух шифрованных письмах к самому Петру — от 18 февраля из Вены и от 16 марта, при отъезде из этого города. Писания эти имеют то же значение, какое в наши дни имеют докладные записки, с которыми выступают современные нам дипломаты перед своими правительствами. Служа материалами для характеристики международных отношений в тот или другой момент, эти записки могут служить и для характеристики взглядов их авторов как дипломатов. Письма Возницына позволяют нам составить представление о нем как дипломате со стороны его теоретических взглядов, в то время как акты конгресса рисуют нам его как дипломата с практической стороны в его деятельности.

В этих докладных записках Возницын касается отношений России к трем ее соседям — шведам, полякам и туркам. Находясь еще в Петервардейне, он из присланных ему венских курантов почерпнул известие, что царь намеревается требовать от шведского короля Нарвы и прочих прибалтийских городов. Очевидно, молва о намерении Петра обратить оружие против Швеции начала уже обходить тогда Европу, и Возницын не может удержаться, чтобы не высказать своего взгляда по этому поводу. Мысль воевать со шведами и исторгнуть от них потерянное и «неправдою» ими «завладенное» встречает с его стороны полное одобрение; но для этого необходимы, во-первых, время, а затем безопасность со стороны турок, татар и в особенности поляков, которые, по мнению Возницына, «нам вяще всех народов враги и мыслят вся злая на нас и ждут времени». Эту тему о польской вражде к России Возницын затем развивает весьма подробно и не щадя красок, с оговоркой, что хотя все излагаемое и известно царю, «хотя государское премудрое рассмотрение и без сего убогого доношения преизобильствует, однако, видя злость польскую», для него невозможно было по его усердному простодушию умолчать. Как забыть и как отнестись легко к предательству поляков, сказавшемуся в том, что, оставив союзное обязательство, они помирились с турками? Да и помирились «ни на чем», на тех условиях, которые визирь еще в Царьграде обещал посредникам. Приводится далее доказательство польской злости, целый ряд свежих только что совершившихся фактов, именно поступки на конгрессе польского посла, который приказывал туркам, чтобы с нами не мирились, обещая им в таком случае помощь со стороны Польши. Не мог Возницын забыть и того, что польский посол не хотел иметь с ним сношений на конгрессе, приводя причиной этого вопрос о первенстве мест. Но я, пишет Возницын, будучи послом одного из семи главных монархов — здесь он проводит идею о значении «великих держав» в Европе, — как мог не охранять чести своего государя? За это осудил бы меня весь свет еще раньше государева гнева. Притом я, пишет он далее, добивался первенства не силою, а «радением», жил во время конгресса не в Петервардейне, как поляк, а терпел всякую нужду и стужу и с места конгресса никуда не отступил. Каждое воскресенье и каждый праздник я ездил в Петервардейн к обедне и после службы приватно заезжал к польскому послу, прося и напоминая о соглашении — но он никогда у меня не был. Если бы я лично оказался перед ним в чем виноват, то следовало оставить это в стороне, а смотреть только на настоящее дело. «Наши прецеденцыи или поступки» будут разобраны впоследствии, а портить из-за них настоящего дела и отступать не следовало; теперь же уже испорченного дела ему не поправить, «того ему уж не возвратить, что он пьянством своим не уберег». Малаховский во время конгресса осмеливался в дипломатических бумагах ставить имя царя ниже венетов и даже в бумагах, обращенных к Возницыну, не титуловал царя ни величеством, ни великим государем, а в разговоре с доктором Посниковым «неистово толковал о чести его царского величества», очевидно, ища предлога к ссоре. Он был прислан не от короля, а от республики, от поляков, которые злобны к нам и всегда помышляют вернуть себе завоеванное нами у них, для того и Деконтия на королевство выбирали. Если бы стали возражать, что распоряжение их короля иное, что он их до того не допустит, то надежды на короля плохи, он не имеет у них силы. «Подлинно ведаю, — пишет Возницын, — что уже не рад сему королевству; погубил сим королевством и свое курфирство и Бог ведает, к чему его приведут». Возницын хорошо знал польские дела и настроения, потому что был ранее резидентом в Польше. Польская вражда действительно могла служить немалой помехой для будущего предприятия против шведов. О примирении и соглашении с поляками надо было предварительно всячески позаботиться: «…с ними надо опасно (осторожно) поступать и их намерение вовсе истребить».

Надо также обезопасить себя и относительно турок. Турецкие послы во время визита к Возницыну выражали желание, чтобы в Царьград был послан гонец с уведомлением о принятии перемирия. Это сделать не худо, чтобы успокоить их и отнять у них всякую мысль о приготовлениях русских к войне. Но такого гонца непременно надо послать в Константинополь морем. Граф Марсилий передавал Возницыну, что в разговоре с ним турецкие послы говорили о русских кораблях: «…которые-де у царского величества корабли готовятся у Азова и те-де в Черное море не пройдут, а за чем — за мелью или за непропуском, о том он их не спросил». Из этого разговора видно было, как беспокоили турок морские сооружения и приготовления в Азове; высказываемая ими надежда на недействительность русской морской силы была только прикрытием того страха, который они перед этой силой испытывали. Прибытие дипломатического гонца в Константинополь морем должно было произвести там большой эффект, и на такой эффект и рассчитывал Возницын, давая совет, впоследствии исполненный Петром, послать агента морем: «Добро б морем, хотя одним кораблем». Он советовал также на этом же корабле послать сведущих в морском деле людей для собирания сведений: «послать знатных к морскому делу и ведущих людей, которые при таком случае могут все рассмотрить и описать, и приметить». Турки желают, чтобы для заключения мира или продолжительного перемирия явилось в Царьград наше посольство. Но Возницын не советует отправлять большое посольство; послы окажутся там в руках турок и не будут располагать необходимой для переговоров свободой. Лучше вести мирные переговоры на съезде в каком-либо ином месте, потому-то он так и противился домогательству турок включить в перемирный трактат статью о присылке послов в Константинополь[1392].

Вопрос об отношении к Турции вновь подробно обсуждается Возницыным в письме к Петру от 18 февраля. Письма Петра из Москвы от 1 и 6 января, в которых царь, опасаясь остаться один в войне с Турцией и, может быть, также под влиянием все прогрессирующей мысли о войне со Швецией, ради которой надо было помириться с турками, соглашался на некоторую уступку в смысле разорения приднепровских городков и предписывал Возницыну, если уже конгресс разошелся, снестись с турками через особую посылку — эти письма были получены последним слишком поздно. «Те твои государевы указы, — пишет Возницын, — много опоздали, и уж как турков, так и посредников кроме Царяграда, сыскать ныне негде». Турки тогда, как и русское посольство, поехали домой прямо к Царьграду или к Адрианополю, где ныне султан. Посредники хотели жить в Белграде, ожидая согласия Венеции на мир; теперь это согласие пришло, венецианцы приняли прелиминарный договор, подписанный за них цесарцами, соответствующие инструкции к Рудзини в Пе-тервардейн посланы, он передал экземпляр трактата за своею подписью посредникам, и потому посредники теперь также уехали из Белграда. Да, впрочем, если бы они там и были, то все равно никакой бы помощи не оказали, Возницын успокаивал далее царя в его опасении, как бы не пришлось остаться одним в войне с Турцией. Тревожиться нет оснований. Турки склонны к миру. Это положение Возницын развивает и доказывает подробно. «Только, по-видимому, турки с тобою, государем, склонны к миру. А чтоб, государь, кто рассуждал или мыслил, что турки, учиня со всеми мир, а нам дав малое перемирие, после б восхотели (обратить) всю на тебя, государя, войну, отнюдь того не чаю». Если бы в самом деле они хотели войны, то кто им помешал бы вести ее теперь же, когда нам не только ни от кого помощи никакой не было, но еще и вред чинили? «Да и то должно рассудить, для какой прибыли туркам с тобою, государем, воевать?» Для приднепровских городков? Но уже выражено царем согласие на их уступку. Для Азова? Но он не будет стоить тех затрат, которые надобно им будет на него сделать. О походе на какие-либо отдаленные русские или украинские города они и не помышляют. Эти города им не нужны, вследствие их отдаленности. Возницын в подтверждение своей мысли, что туркам невыгодно овладевать русскими городами за их отдаленностью, ссылается на пример Чигирина и Каменца. Чигирин они взяли, однако нельзя было его удерживать и пришлось бросить «за отдаленностью». Будучи в Царьграде после чигиринской войны, он сам слышал от многих, что тогдашний визирь если бы не заключил с нами мира, то был бы убит, до такой степени народ был раздражен огромными потерями, которые были вызваны не столько чигиринской войной, сколько отдаленностью завоеванных мест. Вот и теперь они отдали полякам Каменец не из страха перед поляками и не по какому-либо принуждению, а только для того, «что от них отдалел и им бесприбылен и по премногу убыточен». Турки, отдохнув и оправившись, будут думать скорее об иной войне: о возвращении Венгерской и Седмиградской земель и Мореи и других. Немцы «завоевали у них зело много и прямо смотрят к ним в Царьград», до которого уж им недалеко, и турки всячески будут думать освободиться от этой опасности. Возницын рассказывает далее о том тяжелом и затруднительном положении, в каком он находился на конгрессе: с одной стороны, как заключить невыгодный мир, зная о сделанных приготовлениях к войне и затратах и о намерении царя воевать? С другой — как остаться государю одному в войне и взять на себя такую тягость, а инструкций об уступке не имел, потому и заключил краткое перемирие. Теперь если государь пожелает заключить мир с уступкой, подобно тем, на какие согласились все союзники, и устранить все причины к войне, то как можно скорее надо послать к туркам, «хотя не гораздо знатную особу, только умную, который бы объявил им, что ты, государь, в миру быти с ними желаешь и послов своих послати изволишь, только б объявили, на чем они хотят в миру быть?» Пусть эта умная особа разведает о турецких условиях, будут ли они настаивать на разорении городков и не явится ли с их стороны еще какой тягости, и, разведав, установит с ними мирный договор. Этот совет был также осуществлен Петром в виде посылки в Константинополь думного дьяка Емельяна Украинцева, именно особы незнатной, но умной. Торжественное же посольство, которого так желали турки, можно отправить к ним для ратификации договора и в этом их обнадежить. Если же турки показали бы со своей стороны какое упрямство или какие-либо иные непристойные запросы, то пусть такой посланник о том пишет царю, а туркам скажет, что за такими тягостями мир едва ли может быть заключен. С турками надо держать себя твердо и никакого смирения не выказывать: «…поступать смело и дельно и себя смиренно знать не надобно давать». Но несомненно, что они склонны к миру и заключат мир[1393].