Добро не остается безнаказанным

— Мне нравится, как вы все здесь обставили, — произнес он тихим голосом, который звучал громче любых других звуков. — Все верно: радуйтесь жизни, а конец ее, каким бы он ни оказался, примите с достоинством. Никто не должен ходить под солнцем дольше отмерянного.

— Кто вы? Откуда вы это знаете?

Стоило Сансе задать последний вопрос — и звуки Ладона стихли, а затем и сам город поблек. Она стояла одна напротив неясного силуэта, чье лицо, вопреки ожиданию, удерживаемый в ладонях лепесток огня не освещал.

— Кому, как не мне, знать подобное, — донеслось в ответ. — В конце концов, я — бог смерти, который с этой ночи станет покровителем Ладона.

Проснувшись утром от блуждавшего по ее лицу солнечного лучика, Санса отчетливо помнила каждое мгновение своего необычного сна. Не остановившись на простом приветствии, не потрудившийся представиться «бог» оставил множество правил, по которым надлежало жить его последователям.

Что удивительно — никаких жертвоприношений. От этой идеи таинственный собеседник с отвращением отказался: чем больше смертей, тем больше у него работы. Особо ратуя за труд целителей, свое первое правило он сформулировал так: «Спаси больше, чем убьешь».

Бог одобрительно высказался по поводу принятой в Ладоне быстрой казни и отсутствия чего-то вроде Стези страданий, сформулировав это так: «Смерть должна наступать легко и быстро». К слову, поскольку большую часть времени визитер болтал о смерти, а его лицо было невозможно различить, про себя Санса стала называть его Неведомый — по аналогии с вестеросским богом.

— Праздность развращает, дает обильную почву для разрастания пороков, а погрязшие в них люди зачастую стремятся убивать, вынуждая меня собирать отлетевшие души. — Неведомый не стесняясь жаловался, перед тем как выдвинуть третье правило: «Работай — праздность рождает глупость».

Однако, отметил он, те люди, что только трудятся, часто умирают раньше прочих. Потому следовало выполнять четвертое правило: «Ночи без луны в небе и полные солнца дни меж них отведены для отдыха и празднеств».

«Земля — живым, а мертвым и огня довольно» — так высказался Неведомый по поводу похоронных ритуалов, повелев сжигать мертвых. Дальнейшая судьба праха была ему безразлична, и против хранения его в урнах он не возражал.

— Благом моим есть все, что блюдет здоровье. — Покончив с описанием смерти и похоронных ритуалов, бог принялся расписывать то, что им предшествовало. — А потому в городе моем должно ввести и поощрять целительство, ежедневные омовения, отхожие места и очищение города от нечистот. Не следует забывать и о чистоте мест, откуда набирается вода или добывается еда, а потому море, реки и землю, на которой живете, нужно беречь от мочи, помета и прочей грязи.

Особенно отметив напоследок неприемлемость близкородственных браков — «Ребенок ближе седьмой крови запретен» — Неведомый взялся за более тщательное описание того, что он имел в виду ранее, но продолжать список правил не стал.

— Людских законов в вашем городе семь, а значит, и божьих больше не нужно.

До самого пробуждения Санса слушала рассуждения бессмертного на тему «Как нужно прожить свою жизнь, чтобы после смерти передо мной вам было не стыдно», и это было слишком странно, чтобы ни с кем увиденное не обсудить. Как только она пришла в себя достаточно, чтобы тень этого сна уступила солнечному утру реальности, отправилась к Нархазу.

— Я видел тот же сон, госпожа! — пораженно откликнулся тот.

Не успела Санса удивиться, как Нархаз решил добить ее, добавив:

— И всем, с кем я его обсуждал, он тоже приснился!

К вечеру весь Ладон стоял на ушах. Конечно, ведь нельзя было отрицать: бог, желавший покровительствовать городу, явственно изъявил свою волю, да еще и так конкретно. А им теперь с этим нужно было что-то делать…

Например, завершить прощание с покойниками так, как было сказано — костром. Санса повелела заготовить глиняные емкости, чтобы сохранить прах, а также распорядилась, чтобы местные умельцы продумали вид храма бога смерти, совмещенного с колумбарием(5), который однажды займет положенное место на Храмовой площади. Строительство она решила ненадолго отложить, но с разработкой идеи затягивать не стоило.

На закате, оставив горожан, Санса решила пройтись по верху обращенной к морю части внешней стены, опоясывавшей Ладон. Строила она ее в три слоя, позаимствовав идею у Кварта, а еще надеялась однажды улучшить оборонительные системы, дополнив их устойчивостью к огню, воде и… хм, отчего-то на ум пришел мороз, хотя для него место не очень подходящее. Что ж, пусть так, а над деталями можно подумать и позже. Когда Тирион будет свободен и реабилитирован в глазах общественности, например.

Протяжный рев, раздавшийся откуда-то из-под ног, заставил Сансу встрепенуться и оглядеться. Темное море перед нею вдруг вздыбилось, разлетелось в стороны вихрем искрящихся брызг, и появившийся из глубин огромный дракон выскочил на полмили вверх — так и не показавшись до конца — а затем с оглушительным плеском рухнул обратно.

Мерлин, да ведь это морской дракон! Неужели один из тех, что однажды вылупились у нее из перламутровых шаров?!

Рев повторился, и вот из воды снова показались драконьи головы. Санса онемела от изумления. Восемь, все восемь морских драконов вернулись к ней, а теперь терпеливо плескались внизу, желая… чего? Съесть или покориться?

— Госпожа! — окрикнул ее чей-то голос. — Нам открыть огонь?

— Нет! — пришла в себя Санса. — Оставаться на своих местах, ничего не делать! А я спущусь.

Она поспешила вниз, торопливо размышляя. Что делать? Обычного дракона можно приманить на наколдованный огонь, а этих?

Трансгрессировав на удобную скалу, Санса повернулась к ближайшему дракону. Ох, а появившийся раньше Азурит ему будет на один зуб… Что за странно быстрый рост? Около берегов островов МакФасти часто проплывали морские змеи, но они никогда не привлекали внимание кого-либо из живших там волшебников — не драконы ведь. А ведь если подумать, то между тем, что вытаскивали гебридские из воды, и драконом перед ней довольно много сходства.

Упитанная рыба, вытянутая Акцио из воды, легла точно в руку Сансы. Что ж, каким бы ни был дракон, нелишним будет сперва его покормить. Подумав о наполнившем ее ощущении уникальности, значимости и привлекательности во время первого танца с Тирионом, она призвала пернатого Патронуса. Морской гад подплыл ближе и нетерпеливо завозился, глядя на то, как полупрозрачная жемчужно-белая птица кружит вокруг затрепыхавшейся рыбьей тушки.

— Хиру! — Санса с усилием подбросила рыбину вверх, сопровождая командой «глотать», и угощение тут же исчезло в зубастой пасти.

М-м-м, хорошо. Оставалось надеяться, что она на правильном пути. С другой стороны, ее ведь еще не сожрали, верно? Заманив морских драконов в более удобную бухту чуть южнее, Санса до ночи провозилась с ними, подкармливая, почесывая и давая имена.

Самцов оказалось пятеро. Самый крупный, приплывший первым, получил имя древнегреческого бога жестоких штормов — Эгеон. Тот, на чьей шкуре были забавные полосы с изумрудным отливом, стал называться Ллиром, в честь валлийского бога моря. Обжору, слопавшего больше всех рыбы, она назвала Главком, как бога рыбаков с даром предвидения, а дерзкого дракона, едва не покусившегося на нее саму — Форкием, богом скрытых опасностей глубин и бурного моря. Пятого Санса едва не пропустила из-за того, что его шкура слегка меняла цвет, подстраиваясь под окружение. Этот дракон получил имя в честь еще одного морского бога, Протея, который обладал способностью к перевоплощению.

С тремя оставшимися дамами было проще: спокойная Дорис(6), яростная Кето(7) и задумчивая, с фиолетовыми искорками, мерцающими на чешуе, Эврибия(8), после чего Санса отправилась спать. Радуясь возвращению драконов, которых уже не чаяла увидеть, она не могла не отметить: завтра в Королевскую Гавань вернуться не выйдет. Если эти восемь зубастых крошек вздумают отправиться следом, беды не миновать, а пытаться их приковать или запереть означало потерять доверие на всегда. Оставалось только договариваться.