Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

XXXV. Окончание переговоров с графом Кинским. Намерение Петра ехать в Венецию. Поездка по окрестностям Вены

30 июня после обеда к Петру по повелению императора явился вновь граф Кинский с письменным ответом на статьи, врученные ему 27 июня и касавшиеся вопроса об уступке турками Керчи. Ответ этот также обсуждался предварительно на конференции министров, к которой был привлечен и венецианский посол Рудзини[472]. Цесарское правительство начинало его с обещания твердо исполнять все то, к чему обязывает его союзный договор. Очень важно, конечно, установить крепкий и прочный мир после войны, которую цесарь вел против турок в течение 15 лет в союзе только с Венецианской республикой. Цесарь не сомневается, что основательные причины побуждают царя требовать Керчи, но предвидит непреодолимую трудность в приобретении ее от турок без завоевания ее силой, потому что турки не имеют обыкновения уступать то, что они не потеряли. Наоборот, при заключении мира они стали бы стараться вернуть что возможно из потерянного, если бы только принятое основание мира uti possidetis не препятствовало им в этом. До заключения мира будет еще довольно времени для русских овладеть Керчью и тогда удержать ее за собой на основании uti possidetis[473]. Можно, впрочем, попытаться требовать ее уступки и на конгрессе, и цесарь окажет такой попытке свое содействие. Что до продолжения войны до 1701 г. в том случае, если турки не согласятся уступить Керчь, то рассудить о том еще будет время по открытии съезда. Во всяком случае, цесарь обещает согласно союзу во всем удовлетворить царя и ничего не предпринимать без его ведома[474].

Этим ответом переговоры Петра с цесарским правительством были закончены. Он понял, что решение австрийцев вступить в сношения с турками непреклонно и что помешать этому намерению не удастся. Поэтому ему ничего не оставалось, как и со своей стороны согласиться на участие в конгрессе. Дело Петра в Вене было, таким образом, кончено. Он стремился оттуда в Венецию[475]. О намерении царя совершить поездку в Венецию и, может быть, и в Рим, сообщил апостолическому нунцию сам император в разговоре, которым он удостоил нунция после данной ему аудиенции. Император прибавил, что вопрос о путешествии в Рим будет решен царем в Венеции, но поездка в Венецию вне сомнения; царя привлекает туда в особенности желание посмотреть арсенал, о котором ему так много говорили. Нунций воспользовался поводом поздравить цесаря с тем, что при дворе его появился столь великий государь, притом оказывающий такое уважение его цесарскому величеству и его августейшему дому, от чего можно ожидать наилучших последствий. Цесарь принял такое поздравление благосклонно, сказав, что действительно никогда еще в Вене не появлялось подобной особы (personaggio simile), и затем, продолжая разговор, коснулся личных качеств царя, характеризуя его как человека со здравым суждением и добрым сердцем, и сказал, что он более цивилизован, чем кажется по внешности: «…esser piu civile di quello dimostrava l’apparenza»[476]. В тот же день, 2/12 июля, одновременно с депешей нунция, извещавшего Ватикан о разговоре с императором, венецианский посол Рудзини сообщал своему правительству о намерении Петра выехать в Венецию, передавая, что московские послы говорили о таком намерении царя графу Чернини. В постскриптуме к своей депеше Рудзини пишет, что у него только что был маркиз Обицци с уведомлением, что он был приглашен московскими послами и имел с ними, а также и с самим царем разговор, в котором его подробнейшим образом расспрашивали о путешествии в Венецию[477]. Заводя разговор о венецианской поездке, послы заблаговременно подготовляли маршрут домой через Польшу после возвращения из Венеции, уведомляя о таком маршруте варшавского резидента А. В. Никитина и предписывая ему хлопотать перед польским правительством о заготовке подвод. Отписки с такими распоряжениями за приписью думного дьяка П. Б. Возницына отправлялись в последних числах июня (25-го и 28-го), причем в текст этих обычного типа отписок вставлялись, может быть по инициативе Ф. А. Головина, необычные для официальной приказной бумаги интерпретации. «А что ты, — читаем в первой из них, — на сие отповедь получишь, и ты б о том к великим и полномочным послом писал немедленно, также и из Варшавы до границы московской какое удоволствование в подводах будет. Писма твои доходят через почты, толко велено к тебе отписать: пиши, разведав подлинные ведомости, а безделицу знай и в дело не мешай, и тем себя побереги». Во второй отписке указывается, что для посольской свиты и для обоза, которые будут отпущены наперед, надобно 400 подвод, а сами послы «пойдут в неболших людех» и им нужно 50 подвод. «Объяви тайно, — читаем далее в отписке, — что с послы будет и сам, и те 50 подвод конечно б были в розных местех готовы»[478].

Однако послам, которых Петр желал взять с собой в Венецию, оставляя само посольство в Вене, нельзя было выехать из Вены до официальной аудиенции у императора: это было бы грубым нарушением этикета; а между тем дворянин Владимир Борзов с необходимыми для аудиенции подарками все еще не прибывал. 2 июля было от него получено известие о том, что 21 июня он приехал в Варшаву и двинется оттуда в Вену после представления королю. Царю приходилось оставаться в Вене.

С той же почтой из Варшавы посольством было получено донесение от варшавского резидента А. В. Никитина, в котором Петр мог читать, что Никитин исполнил данное ему послами поручение: принес благодарность за прием, оказанный посольству при проезде через Саксонию; король, выслушав изъявление благодарности, «зело был радостен» и посылает поклон великому государю. Передал он также благодарность и князю Фюрстенбергу и выхвалял радение его королю, отчего князь был также «зело весел»[479]. Сам Петр 2 июля писал упомянутое выше письмо к Виниусу с описанием бала в день именин[480]. Писал он также адмиралтейцу А. П. Протасьеву, и из ответа последнего видно, что в своем письме царь предлагал ему «о мелкасти водной, что выводить суды на прибылой ваде, когда исполняетца доволно ветрам сютвестом», т. е. делал распоряжения о выводе судов, должно быть, с воронежской верфи, по полной воде, которая бывает при зюйд-весте. Другой пункт распоряжений Петра в том же письме касался осадки кораблей. Пятидесяти-пушечные корабли, писал царь, обыкновенно должны иметь осадку в 15–16 футов, а наши имеют только в 10 футов, и чтобы не были валки. Протасьев возражает на это опасение, указывая, что на 15–16 футов сидят в воде остродонные корабли, а наши делаются плоскодонными и оттого в воде ходят мельче[481]. Это письмо к Протасьеву показывает нам, как мысль Петра даже и в таком сухопутном городе, как Вена, продолжала работать над любимым предметом, над кораблями; недаром в «Расходной книге» посольства за время пребывания его в Вене находим статью о покупке «одиннадцати ореховых досок на карабелные чертежи»; за приобретение и за оковку их железом было заплачено 9 золотых[482].

Послы не могли явиться на аудиенцию к императору, поджидая прибытия подарков. Со своей стороны Леопольд откладывал ее, желая непременно до нее дать в честь царя праздник, носивший тогда название Wirtschaft. Это был маскарад, дававшийся прежде при венском дворе ежегодно, но со времени начала турецкой войны отмененный. На нем император и императрица представляли радушных хозяина и хозяйку в частном быту, а члены императорского дома, иностранные принцы, послы и знать обоего пола являлись в живописных национальных костюмах, изображающих народы всего света. «Избранное общество, богатство одежд, пышное убранство, роскошь угощения, непринужденная веселость, танцы до самого рассвета, наконец, любезность венских дам высшего круга, где немало было красавиц, — все придавало этим маскарадам очаровательную прелесть. Обыкновенно они бывали осенью, когда знатные вельможи возвращались в столицу из своих поместий; но Леопольд, невзирая на летний зной, в намерении угостить царя так, чтобы Вена навсегда осталась ему памятной, приказал вызвать своих магнатов из их сельского уединения и велел приготовить Wirtschaft 11 июля, а через 2 дня после того пригласить послов на аудиенцию»[483]. Как для вызова на праздник знати из ее имений, так и для других приготовлений требовалось некоторое время; поэтому праздника и нельзя было устроить раньше. О предстоящем празднестве в высших венских кругах было немало разговоров, отзвуки которых мы находим в донесениях иностранных послов. «Царь продолжает здесь свое пребывание, — писал в Рим испанский посланник епископ Солзонский от 2/12 июля, — и здешний двор разнообразит его пребывание празднествами, о которых, полагаю, будет подробнее писать монсеньер нунций. Теперь приготовляют для царя другой прекрасный праздник, который император имел обыкновение устраивать в последний день карнавала; он на немецком языке называется Wirtschaft. На нем все австрийские особы и главные кавалеры и дамы их двора появляются замаскированными в драгоценных костюмах и самых богатых уборах, танцуют, и дается великолепный ужин, причем его цесарское величество бывает хозяином…»[484] «Вот на приложенном печатном листе[485], — возвращается он к той же теме в следующей своей депеше, от 9/19 июля, — большой праздник Wirtschaft, который обыкновенно устраивается каждый год в последний день карнавала и ввиду больших расходов, которых он стоит, не устраивался с тех пор, как началась турецкая война. Испанские послы имеют здесь прерогативу входить на этот праздник, и император, не желая уменьшать моих прав, соизволил сообщить мне через г. графа Мансфельда, маршала двора, что в моей воле явиться, если хочу, и что в таком случае я мог бы одеться капелланом, что также подтвердил мне сам его цесарское величество. Я ответил, что милостивым предложением его цесарского величества достаточно охранена прерогатива моей должности католического (т. е. испанского) посла и сохранена для моих преемников, но что этот праздник не подходит к моему сану епископа и в особенности потому, что следует иметь даму, что не разрешается латинским епископам. Его цесарское величество возразил шутя, что царь, для которого устраивается этот праздник, мог бы разрешить (dispensar), потому что он греческого исповедания, но серьезно прибавил, что дело зависит от моей религиозной осмотрительности. Но уверяю вас, монсеньор, что я в этом случае благодарен моему епископскому сану, потому что, если бы я был светским, мне праздник обошелся бы в 4000 флоринов, так как только подарок даме стоит 3000, и хотя король (т. е. испанский) оплачивает его, все же бургомистр остается кредитором в этих празднествах»[486].

«Между тем на ближайший понедельник, — доносил своему правительству венецианский посол Рудзини, — приготовляется при дворе большой и необычный праздник, который не давался уже 20 лет и который император предполагал не возобновлять из-за его великолепия и общих расходов до окончания войны с турками. Увеселение будет состоять из ужина и бала; кавалеров и дам будет более 120, все наряженные в разнообразные костюмы, представляющие различные нации и украшенные несметными драгоценностями (e carichi d’immence gioie)… Со всей императорской фамилией там будет император в костюме хозяина; покажется также замаскированным и царь со своими послами, которым на эту неделю отложена аудиенция»[487].