Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

XXVII. Петр в Воронеже. Состояние воронежского флота

Выехав из Москвы в воскресенье 23 октября к вечеру, Петр более недели провел в дороге из-за непогоды и распутицы и приехал в Воронеж только 31 октября. «Мы в семъ пути, — писал он к Виниусу 3 ноября, — несказанную нужу принели отъ непогодья; аднако, по суетному течению въремене, тотъ же часъ позабыли, как приехали»[894]. Невзгоды, испытанные в дороге, были так скоро забыты, конечно, благодаря тому большому удовольствию, которое почувствовал царь при взгляде на строящийся в Воронеже флот и которым он поспешил поделиться с Виниусом в том же письме от 3 ноября: «Min Her. Писмо твое, купъно с курантоми, принелъ i за вѣдомость благодарсътвую. Мы, слава Богу, зело во ізрядъномъ состояниi нашъли Pълотъ і магазеінъ обрели (въ 31 д. окътебря)». Это удовольствие вызывало, однако, у Петра нетерпение видеть скорее окончание им самим начатого дела и тревожную мысль о том, что, может быть, дело затянется и тогда не придется дожить до того времени и увидеть флот готовым.

О пребывании Петра в Воронеже в ноябре и декабре 1698 г. сохранилась очень мало известий; их надо собирать крупицами: три его письма, три заметки в «Юрнале», кое-какие намеки в двух сохранившихся ответных письмах к нему. Из сохранившегося письма к царю Т. Н. Стрешнева знаем, что в первых числах ноября, вероятно одновременно с письмом к Виниусу, царь писал к Ф. А. Головину, которому поручал передать Т. Н. Стрешневу в Разрядный приказ распоряжение о присылке в Воронеж 500–600 солдат для охраны строящихся кораблей: «…в письме в том написано: корабли делают не в одном месте, и для опасения хорошо б человек сот пять или шесть прислать из Белгорода солдат добрых на Воронеж не медля»[895]. Царь не мог, конечно, ограничиться одним только наблюдением за ходом работ в Воронеже и удержаться от активного выступления, от личной работы с инструментами в руках. 19 ноября он сам заложил на адмиралтейской верфи корабль «Пре-дестинация», или «Божье предвидение». «Ноября в 19 день, — записано в „Юрнале“, — на память св. мученика Авдия заложили корабль, именуемый Божие предведение, киль положили длина 130 футов, ширина 33 фута». По описанию более поздней официальной ведомости, корабль этот с названием «Божие сему есть предведение», был размерами в 130 u 32 фута и был вооружен 58 пушками[896]. Капитан Перри, видевший этот корабль позже, говорит, что киль его отличался особым устройством, изобретенным самим Петром и предохранявшим корабль от течи даже и в том случае, если бы киль этот оторвало[897].

23 ноября Петр получил московскую почту, привезшую ему между другими не дошедшими до нас письмами также сохранившиеся два письма: от Т. Н. Стрешнева и Виниуса, оба помеченные 15 ноября. Т. Н. Стрешнев, исполняя переданное ему Ф. А. Головиным распоряжение о переводе в Воронеж 500–600 добрых солдат из Белгорода, напоминал царю, что в Воронеже и близлежащих городах: Коротояке, Урыве и Костенске — стоит воронежский солдатский полк — 1065 человек, что в походе у князя Я. Ф. Долгорукого этот полк не был, был в воронежских лесах, «у лесного готовления», а теперь распущен по домам, предлагал царю на выбор для корабельного караула или передвинуть из Белгорода полк Афанасья Нелидова (599 человек), или же воспользоваться упомянутым воронежским солдатским полком. Воронежские солдаты удобны тем, что находятся поблизости; выписка о том, в каких городах и по скольку в каждом они стоят и на каком расстоянии каждый из этих городов от Воронежа, приложена к письму. Можно еще взять для той же цели вновь набранных солдат Карлусова белгородского полка. При письме были посланы на всякий случай заготовленные в Москве грамоты из Разряда в города о высылке того или другого полка[898]. Виниус, сообщив Петру о получении его письма от 3 ноября, по обыкновению осведомлял его о заграничных происшествиях по полученным в Москве иностранным газетам, «курантам». Послы союзных держав, которые вели войну с Турцией: империи, Венеции, Польши и России, с турецкими послами на конференцию еще не съезжались; послы считают, что из-за наступающей стужи трудно будет вести переговоры в тех разоренных местах, которые назначены для конференции. Мирным переговорам будет препятствовать французский король, который «путь к тому делу различными преграды заграждает». Военных действий между цесарскими и турецкими войсками не ожидается; только 2000 татар подъезжали к цесарским караулам; им дан добрый отпор, и они потеряли 20–30 человек убитыми да 14 взятыми в плен. В заграничных газетах напечатано об усмирении «здешних бунтовщиков», т. е. стрельцов, и о намерении царя предпринять поход на Черное море и «под крымские жилища». Польский король отправился в Литву для успокоения враждующих там партий. Ожидается собрание сейма. Испанский король Карл II, смерти которого тогда со дня на день ожидали, чтобы начать борьбу за испанское наследство, «пришел в совершенное здравие»; однако французы имеют наготове войска более 100 000 человек. Во многих местах, в цесарской земле и в соседних с Голландией местностях, также и в окрестностях Гамбурга, чувствуется большой недостаток в хлебе и большая дороговизна на него. Бранденбургский курфюрст намеревался осадить город Эльбинг, но договорился с городом и взял с него 200 000 ефимков, половину старинного долга, отсрочив платеж другой половины[899]. Изложив содержание курантов, Виниус «при сем и подлинные куранты послать дерзнул»[900].

На это письмо Виниуса царь отвечал письмом 30 ноября, в котором опять выражал надежду на успех тех обширных приготовлений, того «великого препараториума», какой шел в Воронеже, хотя опять указывал и на «мрак сумнения». «Min Her, — пишет Петр. — Писмо твое я принялъ i за вѣсти іностранныхъ благодарствую. A здѣсь при помошъщи Божией препороториумъ великой; толко ожидаемъ благаго утра, дабы мърак сумнѣния нашего прогнанъ был. Мы здѣсь зачали карабль, который может носить 60 пушекъ от 12 до 6 ѳунтоѳъ»[901].

Как видим, оба письма к Виниусу, и от 3 и от 30 ноября, отражают в себе то чувство удовлетворения, которое испытывал Петр при виде воронежских работ и достигнутых успехов. Однако впоследствии, при более пристальном рассмотрении, дело воронежского кораблестроения оказывалось далеко не таким блестящим, каким оно могло показаться при первом взгляде. Неведение со стороны руководителей сказалось уже с первого момента кораблестроения, с самого приступа к этому делу. Когда потребовалось произвести отвод лесов на кумпанства и для казенного кораблестроения, думный дворянин Савелов, которому это дело было поручено, очутился, как мы видели, в большом затруднении, так как не знал, какой лес пригоден для кораблей и какой не пригоден. В качестве руководителей по разным отраслям нового дела принуждены были выступать дворяне, «которых с такое дело станет», потому что в Московском государстве дворяне должны были быть готовыми на все руки. Но дело было настолько ново и сложно и требовало таких специальных познаний, что без специальной подготовки и без технических знаний обыкновенные неподготовленные дворяне для него не годились, их уже на такое дело «не ставало». Неизбежно в этом случае было обращение к знающим иностранцам; иностранцы и сделались руководителями кораблестроения. Но с иностранцами не все оказалось удачно. Едва ли это был народ очень сведущий, иначе они находили бы приложение своим знаниям и у себя дома; а затем затруднение состояло в том, что они были различных национальностей, с разными приемами и манерами кораблестроения и ссорились между собой: голландцы не хотели слушать указаний датчан, и, когда голландские приемы были осуждены и дано было преимущество датским и итальянским, становился вопрос о переделке по датским образцам. Отдельные мастера при этом капризничали, упрямились, обнаруживали желание уехать на родину или запрашивали с кумпанств непомерное содержание. Казенное кораблестроение замедлялось и тормозилось от недостатка рабочих рук. Работа ложилась на население Воронежского края новой, непредвиденной и неожиданной и притом крайне тяжелой повинностью, отрывавшей крестьян и мелких служилых людей от домов и хозяйства. Сгоняемые в леса, где приходилось по месяцам существовать под открытым небом, перенося тягости непогоды, или на воронежские верфи, где условия существования были немногим лучше, работные люди и плотники, крестьяне, казаки или городовой службы дети боярские с их малолетними недорослями стремились бежать домой. На повальное бегство рабочих неумолчно жаловались руководители дела; а между тем, как впоследствии выяснилось из следственных процессов адмиралтейца Протасьева, воронежского воеводы Полонского и других дворян, сами же руководители содействовали бегству рабочих, за взятки отпуская их домой.

Наконец, и самые приемы, которыми дело проводилось, не обусловливали его гладкого, быстрого и успешного исполнения. У Петра и, может быть, в кругу ближайших к нему сотрудников явилась мысль о необходимости азовского флота, и была поставлена на очередь постройка кораблей в Воронеже. Но эта общая доминирующая мысль не была предварительно расчленена и предварительно разработана в деталях и частностях, не была продумана до конца и соображена с имеющимися средствами. Основная мысль, перейдя в выражение воли, и притом настойчивой воли, преобразователя, была как бы брошена сверху и затем должна была быть подхвачена на лету исполнителями, которым предварительно предоставлялось уже самим осуществлять ее, подыскивая для исполнения подходящие средства, заранее не указанные, почему и приходилось хвататься то за одни, то за другие средства, одни из них бросать, отыскивать новые; и отсюда ряд ошибок, которые потом надо было исправлять, но которые иногда было уже трудно исправить. Придя к мысли о необходимости завести флот, который бы грозил туркам и Крыму со стороны Черного моря, Петр изъявил волю иметь такой флот, придал выражению этой воли форму приговора Боярской думы, только в главных очертаниях наметил средства к ее осуществлению в виде адмиралтейского строения и кумпанств, на встретившиеся сейчас же вопросы дал два-три указания, затем уехал за границу учиться корабельному искусству и, положив начало делу, предоставил ему развиваться самостоятельно, только торопя из-за границы его исполнителей и все увеличивая число кораблей. Дело должно было идти само собой, осуществляться частью старыми привычными способами, в виде старинного тягла под руководством стольников и дворян московских, под главным руководительством старинного Владимирского судного приказа, которому приданы были функции адмиралтейства, частью новым способом, через приглашенных иностранных мастеров. Не было ничего заранее точно и с достаточной полнотой и обстоятельностью предусмотренного, продуманного и установленного; все было крайне неустойчиво и зыбко, все существовало сегодняшним днем и ежедневно вызывало вопросы, разрешавшиеся наскоро, на ходу. Взяты были типы кораблей, строившиеся на Западе; но они не твердо укоренились в нашем кораблестроении, пришлось их переиначивать и изменять, приспособляя морские суда к речным устьям и варьируя их размеры. Вскоре же после самого учреждения кумпанств была составлена, как мы знаем, во Владимирском судном приказе роспись всем необходимым для каждого вида корабля предметам и припасам начиная с пушек; но роспись эта оказалась неполной и нетвердой: обозначенные в ней размеры пушек пришлось потом менять, так как они плохо соответствовали размерам и осадке кораблей. Было решено вооружать бомбардирские корабли мортирами, но, по-видимому, ясных представлений о корабельных мортирах не было. Адмиралтеец взял письменное описание о мортирах у работавших в Воронеже венецианцев; перевел его с итальянского языка на русский и послал за границу к Петру на исправление с просьбой извинить за плохой перевод. Царь, по-видимому, думал, что из таких мортир стреляют каменными ядрами; по крайней мере, адмиралтеец, расспросив венецианев, разубеждает его в том в письме от 16 декабря 1697 г.: «…а венециане все сказали, что у них каменных ядер в мозжерах не водится, а только весы размер являют, который послан к милости вашей»[902]. Каменное ядро было послано царю за границу только как модель, на образец веса.