Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699

XXIX. Святки в Москве 1698/99 г

Вернемся опять к двадцатым числам декабря 1698 г., от которых мы оторвались для изложения судьбы азовского монаха и нескольких соприкоснувшихся с ним лиц, дело о которых прибыло в Москву в эти декабрьские дни. Наступал канун Рождества. Вид Москвы в рождественский сочельник этого года и бойкая торговля приготовленными к празднику съестными припасами живо изображены в описании Корба. «Сегодня, — пишет Корб, — в канун Рождества Господня старого стиля, которому предшествовал у русских шестинедельный пост, на всех площадях и перекрестках можно было видеть огромное изобилие мяса; здесь невероятное множество гусей, там такое громадное количество уже битых поросят, что их, кажется, хватило бы на целый год; такое же число было и зарезанных быков и разного рода птицы. Казалось, что они слетелись в этот один город из целой Московии и всех ее частей. Напрасно стану я называть различные сорта их: тут имелось все, что только можно было пожелать»[955].

В навечерие праздника молебное пение, а в самый день праздника литургию в Успенском соборе служил за болезнью патриарха Тихон, митрополит Сарский и Подонский, с освещенным собором[956]. В день праздника Петр не был у службы в Кремле; надо полагать, встречал праздник у себя в Преображенском. Около полудня в этот день он посетил Гордона, все время болевшего и не выходившего из дому, и пробыл у него полтора часа. У Корба есть подробности о разговоре царя с Гордоном, которых, однако, не сообщает сам Гордон, чем убавляется цена известия Корба. «Его царское величество посетил, — пишет он, — генерала Гордона, которого болезнь приковала к постели, и открыл ему, что у него существует вполне твердое решение пуститься со своими кораблями по морям, невзирая на условия мирного договора, который имеет быть заключен в скором времени и может помешать всяким враждебным действиям. Гордон поздравил царя с его твердым решением, но прибавил, что прежде всего надо позаботиться обезопасить себя гаванью, иначе весь флот станет игралищем ветров или добычей для врагов. Царь одобрил бы здравый ум и в больном теле, но жажда славы не могла допустить никакого промедления. Поэтому он оставил правила благоразумия и вполне сообразно со своим честолюбием ответил Гордону, более обеспокоенному насчет гавани и опасностей, чем этого могло допустить величие души государя: „Мои корабли найдут гавань в море“». На следующий день праздника, 26 декабря, Петр был на обеде у командовавшего обоими потешными полками А. М. Головина. 30 декабря был обед у князя Б. А. Голицына, прерванный пожарной тревогой, при которой Петр, конечно, не мог усидеть на месте. «Царь обедал у князя Голицына, — пишет Корб. — Вдруг поднялась суматоха, и сообщают, что начался пожар, и дом одного известного боярина уже сгорел. Взволнованный этим, царь немедленно выскочил из-за стола и опрометью побежал туда, где, как он слышал, распространяется пожар. При тушении пламени он не только распоряжался, но и действовал собственноручно; можно было видеть, как он работал на развалинах рухнувшего дома»[957]. С шумом отправлялись святочные увеселения, вошедшие в придворный обиход за последние годы, при деятельном участии той веселой, пока еще не оформленной компании, которая впоследствии получит организацию в виде знаменитого всешутейшего и всепьянейшего собора. «Во время Рождества нашего Спасителя, — записывает Корб в дневнике под 3 января, — устраивается пышная комедия. Знатные московиты по выбору царя облекаются в разные почетные должности, заимствованные от церкви. Один изображает патриарха, другие митрополитов, архимандритов, попов, дьяконов, иподьяконов и т. д. Какое кто получит имя по царскому усмотрению, тот необходимо должен облечься в соответствующее одеяние. Его царское величество изображал роль дьякона. Театральный патриарх со своими мнимыми митрополитами и другими лицами, выделяясь посохом, митрой и другими отличиями присвоенного ему сана, разъезжает по городу Москве и Иноземской слободе на восьмидесяти санях в количестве двухсот человек. Все они заезжают к более богатым москвитянам, иноземным офицерам и купцам и поют хвалу родившемуся Богу, причем хозяева должны платить за эту музыку дорогой ценой. Когда они пропели славословие в честь родившегося Бога у генерала Лефорта, он угостил всех более приятной музыкой, пиршеством и танцами». Один из видных московских коммерсантов, гость Филатьев[958], слишком скупо вознаградил этих славильщиков, среди которых был и царь, и этим навлек на себя его неудовольствие и своеобразную месть. «Очень богатый московский купец по прозвищу Филадилов (Filadilow)[959], — рассказывает Корб под 4 января, — дал царю и его боярам, славившим у него Рождество Христово, всего двенадцать рублей и этим так оскорбил царя, что тот немедленно послал к дому упомянутого купца 100 мужиков с требованием тотчас заплатить каждому по рублю. Чужая опасность сделала более осторожным князя Черкасского, которого величают именем богатейшего мужика: не желая навлекать на себя негодования царя, он предложил толпе поющих тысячу рублей. То же самое усердие надлежит выказывать и иноземцам. Они повсюду держат наготове накрытые столы, заставленные холодными кушаньями, чтобы не быть застигнутыми врасплох»[960].

Под 4 января записан именной указ царя, данный им думному дьяку Емельяну Украинцеву, объявить шведскому резиденту Томасу Книпперу, чтобы шведские послы, которых ждали тогда в Москве, приезжали до Сырной недели, потому что с Сырной недели государь отправится в Воронеж[961]. Прибытие шведских послов было возвещено еще в декабре 1698 г. В праздновании дня Крещения старина смешивалась с нововведениями. В официальную запись Дворцовых разрядов занесено, что «генваря в 5 день в четверток в навечерие праздника Богоявления Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа вечернее пение и действо освящения воды и многолетие в соборной церкви Успения Пресвятые Богородицы совершал преосвященный Тихон, митрополит сарский и подонский, со освященным собором». Петр слушал «пения царских часов» в этот день в Преображенском на Генеральном дворе, где Украинцев докладывал ему во время церковной службы проект ответной грамоты шведскому королю, выражавшему намерение прислать в Москву послов для подтверждения Кардисского договора. На проекте текста грамоты находим помету: «207 г. генваря в 5 день великий государь, слушав сей обрасцовой грамоты, указал, написав в лист, послать к свейскому королю через почту; а изволил слушать в Преображенском на генеральном дворе во время пения часов царских в навечерии святых богоявлений»[962].

«Генваря в 6 день в пяток на праздник Богоявления Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа в соборной церкви Успения Пресвятые Богородицы служил Божественную литоргию и из соборной церкви на освящение воды на Москве реке на Иордани был преосвященный Тихон митрополит. А по указу великого государя… за честными кресты и за святыми иконы на Иордани в ходу были: касимовской царевичь Иван Васильевич, боярин князь Михайло Никитичь Львов, окольничий Семен Федоровичь Толочанов, думной дьяк Митрофан Тугаринов»[963]. Запись Дворцовых разрядов нововведений не заметила; она описывает обряд совершенно по-старому. Но от современника и, может быть, очевидца Желябужского эти новшества уже не ускользнули. «На Богоявленьев день, — читаем в его записках, — ходили со образы на Иордань; а был в ходу Крутицкой митрополит, а святейший патриарх не был, для того, что был болен. А солдаты шли на Иордань строем с начальными людьми Преображенского полку. И в том полку в первой роте в строю изволил иттить сам великий государь с протазаном (Выделено мною. — М. Б.). Также шли семеновские солдаты и бутырские и стояли все на Иордани. На преображенских солдатах были зеленые кафтаны, а на семеновских лазоревые, а на бутырских красные. А были они с пушками и палили из пушек трижды, также и из мелкого ружья. А на Иордань генерал Автомон Михайлович Головин перед пехотою ехал в санях с дышлом. И на тот Богоявленьев день был дождь, и капели великие, и лужи»[964].

Наиболее подробное и яркое описание церемонии дается в дневнике Корба. «Праздник трех царей, или, вернее, Богоявление Господне, ознаменован был благословением реки Неглинной (?). Желая посмотреть на это выдающееся торжество в году, господин цесарский посол отправился в посольскую канцелярию, окна которой выходили на текущую мимо реку. Процессия двигалась к реке, скованной зимним холодом, в следующем порядке. Открывал шествие полк генерала де Гордон, вел который полковник, начальник стражи Менезиус, а полковник Гордон занимал подобающее ему место в полку; ярко-красный цвет новых кафтанов усиливал блеск шествия. Гордонов полк сменил другой, называемый Преображенским и обращавший на себя внимание новой зеленой одеждой. Место капитана занимал царь, внушавший высоким ростом почтение к своему величеству. Затем следовал третий полк, который именуют Семеновским; барабанщиками в нем карлики, но они сообщали полку столько же красоты, сколько природа убавила у них от обычного человеческого роста; кафтаны солдат были голубого цвета. Во всяком полку было два хора музыкантов; всех же музыкантов в полку восемнадцать. За Преображенским полком следовало восемь, а за остальными шесть воинских орудий. Офицеры в полках почти все иноземцы или по рождению, или по происхождению (sic). На твердом льду реки была построена ограда (theatrum). Гордонов полк занял место вверху поперек реки, а Семеновский внизу. Преображенский же полк стал вдоль реки против воздвигнутой ограды, у каждого полка расставлены были его пушки. В эту неделю полк генерала Лефорта нес службу на караулах, поэтому две роты его сопровождали духовенство, а две другие с белыми палками прокладывали дорогу и удерживали напор стекавшегося народа. Впереди самих попов очень близко к ним шли двенадцать земских (слуги царской кухни)[965] с метлами, чтобы очищать улицы. Пятьсот духовных особ, иподьяконы, дьяконы, священники, архимандриты (abbates), епископы и архиепископы, облаченные в одеяния, подобающие их сану и должности и богато украшенные золотом, серебром, жемчугом и драгоценными камнями, придавали религиозной церемонии более величественный вид. Перед замечательным золотым крестом двенадцать клириков несли фонарь, в котором горели три свечи. Московиты считают нечестивым и непристойным выносить в народ крест без огня. Невероятное количество людей толпилось со всех сторон, улицы были полны, крыши были заняты людьми; зрители стояли и на городских стенах, тесно прижавшись друг к другу. Как только духовенство наполнило обширное пространство ограды, началась священная церемония, зажжено было множество восковых свечей, и прежде всего воспоследовало призывание благодати Божией. После достодолжного призыва милости Божией митрополит стал ходить с каждением кругом всей ограды, посредине которой лед проломан был пешнем в виде колодца, так что обнаружилась вода. После троекратного каждения ее митрополит освящал ее троекратным погружением горящей свечи и обычным благословением. Против ограды воздвигнут был столб выше стен. На этом столбу стояло с государственным стягом то лицо, которого счел достойным этого почета царский выбор. Быть назначенным для этой должности есть знак особой царской милости, ясным доказательством чего служит то, что такое лицо получает новую одежду с головы до пят и, кроме того, несколько золотых по царскому усмотрению.