Этайн, дочь Хранительницы

Но два года назад в Фортевиот, столицу Альбы, заявились греческие монахи. Заявились — и прочно обосновались в скромном домике рядом с королевским дворцом. Это было странно, но объяснимо. Со времен святого Колума церковью в Альбе заправляли ирландцы. По-гаэльски служились мессы и читались проповеди, гаэльскими именами крестили детей. Знать Альбы часто говорила по-ирландски куда лучше, чем на родном наречии. А простой люд, плохо понимавший язык ученых монахов, пребывал в невежестве. И, несмотря на крещение, упорно продолжал поклоняться прежним богам — многие из которых пришли к ним на самом деле тоже с Эрина. Ну а у греков нашлось именно то, чего так не хватало для подлинного обращения народа в истинную веру, — Священное писание на языке пиктов.

Освоившись, греки и правда основательно взялись за народное просвещение — а заодно убедили Бруде изгнать из столицы ирландских монахов. И всё чаще и чаще вели с ним долгие беседы.

Вскоре короля Альбы словно подменили. Прежде не собиравшийся никого завоевывать, он вдруг заговорил об объединении под своим скипетром всего севера Придайна — от Оркней и Гебрид до Адрианова вала. И, похоже, стал готовиться к нападению на свою родину, Алт Клуит.

Чем это грозило и Альбе, и всему Придайну, Талорк понимал отчетливо. Уже третий десяток лет Алт Клуит признавал над собой власть верховного короля Британии и находился под защитой леди Хранительницы. Начни отец войну — и Альбе пришлось бы иметь дело и со всей Камбрией, и с Мерсией. Победить такую силу в одиночку надежды не было никакой. Но вот ослабить войной и противников, и себя на радость присмиревшим пока Нортумбрии и Уэссексу — это было вполне возможно. А тем временем по другую сторону Британского моря набирала силу смута в рассыпа́вшемся на части Франкском королевстве. И если бы с континента на Придайн хлынули еще и полчища беженцев-франков, перед ними померкло бы даже нашествие германцев двухсотлетней давности. Беженцы, как известно, легко превращаются в завоевателей: это уже показали всему миру и гунны, и авары, и много кто до них.

Несколько раз Талорк спорил с отцом, пытался убедить его в опасности задуманного. Но у отца были свои соображения, которыми он не делился — лишь намекал на какого-то могущественного союзника, не то небесного, не то вполне земного. А последний из таких споров закончился размолвкой, и Талорк попал в немилость.

Поначалу Талорк пребывал в полном отчаянии. Споры с отцом стали невозможны: тот ни о чем не желал с ним разговаривать, не допускал во дворец и даже угрожал ссылкой. Бежать в Камбрию и раскрыть леди Хранительнице отцовские замыслы Талорк тоже не мог: это было бы изменой, бесчестным поступком. Оставалось только уповать на высшие силы. Увы, на помощь церкви рассчитывать теперь не приходилось. Поразмыслив, Талорк решил обратиться за помощью к наследникам друидов — последним жрецам старых богов. И вот теперь его племянник, Морлео, исполнил повеление Матери Лигах.

Морлео закончил рассказ, устало опустил голову. Потом извлек из-за ворота висевшее на шнурке кольцо. Сняв через голову шнурок, положил кольцо себе на ладонь — в пробившемся сквозь проломленный свод солнечном луче оно полыхнуло желтым. Задумчиво посмотрев на кольцо, Морлео вздохнул, затем потянулся к рукояти меча...

И тогда снова раздался голос невидимого старика:

— Эй, обожди! Оставь его при себе — еще пригодится. Нет здесь Среброрукого. Ушел он. Давно. С тех пор как саксы разорили храм. Странно, что твоя Мать Лигах об этом не знала!

А потом наверху вдруг вспыхнул свет — странный, ярко-желтый, точь-в-точь такой, как был в орденском госпитале.

Морлео вздрогнул, вскинул голову. Увидел выглядывающее из дыры в потолке старческое лицо с выбритым лбом — то ли друида, то ли монаха — а рядом с ним, чуть ли не у самого подбородка, — ярко пылающий волшебный сидовский светильник. В следующий же миг он резким движением выхватил из ножен меч, свою верную Сувуслан.

— Эй, ты кто? Ты не Нуада!

Старик хмыкнул.

— Я не Нуада, но я его служитель. Правда, не здешний. Я приехал сюда, чтобы спасти древние реликвии — то, что осталось от храма и неминуемо погибнет без присмотра. Приехал из Глентуи, из Кер-Сиди — слыхал про такой город?

Морлео не задумываясь кивнул.

— Конечно, знаю: там Немайн и Университет.

Старик радостно заулыбался:

— Ишь ты, он даже Университет знает! Вот я как раз оттуда и есть.

Совсем растерявшийся Морлео молча стоял, задрав голову, с обнаженным клинком в руке. Глаза его болели от яркого света, перед ним, закрывая обзор, плавало большое темно-фиолетовое пятно. Но все равно, пересиливая себя, он упорно продолжал смотреть на странного старика — и никак не мог решить, как поступить дальше.

А старик вдруг сделался серьезным, даже суровым.

— То, что ты поведал мне, — медленно произнес он, — это действительно очень важно. И лучшее, что ты можешь сделать, — это рассказать обо всём дочери Нуады, леди Хранительнице. Но решать, конечно, тебе.