Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

XVIII. Дьячок Костька Сухарев. Оговор преображенских солдат. Пир у Гвариента

Следствие случайно осложнилось еще двумя эпизодами. Словоохотливый и экспансивный пятидесятник Чубарова полка Савостка Плясунов на розыске у князя Ф. Ю. Ромодановского после ответа на вопросы по трем статьям без всяких вопросов показал еще о встрече стрельцов на пути между Волоком Ламским и Воскресенским монастырем во время их движения на Москву с некиим дьячком табачной продажи, возвестившим стрельцам о том страхе, который возбуждается их движением в Москве, и о приготовлениях в городе к осаде, рассчитанной на шесть недель. Дьячок уговаривал стрельцов не останавливать их похода на Москву и не поддаваться в том случае, если бы из Москвы была сделана какая-либо попытка остановить их движение, удовлетворив их денежной выдачей. «Идучи-де дорогою с Волока Ламского, — говорил Савостка, — за один или за два стана не дошед Воскресенского монастыря, приходил к ним во все четыре полка дьячок, сказался табашной продажи, а имени его не знает, и говорил: на Москве-де кликали клич, чтоб убирались в Белой город и имели б с собою запасов на шесть недель. И буде с Москвы к ним, стрельцам, будет какая присылка и будут вас прельщать деньгами, чтоб вам к Москве не ходить, и вы-де на денги не прельщайтеся, одно-де подите к Москве. А ныне той табашной продажи дьячок где и как его зовут, про то сказать не упомнит, а имя-де его велели они записать Артюшке Маслову». Маслов подтвердил слова Плясунова: такой дьячок приходил к ним в полки от Воскресенского монастыря за стан или за два под вечер и такие слова, что сказал Плясунов, действительно говорил. О себе дьячок сказал: «Иду-де я в дворцовую Клушинскую волость к табашной продаже». Записал ли он, Артюшка Маслов, его имя или нет, он не помнит, но в лицо его признает. Выслушав дьячка, пятидесятники и десятники всех четырех полков хотели снарядить посылку разведчиков, чтобы узнать, что делается на Москве и в полку боярина А. С. Шеина, но почему-то такая посылка не состоялась. Показания Плясунова подтвердили также пятисотный Якушка Алексеев и допрашивавшиеся в тот день у Ромодановского стрельцы Чубарова полка[791]. Вопрос о встрече с дьячком из застенка Ромодановского успели еще 14 октября передать в некоторые другие застенки, и он предлагался в застенках у князя Б. А. Голицына, князя И. Б. Троекурова и князя В. Д. Долгорукого. Допрашиваемые там стрельцы показывали то же, что и Плясунов и Маслов. Позже таинственный незнакомец был разыскан, привезен в Преображенский приказ, оказался действительно дьячком табачной продажи в Клушинской дворцовой волости, по имени Костка Сухарев, долго содержался в заключении в Преображенском, был жестоко мучим на восьми пытках, оговорил непричастных к делу лиц, сознался, наконец, в том, что говорил приписываемые ему слова, чтобы возмутить стрельцов, от победы которых ожидал себе «всякого добра и награждения», и был казнен отсечением головы 10 марта 1702 г.[792]

Другой эпизод был значительнее. На розыске у князя П. И. Прозоровского 14 октября давал, между прочим, показания стрелец Алешка Сучков из той партии, которая прислана была из Владимира и Мурома, а в Москве до передачи в Преображенское заключена была в Новоспасском монастыре. Сучков был из признававшихся стрельцов, в расспросе и с подъему сразу же сказал, что в полках пятидесятники и десятники говорили меж себя: «Великого-де государя за морем не стало и нам-де пора итти к Москве, а если-де нам к Москве не итти и нам-де пропасть, лучше-де нам к Москве итти». Затем он повторил обычное признание: если солдаты войти в Москву не пустят «и им, стрельцам, солдат было рубить и, пришед в Москву, бояр побить, и Немецкую слободу разорить и иноземцев порубить и царевну Софью Алексеевну во управительство звать». Весной 1698 г. он бегал в Москву с Васькой Тумой и из времени этого побега сообщил небольшой и неважный для дела случай, совсем неинтересный для тогдашних следователей и интересный лишь теперь, как бытовая картинка из жизни Стрелецкой слободы. «А как-де он, Алешка, был на Москве с Ваською Тумою и шли вместе в Стрелецкой слободе в своем полку мимо двора того ж полку стрельца Максимка Стригольщика, и жена его, Максимкова, прикликав его, Васку, к себе под окно, и отдала ему, Васке, письмо запечатано и говорила: „пожалуй-де, Ерофеичь! отвези то письмо к мужу моему, Максиму, на службу“, а о чем то письмо и от кого, того она ему, Васке, при нем, Алешке, не говорила». Письмо, конечно, было от жены к мужу, и не более того. Но не в этих показаниях Сучкова была суть дела. Он выступил еще с одним неожиданным заявлением о событиях, также относящихся по времени к тому же побегу в Москву весной 1698 г. Когда он был в Москве с Васькой Тумой, виделся он там с двумя солдатами: один был Семеновского полка, по имени Петр (прозвища его Сучков не запомнил), другой Преображенского полка Шелеп, и оба эти солдата говорили те же речи о смерти государя и об удушении царевича, которые раздавались и в стрелецких кругах. С первым из солдат, Петром, он встретился у двора путного ключника Сытенного двора[793] Никифора Боркова, «послужильцем», т. е. кабальным холопом которого солдат был до поступления своего в полк. Сучков знал этого послужильца, потому что сам ранее служил во дворе степенного ключника, заведовавшего Сытенным приказом Никиты Боркова, брата Никифора. И вот теперь, встретившись со старым знакомым, разговорился, причем будто бы солдат Петр сказал: «Приходит-де до наших и до ваших голов. А великого-де государя за морем не стало, а государя-де царевича бояре хотели было удушить, и он-де, государь царевич, ушел в Александрову слободу». На этот их разговор к тому же Никифорову двору подошел преображенец Шелеп, имени его Сучков не знал, также бывший послужилец И. А. Желябужского, и поделился с собеседниками сообщением: «Как-де он, Шелеп, стоял в верху на карауле и слышал то ж, что великого государя за морем не стало, а государя-де царевича хотели удушить бояре. А от кого он, Шелеп, про то слышал и кто имяны бояре государя царевича удушить хотели, того он, Шелеп, не выговорил»[794]. Тотчас же по показанию Сучкова были разысканы среди потешных солдат бывшие послужильцы Никифора Боркова и Ивана Желябужского, оба оказались солдатами Преображенского полка: бомбардирской роты Петр Головков и девятой роты Петр Погорельский: дело было важное, набрасывалось подозрение на безупречных и верных до сих пор солдат потешных полков, могло показаться, что мятеж проникал и в любимые и преданные Петру войска. Ввиду важности дела Алешка Сучков с выпиской его показания и с обоими солдатами был отправлен от князя П. И. Прозоровского в Преображенский приказ к князю Ф. Ю. Ромодановскому, перед которым он и предстал 15 октября.

Здесь Сучков с пытки совершенно изменил свое показание и сказал, что с солдатами, оговоренными им, совершенно не видался и приписанных им слов от них не слыхал, затеял на них напрасно, «потому что у него с Петром Головковым была побранка за бабки» (т. е. в игре в бабки); действовал же так, оговаривая солдат, по внушению своего однополчанина Матюшки Сорокина. Опрошенный Матюшка Сорокин винился: оговаривать солдат Алешку Сучкова он научал; но, в свою очередь, сослался на стрельцов Ивашку Троицкого и Ларку Недосекина, от которых слышал слова про солдат. Троицкий и Недосекин перед пыткой признались, что Сорокину те слова про солдат говорили, и объяснили те побуждения, по которым так действовали: «А на солдат-де было им затевать для того, что не одним бы им было пропасть». Далее, они указали инициатора этого оговора, стрельца Ивашку Колокольцова, причем Троицкий назвал еще несколько имен стрельцов, говоривших те же речи, и добавил: «Да и все-де семьдесят три человека, которые в Новоспасском монастыре сидели, про то ведали и та речь у них у всех в думе была». С пытки тот же Троицкий сделал дальнейшее разоблачение, указав на человека, который будто бы Колокольцову подал мысль об оговоре солдат: «Как-де они сидели в Спасском монастыре Нового и к Ивашку-де Колокольцову приходил неведомо какой человек из посадских или из иного чину, а как зовут, не знает, и говорил: для чего-де вы одни пропадаете, говорите-де и на солдат, бутто и они про государя, что за морем не стало, а государя царевича бутто удушили — говорили. А тот-де человек ростом средний, в белом кафтане, борода невелика, руса ж». То же подтвердил и взятый вместе с Сорокиным и Троицким от розыска у боярина С. И. Салтыкова стрелец Ларка Леонтьев Недосекин: «Как-де они были и сидели в Новоспасском монастыре и в то-де время он, Ларка, и всего их полку человек семьдесят сидели в одной палате и те слова меж собя говорили: как-де у нас в Преображенском приказе станут пытать и мы-де станем говорить и на всех солдат в том, бутто государя за морем не стало и государя царевича бояря удушили, те-де слова и они, солдаты, говорили ж.

А затевать-де те слова на них, солдат, говорить они хотели для того, чтоб им, стрельцом, не одним пропасть, пропасть бы и им, солдатам, с ними, стрельцами, вместе. А говорили-де те слова, сидя в той палате, стрельцы Матюшка Федоров (Сорокин), да Ивашка Кузьмин (Троицкой), да Ивашко Иванов сын Колокольцев и все, которые в той палате сидели».

Был, наконец, приведен к князю Ф. Ю. Ромодановскому из застенка князя Ю. Ф. Щербатого и сам инициатор оговора стрелец Ивашка Колокольцов. На допросах у князя Щербатого 14 и 15 октября Колокольцов показывал про слухи о государе и о царевиче и про письмо от царевны, ни словом не упоминая про солдат. Перед Ромодановским он держал себя, видимо, до крайности нервно, несколько раз меняя показания. В предварительном расспросе он сказал, что говорил на солдат, сидя в той палате, «в разговоре спроста». В ответ на улику Троицкого, припомнившего ему, как к нему к окну приходил какой-то свойственный человек и побуждал его оговаривать солдат, Колокольцов с подъема показал, что к нему приходил «дьякон из Лужников по свойству, приносил есть, но слов о смерти государя и об удушении царевича не говорил». Затем он показал на другое лицо: приходил того ж Новоспасского монастыря служка Алешка Андреев, «а тот Алешка надсматривал над караульщиками и им хлеб подавал и говорил ему, Ивашке: что-де вам одним пропадать, вы бы-де и на солдат говорили и про государя царевича… не одним бы вам пропасть». С другого подъема он уже сказал, что Новоспасского монастыря служку он поклепал и затеял на него напрасно, что приходил к нему и приносил яблоки посадский человек Артюшка Зерщик, старый его знакомый по двум кабакам, которые они посещали вместе, живет он «на Бережках… а знаком ему потому, что он, Ивашко, хаживал в фартеные избы за Смоленские ворота и что на Варгунихе пить вина».

О дознании относительно оговора солдат, производившемся у князя Ф. Ю. Ромодановского, было в тот же день, 15 октября, сообщено по тем застенкам, куда попали стрельцы, сидевшие в Новоспасском монастыре, именно в застенки князя И. Б. Троекурова, князя В. Д. Долгорукого, князя П. И. Прозоровского, С. И. Языкова, князя Ю. Ф. Щербатого и И. И. Головина, предписано было допросить этих стрельцов об оговоре: «Будучи в Спасском монастыре в тюрьме, говорили ль они то, что бы ни есть говорить Преображенскому полку на солдат, чтоб им, стрельцом, не одним пропасть», и по тем же застенкам были отправлены для улик из застенка Ромодановского стрельцы Ивашко Троицкий, Матюшка Сорокин и Ларка Недосекин[795].