Измерение 23 - долгий путь

— Ребят. — сказала полушепотом Юля.

Слава лениво промычал в ответ. Гаврила лежал с открытыми глазами и так.

— А можно вам вопрос? — Юля села на угол кровати Славы.

— А можно я первый с вопросом— сказал Гаврила.

— Ну давай— удивился Слава.

— Саша сказал, что муравей может поднять вес в несколько сотен раз. А почему муравьи тогда не охотится стаей на нас?

— Что? — вырвалось у Славы.

— Потому, что они не любят кошатину. — ответила Юля.

— Ааа. Ну конечно. — сказал Гаврила ударив себя слегка по голове.

Слава удивительно посмотрел на них обоих.

— Так, что ты хотела? — продолжил он.

— Я хотела у вас спросить, а вы что нибудь знаете о Артуре. Просто любопытно уже.

Любопытство сгубило кошку, да?

— Да, он вообще не общительный— ответил Слава. — я недавно пытался вывести его на открытый разговор, но он не захотел говорить особо. Он не верит тут не кому.

— Он с улиц? Состоял в банде? — спокойно спросила она. В их времена было много детей без родителей, что не попадали в детские дома. Большая часть погибала на улице или становилась низшим членами разных группировок. К армии их отлавливали как мы ловим бездомных собак.

— Не думаю. Он слишком образованный для этого. — ответил Слава, что уже не хотел спать.

— Да, он почти такой же умный как Саша или Гриша, ну мне так кажется— добавил свою мелочь в разговор Гаврила.

— Возможно он прошёл больше, чем мы можем себе представить — продолжил Слава. — ведь если он говорит, что родственников у него нету, то всякое могло быть.

— Может оно и к лучшему. — Юля положила голову на руку. — вы никогда не хотели, чтобы вы остались одни в семье? Ненадолго. Без братьев и сестер. — потом она закусила губу, вспоминая брата, что уже не вернётся в их зелёный трехэтажный домик за городом, где она провела половину детства, пока не была отправлена на учебу. Разве не научила ее притча о Дураке и Джине, что надо боятся своих желаний?

— Нет. — сказал Гаврила— никогда не хотел. Вместе лучше, всегда.

— А ты Слав?

Слава хотел. Порой очень сильно. Эти мысли покидали его лишь в летние каникулы у бабушки, где забот казалось не было. Но эти мысли не правильные. Семью надо принимать, какой бы она не была.

— Не хотел. А теперь я хочу спать — и он улёгся на бок.

Юля тоже легла спать молча.

Во второй камере разговор не было. Федя посидел в своей позе несколько минут, сняв обувь. Саша уткнулся носом в подушку. Эти методы дыхательной техники для успокоения от Феди казались ему на крае науки и сознательности, но сейчас ему не было дела. Гриша тоже вскоре уснул, сон лучше всего бодрит. Лишь Паша сейчас чувствовал себя как то неуютно и долго ворочился. Может из за нового места.

В третьей камере уже все спали. Ну так казалось только на первый взгляд. Тагира трясло. Его рвало на двое совсем разные чувства. С одной стороны, он увидел Хирца, пускай не аристократ, но известная фамилия и родство с королём. Он же говорил, что он аристократ? А этот Хирц… Тагир прекрасно понимал свое положение, он не дурак, в Хирце было больше от аристократа, чем в нем. Это вызывало восхищение и зависть. Успокаивало лишь, что они могут просто не пересечься уже. Да, такой исход тогда был наиболее правдоподобным и Тагир не мог знать, что у судьбы другое мнение на этот счёт. Да он и не верил в неё. По этому исходя из этой логике, встречу с Хирцем он решил воспринимать не более интересной, чем встречу с каким-нибудь вшивым писакой жёлтой газетенки, что прославился из за одной статьи. Их имена так же быстро гаснут.

Гораздо больше он думал о Андрее. Об этой детальки, что теперь не срастались с пазлом его планов. Его уход должен был стать для него. Трагедией? Возможно нет, но это должна была быть социальная изоляция, медленная пытка по тому, как он должен был рано или поздно попасть под снаряд будучи одиночкой. Лишить его союзников или опоры, бросить на смерть. Но он сам этого захотел и Тагир по глупости согласился. И он вышел из вне гласного клуба, из их кучки. Но откуда эта уверенность в нем? Он серая масса, что обычно стоит за плечом сильного, это его стиль жизни. Но он знает о его ошибке, о том как гнев выплеснулся из его чаши терпения, разогретый долгой ходьбой и постоянным раздражением этих клоунов и этой швабры Полины. Если по пути, он думал, что возможно она ему ещё приятна, то сейчас терпел ее лишь из уважения. Он же лидер так? Лидер терпит подчинённых, а они на него работают, так строится ячейка, во всяком случае если вы совсем отбиты по интересам от большинства подобных, вы сделаете такой паразитический клуб — где все будут терпеть лишь бы говорить и быть нужными. Но они рано или поздно выделят главного или авторитета. И он все решает, кто будет в клубе, а кого там не должно быть. Даже у изгоев есть свои ненужные.

Андрей знал слишком много. Столкнув он его тогда со склона может быть что нибудь решил, но было бы слишком подозрительно, даже этот олух Гаврила понял бы. А ему не нужны проблемы? Он же аристократ, он не убивал никого. Это несчастный случай, не более.

Тагир встал. В руках он держал подушку. Хищные глаза заблестели. Оружие у них забрали ещё когда грузили в машины, свою шашку, ставшую уже символом первой победы он отдал неохотно. К тому моменту все уже давно спали, в том числе этот маленький урод, что знал его слабость. У всех есть слабости, это же нормально? И эта слабость как и у многих это его секрет. Кто то боится пауков или больших предметов, а Тагир боится быть слабым. Всего одно действие и он уберёт неугодный элемент из его строищейся утопии. Одно жалкое нечто, не стоящие и монеты. Надо просто держать подушку на носу, он будет сопротивляться, да. Но надо просто надавить и можно даже спеть, главное не упустить. Счастье на кону, нельзя верить отрепью. А если он попадется? Его эта мысль осенила лишь когда он уже держал подушку над лицом Андрея. Будет скандал… Его репутации конец, так ещё если Андрей что то скажет, то тогда будет ещё хуже. Его казнят. Нет. Не сейчас. Потом. И он вернулся на место, уснув как ни в чем не бывало.