Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

XXX. Приезд в Москву бранденбургского посланника фон Принцена

В этот же день, 14 января, происходил торжественный въезд в Москву бранденбургского посланника. Чтобы поддержать и упрочить завязавшиеся в Кенигсберге дружеские отношения, курфюрст Фридрих III решил отправить к Петру особое посольство и посланником назначил лицо, наиболее приятное Петру, — Маркварда Людвига фон Принцена, молодого 24-летнего человека, который, как припомним, состоял в качестве пристава при Великом посольстве во время пребывания последнего в Кенигсберге в 1697 г. и в высшей степени понравился царю. Эти симпатии, как увидим ниже, оказали свое влияние на успех посольства. Уже в феврале 1698 г. фон Принцен жил в Курляндии, ожидая возвращения царя в Москву. В конце октября этого года в Москве была получена отписка псковского воеводы ближнего кравчего К. А. Нарышкина с уведомлением, что посланник находится в Митаве и намерен ехать во Псков. Из Москвы была послана Нарышкину обычная в таких случаях грамота с приказанием, когда посланник приедет во Псков, досмотреть его проезжий лист, каким чином он там написан, послом или посланником, и соответственно с этим принять его во Пскове, дать ему корм, подводы, пристава и провожатых, справясь с тем, как поступали в предыдущих подобных же случаях. Принцен долго медлил; только 17 декабря приехал на русский рубеж и 19-го был во Пскове. При нем оказалась свита в 52 человека. Нарышкин предложил ему кормы в натуре применительно к прежним случаям приема бранденбургских посланников, но Принцен отказался и запросил вместо натуральных кормов 200 рублей кормовых денег, заявляя, что, если ему этих денег дано не будет, он доедет до Москвы на свои средства, чем поставил Нарышкина в большое затруднение. «И я, холоп твой, — доносил последний в Москву, — сверх того прежнего примеру по такому его большому запросу вместо корму и питья, такого большого числа денег двусот рублев без твоего, великого государя, указу дать не смею и для того, что он в курфистрове листу написан чрезвычайным посланником, а не послом»[973].

Принцен и поехал на свои средства, которые возмещены ему были потом в Москве, куда он добрался без малого через месяц и, встреченный на подхожем стане за Тверскими воротами подполковником Дмитрием Лежневым, который был назначен к нему приставом, имел торжественный въезд в столицу 14 января около трех часов пополудни. Церемония эта, при которой, вероятно, Петр присутствовал где-либо в качестве зрителя, подробно описана Кор-бом. В предшествии роты конных солдат, чинов свиты, «гордо сидевших на царских лошадях, блиставших позолоченной сбруей и чепраками», посланник ехал с приставом в позолоченных царских санях, запряженных парой белых лошадей в окружении двенадцати царских слуг в красных кафтанах и своих скороходов в голубом платье. Для житья ему были отведены в Большом посольском дворе в Китай-городе те комнаты, из которых незадолго перед тем выехал польский посол[974]. Едва посольство там поместилось, как уже возникло затруднение. Хотя эти покои к приезду бранденбургского посланника велено было убрать и приготовить, однако фон Принцен нашел в них после польского посла такую обстановку, что, по его словам, от нее и сам он, и люди его сделались больны. «Причиной этого, — пишет он в своем донесении курфюрсту от 17/ 27 января, — был дым и чад, который в сводчатых комнатах был необыкновенно густ и едок». Немедленно же, одновременно с уведомлением о своем приезде в Москву, фон Принцен пожаловался на эти неудобства Лефорту. Но Лефорт, так как он вместе с царем был в тот день 16 января на праздновании дня рождения у m-me Монс, мог доложить царю о жалобе посланника только 17 января. Он ответил посланнику, что царю будет очень неприятно, что посольство недовольно обстановкой, и, без сомнения, будут отданы новые распоряжения и посольство помещено будет где-либо в другом месте. Он, Лефорт, хочет об этом обстоятельно поговорить с царем на свадьбе, которая будет после обеда справляться у одного иноземного купца, где его величество думал быть[975].

Действительно, как свидетельствует Корб, 16 января Петр был на рождении у Анны Монс, a 17-го был на упомянутой свадьбе: «Купец Канненгиссер выдавал замуж дочь; на торжественной и пышной свадьбе царь исполнял обязанности того лица, которое услуживало всем гостям. Генерал Лефорт нес должность маршала, а г. Адам Вейд и полковник Балк — обязанности дружек». Неизвестно, исполнил ли Лефорт свое обещание доложить царю о недовольстве Принцена, но последний был оставлен на том же Большом посольском дворе.

20 января Принцену дана была высочайшая приемная аудиенция. Она происходила во дворе Лефорта в Иноземской слободе. Посланник выехал с Посольского двора в такой же процессии и в тех же золоченых санях, как и при въезде в Москву. В Посольском приказе, так же как и при приеме Гвариента, был составлен все еще на старый образец церемониал аудиенции, экземпляр которого, написанный мелким почерком на небольшой очень узенькой полоске бумаги, очевидно, для того чтобы держать ее незаметно в руке во время церемонии, сохранился в деле о приеме фон Принцена в Москве[976]. «Явить» посланника, когда он войдет в палату, где великий государь изволит быть, должен был думный дьяк Е. И. Украинцев, для которого эта записочка, по-видимому, и была написана. «Являя, — т. е. представляя посланника, — думному дьяку говорить: „Вам, пресветлейшему и державнейшему великому государю, вашему царскому величеству, Фредерика, курфирстра бранденбургского чрезвычайной его посланник Людовик фон Принцен челом ударил“. И посланник великому государю правит курфистров поклон и поздравление. А после поклона подаст лист. И великий государь укажет у него лист принять думному дьяку поблизку от себя. Да изволит великий государь спросить про курфистрово здоровье сидя: „Фредерикус, курфирстр бранденбургский, по здорову ль?“ И посланник скажет про курфистров здоровье и речь, о чем с ним наказано, говорит. После того пожалует великий государь, велит посланника и дворян к своей государевой руке». Далее следует вопрос великого государя через думного дьяка о здоровье самого посланника и речь к посланнику думного дьяка о том, что «ты, посланник, подал великому государю от курфирста лист, великий государь тот лист у тебя принять повелел и о тех делах, о которых в листу написано, великий государь указал тебя выслушать и ответ дать иным временем». В заключение великий государь велит сказать посланнику «свое великого государя жалованье: в стола место ествы и питье», т. е. вместо приглашения посланника к парадному обеду велит отправить к нему угощение на Посольский дозор. На листке с этим церемониалом читаем помету: «207-го генваря в 20 день было по сему на дворе генерала адмирала Франца Яковлевича Лефорта»[977]. Однако эта отметка «было по сему» сделана дьяком, вероятно, только в надежде на установление такого прецедента для будущего времени. Сам фон Принцен в донесении курфюрсту изображает аудиенцию не совсем в таком виде. Царь, оказывается, не сидел, а все время стоял с непокрытой головой, был одет в темный кафтан с двумя рядами пуговиц. «Как только церемония кончилась, его царское величество быстрыми шагами (in vollen springen), подошел ко мне и сказал: „Ну, теперь комплименты кончились, давайте жить, как в Кенигсберге!“»[978] Фон Принцен старался изобразить свою аудиенцию в более благоприятном виде для своего правительства.

Царь при каждом случае старался выказать свое внимание к фон Принцену. «За столом, — продолжает Принцен (и добавим: не предусмотренным церемониалом), — после того как все выпили за здоровье сначала курфюрста, а затем царя, царское величество поднял бокал за здоровье всех добрых и верных сердец, приговаривая: это наилучший тост, мое сердце верно, и я знаю, что вы верны вашему курфюрсту. Я должен был провести там почти четыре часа. Его величество рассказывал о последнем раскрытом возмущении и как он наказывал злодеев, а также много о своем кораблестроении. Было уже около 8 часов, когда его величество простился со мной: он бы и дольше остался, но вечером празднует свадьбу крещеный турок, которого он крестил, и поэтому oн должен уйти»[979].

Расположение Петра к Принцену сказалось, между прочим, и в посылке того угощения, тех «еств и питий», которые были назначены ему «в стола место», состоявшейся 22 января. Царь приказал отправить к нему 50 «еств добрых» с соответствующим количеством питий. В Посольском приказе это распоряжение было записано с оговоркой о том, что такая посылка не составляет прецедента для будущего времени, что она делается по особой милости и ввиду значения Принцена при курфюрсте и его особых заслуг перед государем. «А впредь сия посылка иным бранденбургским посланником не в образец и на пример не выписывать, потому что сей посланник у курфистра ближний человек и был у его государевых великих и полномочных послов, как они были у курфистра, в приставах». Как бытовую черту того времени стоит привести, к сожалению, не целиком сохранившуюся роспись питей и блюд, отправленных посланнику из разных «дворцов», составлявших отделения приказа Большого дворца и ведавших разные статьи царского хозяйства. Было послано: «с Сытного дворца: 40 чарок водки из романеи, 4 кружки романеи, 4 кружки ренского. Медов: 2 ведра вишневого, 2 ведра смородинного, 2 ведра обарного, 2 ведра паточного, 2 ведра цеженого, 2 ведра пива ячного. С Хлебенного дворца: хлебец, калач. „Изрощатых еств“ — с украшениями: 2 курника с древками, 2 пирога марцыфана, пирог францужской (торт?). „Гладких еств“: блюдо пирогов кислых, блюдо пышек, блюдо пирогов пряженых; блюдо карасей больших (из теста), блюдо сырников, блюдо жаворонков (из теста), блюдо блинов тонких, курник колобовой, курник пресной, блюдо пирогов подовых колобовых, коровай яцкой, коровай ставленый, блюдо пирогов печерских, всего 20 еств. С Кормового дворца: гусь под черным зваром, косяк буженины, утя под лимоны, окорок свинины, куря под лимоны, куря под огорцы, тетерев под сливы, 2 ряби под лимоны, тетерев жаркой, 2 ряби жаркие, гусь жаркой, утя жаркое, порося жаркое, порося росолное, 2 куров жарких, кострец говядины, гусь во штях, утя, штуки в капусте, штуки с лимоном»[980]. Мед и пиво, по сообщению самого Принцена, принесены были в серебряных ведрах, кушанья на 50 больших серебряных блюдах. Посланники других королей получают обыкновенно по 25 блюд, с гордостью замечает Принцен, — это свидетельствует об удвоенной милости. Иностранные дипломаты при московском дворе зорко и ревниво следили за числом блюд, посылавшихся каждому из них «в стола место», и в дневнике Корба читаем по этому поводу отметку: «бранденбургцу был пожалован царский стол; при этом ему оказано было больше почета, чем польскому и датскому послам. На столе выставлены были пятьдесят кушаний и двадцать четыре фляги с напитками. Этим дано было понять остальным, насколько ниже стоят они в царской милости»[981].

27 января Принцен был принят главой дипломатического ведомства боярином Л. К. Нарышкиным и на этом приеме изложил цели своего посольства. Курфюрст, чувствуя чрезвычайное почтение к высокой и «несравнительной» особе царя (ungemeine personelle estime und consideration vor Zarischen Majestдt hohen und ohnvergleichlichen Persohne), укрепленное при недавнем «бесценном знакомстве» в Кенигсберге, отправил его, посланника, поздравить царя с возвращением из столь продолжительного и далекого путешествия, выразить удовольствие, что царю во время путешествия ничего дурного, чего можно было бы опасаться, не приключилось, пожелать побед над врагами креста Христова и всякого благополучия и уверить, что и курфюрст непрестанно будет стараться поддерживать недавно обновленную дружбу. Реальных же целей посольства было две. Во-первых, курфюрст просил поддержки в эльбингском деле, которое заключалось в следующем. Больше сорока лет тому назад Речь Посполитая в трудные минуты заняла у отца Фридриха III, великого курфюрста, 400 000 ефимков и в уплату этого долга заложила ему пограничный город Эльбинг. Не получая уплаты долга, Фридрих III занял Эльбинг своими войсками, что, конечно, вызывало столкновения с Польшей. Он и обращался теперь к царю с просьбой, чтобы царь, как общий друг польского короля и бранденбургского курфюрста, воздействуя на Польшу, предотвратил всякое столкновение. В случае же, если бы между Польшей и Бранденбургом произошла война, чтобы царь в силу союзного договора между Московским государством и великим курфюрстом, заключенного в 1646 г., а теперь подкрепленного кенигсбергским свиданием, оказал курфюрсту всякую помощь, причем курфюрст обязывался очистить Эльбинг, как скоро польский долг будет ему уплачен. Другой целью посольства было улажение вопроса о церемониях при взаимных сношениях между Бранденбургрм и Москвой. Эту цель следует также считать реальной, если вспомнить, какое значение придавал внешней обстановке, титулам, обрядам и всякого рода церемониям Фридрих III, мечтавший о королевской короне, для которого достижение этой короны было главнейшим делом его царствования. Вопрос о церемониях занимал курфюрста во время пребывания великих послов в Кенигсберге, и бранденбургские министры вступили по этому предмету в разговор с великими послами; но тогда вопрос этот не был разрешен, и послы взяли его «на доношение» государю (ad referendum), обещая уладить его в Москве. Уладить этот вопрос и поручалось теперь Принцену.