Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

XIV. Переговоры с турками о пути в Константинополь. Отплытие посольского корабля

19 августа начались переговоры о пути, по которому ехать в Константинополь русскому посланнику. Утром приплыли в трех шлюпках офицеры от турецких властей: от адмирала и губернатора. Явившись сперва на адмиралтейский корабль, они говорили адмиралу, чтобы назначенные в Константинополь русские посланники ехали туда сухим путем. Адмирал ответил, что им надлежит говорить о том с самим послом; он, адмирал, только проводил посла со своим караваном до Керчи, а до того, как он поедет дальше, ему дела нет. Прибыв затем на посольский корабль, те же турки заявили посланникам, чтобы они прежде всего явились к обоим пашам — адмиралу и губернатору — для свидания и чтоб они ехали в Константинополь сухим путем, а не морем. Посланники ответили, что по указу государя велено им ехать в Царьград на его царского величества корабле, а сухим путем они не поедут и на берег к пашам ехать им, посланникам, не для чего. Если пашам есть какое-либо до них дело, пусть приедут к ним на корабль. Они потребовали также, чтобы к ним на корабль явился пристав, назначенный при них состоять, и чтобы он ехал с ними на царском корабле без замедления. После полудня действительно прибыл на корабль пристав капычи-баша Мегмет-ага. Представившись посланникам, он сказал, что по указу султана он прислан нарочно из Царьграда в Керчь для приема их, посланников, и что ему велено ехать с ними из Керчи в Царьград сухим путем через Крым и через Буджаки, и Дунай, и Бабу, и чтоб они, посланники, отправлялись с ним сухим путем, ничего не опасаясь. Посланники ответили, что им велено ехать морем на корабле; сухой путь от Керчи до Царьграда «в дальнем расстоянии, и учинится в том пути великое замедление». Знатно, что капычи-баша хочет их везти через Крым «для некоего вымысла; только им чрез Крым ехать не для чего и до хана Крымского никакого дела нет им и говорить с ним не о чем и от великого государя… не наказано». Пристав предупредил их об опасностях, грозящих на Черном море: «Знатно, де они, посланники, Черного моря не знают, каково бывает августа с 15 числа; не напрасно-де ему дано имя Черное: бывают на нем во время нужды черны сердца человеческие». Посланники ответили, что «они в том полагаются на волю Божию», сухим путем никогда они не поедут, и чтоб он с ними ехал на царском корабле без всякого замедления и без всякого спору, чтоб ему, приставу, за задержание послов не было от султанского величества какого гнева[177].

Натолкнувшись на эту твердость посланников, пристав пошел на уступки: их воля, пусть едут морем. Он просит только их выехать из русского каравана и, миновав турецкие корабли, стать против Керчи, а царский флот удалился бы в Азов. Посланники ответили, что они станут против Керчи на следующий день, 20 августа, что же до царского флота, то он не отойдет от Керчи до тех пор, пока они, посланники, не отправятся морем в Царьград. Пристав сказал, что двинуться в путь можно будет дня через три или четыре: в эти дни турки должны починить и проконопатить свои корабли и галеры; при этом заметил, что и самому ему, приставу, в Керчи долго жить не хочется, «а мурзам и татарам, которые для их, посланничья, приему высланы, уже и прискучило и, дожидаясь их в Керчи больше трех месяцев, проелись». Он же передал посланникам, что при султанском дворе ждали, что они поедут в Царьград сухим путем; не думали, что такие корабли есть в государстве его царского величества, и не представляли себе, чтобы эти корабли могли из-за мелей пройти из Азова к Керчи. Их «караульщики» спорили и бились об заклад своей головой, что, может быть, такие корабли у царя в Азове и есть, но что им из Азова к Керчи пройти отнюдь невозможно, «и то они в великое удивление почитают». Посланники сказали в ответ, что у его царского величества состроены многие корабли и еще гораздо больше тех, которые они теперь видят, и теми кораблями ходить можно без всякого опасения, и мелей они нигде не видали. Затем посланники предложили приставу несколько вопросов о султане и об интересовавших их турецких делах: где султан ныне обретается, послы из которых государств пришли при нем, приставе, в Константинополь, очищен ли и отдан ли полякам город Каменец? Пристав сказал, что, когда он уезжал, султан находился в Адрианополе; посол прибыл только польский, от Речи Посполитой, ожидали цесарского и веницейского послов; с своей стороны и султан отправляет посла к цесарю. На этом разговор 19 августа с приставом закончился[178].

20 августа, в воскресенье, адмирал приказал по кораблям приготовить пушки для салюта при проследовании в Керчь посольского корабля. В 10-м часу утра этот корабль поднял паруса и прошел, направляясь к Керчи, перед судами русской эскадры, которые приветствовали его при этом двукратным салютом. Когда корабль приближался к турецкой эскадре, то был и с нее «изо всех пушек поздравлен», на что и сам отвечал салютом. В «Юрнале» находим за этот день отметку: «В полдни принял посла»[179] — значит, Украинцев имел аудиенцию у государя. Турецкий адмирал Гасан-паша прислал к Украинцеву своего казначея Обдия «с поздравлением и с овощами: с яблоки, и с дули, и с арбузы». Вслед за тем и пристав прислал им от себя «в почесть» четырех баранов. Благодарить адмирала посланники посылали стольника Гура Украинцева с подьячим и толмачом[180].

21 августа Крюйс в 7-м часу утра побывал на царском корабле и попросил у царя позволения с несколькими офицерами на двух шлюпках посетить турецкую эскадру и осмотреть город Керчь. Позволение было дано. Крюйс взял с собой двух капитанов: Рокус-Кина и Бекгама и полковника Преображенского полка Блюмберга и отправился к галере турецкого адмирала «под претекстом покупки кофе, пшена и прочих потребностей». Гасан-паша принял их любезно, посадил на маленькую скамейку, покрытую коврами, «был зело учтив в разговорах и велел тотчас кофе подносить. В разговорах спрашивал нас: какой мы нации? Услыхав в ответ: англичане и голландцы, Гасан-паша сказал: то наши наилучшие друзья! И для чего мы царю российскому служим? Отвечали: для того, что англичане и голландцы — наилучшие друзья его царского величества Российского, так для союзу, как и коммерции, и что наши государи ныне мир имеют и что мы служим тому, кто нам больше денег дает и друг Англии и Голландии». Адмирал сказал на это: «Черное море зело опасно и что турки такие великие корабли имеют, на которых пушки обретаются, из которых каменные ядра по 120 фунтов стреляют». На что мы ответствовали: «Что касается до Черного моря, и мы во флоте довольно офицеров имеем, которые по оному ходили и гораздо короче путь сыскать могут в Константинополь, нежели они к Керчи. Что же принадлежит до наших кораблей, то обретаются здесь некоторые, почитай, из самых меньших; что мы не употребляем пушек, чтоб каменными ядрами стрелять, но всегда железными… и то для того, что железное ядро насквозь проходит, а каменные иногда в воду падают, иногда же на части разбиваются». На адмиральской галере Крюйс купил на 80 червонцев кофе, причем Гасан-паша сам взвешивал червонцы и взыскал добавочное за недовес. «При прощании спросил нас, куда мы далее едем. Отвечали: как мним, к Керчи; на что паша ответствовал: комендант наш вас не впустит. Мы на то сказали, что пойдем и без спросу, и с тем поехали».

От Гасан-паши Крюйс с офицерами поехали к «водяному месту», к водопроводу, из которого корабли снабжались пресной водой. Устроены были четыре медных трубы, через которые вода текла прямо в подходившие боты. Крюйс велел отвести турецкие боты и подставить свои. Тотчас же появился на берегу турецкий чауш (полицейский) верхом и спросил, что за люди. Крюйс объяснил: офицеры его царского величества флота, ничего не требуем, только находим справедливым, чтобы две трубы были даны нам и две остались для турецкого флота, на что чауш сейчас же согласился. Устроив дело с водоснабжением, отправились осматривать город. Но как скоро вышли на берег и приблизились к городским воротам, собралась большая толпа «в великом смятении» и стала спрашивать офицеров, чего они требуют и по чьему позволению они пришли. Офицеры отвечали, что они — подданные царского величества, что их государи имеют между собой мир и что они приехали, чтобы за наличные деньги купить необходимые припасы. Это, однако, нисколько не подействовало. «Мы остановились в середине в воротах, — пишет далее Крюйс, — но татары так сильно теснились в таком страхе и трепете, якобы город уже сдался». Из толпы вдруг выскочил один греческий матрос, который, ухватя вице-адмирала за руку, воскликнул: «Здравствуй, господин капитан Крюйс!» Матрос, как оказалось, 16 лет тому назад плавал с Крюйсом в Западной Индии и теперь узнал его. Между тем татары, среди которых был, по всей видимости, и сам комендант, стали просить, чтобы офицеры входить в город не изволили, что они доставят им все необходимое: быков, баранов, кур и пр. Как офицеры ни старались войти в город, однако не могли и должны были отступить. Принужденный удовольствоваться только внешним осмотром города, Крюйс, однако, дает в журнале описание его с цифрами. «Дистанция города около 400 шагов (?) в длину и 200 в ширину, по северной стороне [обращен] к воде, в зюйдскую сторону к горе высокой; обведен каменною стеною нарочитой вышины. На зюйд-остской стороне имеется крепость с пятью башнями; однакож стены в некоторых местах развалилися и зело не крепки, и некоторая плохая грудная защита. Ежели из 12 шестифунтовых пушек по ней стрелять, то и стены, и защита попаґдают». Дома все одноэтажные, кровли плоские из лещади (каменных плит). Двадцать турецких мечетей и две греческие церкви. Одна из мечетей близ водяных ворот, наизначительнейшая, «с полуглобусовою кровлею и со изрядною пирамидою посторонь, круг оной хорошая галлерея, от земли восемь лестниц (ступеней?) вышиною». На обратном пути к эскадре офицеры успели сделать промер фарватера.

После полудня сделал визит Гасан-паше адмирал Ф. А. Головин, которому Петр приказал, впрочем, когда флот подошел к Керчи, держать на своем корабле лишь флаг шоутбейнахта, контрадмиральский, чтобы турки не подумали, что из этой небольшой эскадры в 10 кораблей состоит весь русский флот, раз ею командует сам наивысший начальник флота. Адмирала сопровождали князь И. Ю. Трубецкой, князь И. М. Долгорукий, князь И. И. Троекуров, Ф. М. Апраксин и другие на нескольких шлюпках. Петр также находился в свите адмирала, занимая место в его шлюпке «за квартирмистра» и будучи одет в костюм саардамского корабельщика. Приветствованный надлежащими салютами, Ф. А. Головин провел на галере у Гасан-паши с час времени. Турецкий адмирал встретил его любезно, потчевал питьями и подарил турецкий кафтан «(парча серебряная, на ней большие золотые кубы), который сделан по ферезейному с проймами, атласом зеленым подбит»[181]. Как пишет Крюйс, адмирал «почтен был турецким золотным кафтаном и некоторыми конфектами». По просьбе Головина показан был ход турецкой галеры, «велено одной турецкой галере прогресть, которая немного кругом всех галер обошла и паки в свое время и на свое место на якорь стала»[182]. Вероятно, это было сделано по желанию Петра, который побывал, таким образом, на турецкой галере и мог ознакомиться с ходом этих судов турецкого флота.