Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

Приговор 9 февраля также приведен был в исполнение в тот же день[529]. В Преображенском у Преображенского приказа «по боярскому приговору кажнено смертью» 40 человек. Двое были «по казни взяты»: стрелец Федька Троицкий и клушинский дьячок Костька Сухарев, последний «для исповеди»[530]. Осужденные к ссылке на каторгу и к ссылке в Сибирь биты кнутом.

Выше было сказано, что устное показание Артюшки Маслова на розыске 31 января о подлинном письме царевны, которое он отдал своему родственнику, торопчанину посадскому человеку Сергею Жукову, повлекло за собою беду, разразившуюся над семейством Жуковых. В тот же день 31 января, когда дано было это показание, в Торопец за Жуковым были снаряжены поручик Преображенского полка Иван Буколтов и подьячий Преображенского приказа Петр Исаков с отрядом солдат из 10 человек. Они везли с собой для улик и Артюшку Маслова. Как они доносили в своем «доезде», они в Торопец ездили, но Жукова в доме «не изъехали», не застали и его брата Василия, а нашли в доме только их мать, жен и детей. В доме был произведен обыск. Письма царевны, о котором шла речь, найдено не было; но по связи с письмом производившие обыск интересовались, как видно, найденными в доме Жуковых среди их «животов», т. е. движимого имущества, бумагами и книгами, а именно: там оказалось «14 столпцов порожние за таможенными печатями, да тетратка гадательная в четверть скорописная, да книжка, писанная полууставом о вере, о церковных заповедях, а в ней на порожних местах написаны скорописью наговоры». Эти бумаги и книги были взяты. Женщины были подвергнуты допросу. Мать Жуковых, вдова Дунька, показала, что ее дети «Сережка да Васька Евдокимовы, а не Ивановы дети, прозвище Мукины, а не Жуковы, живут в Торопце на посаде в Успенской улице своим двором, торгуют, отъезжая по деревням, москотинным товаром. И на прошлой-де неделе в четверг, взяв с собою товаров, Сережка у торопчанина Евдокима Афанасьева, а Васька, накупя белки в деревнях, явясь в таможне, поехали к Москве с другими посадскими людьми». В московских стрельцах у «ее сродников нет, и Артюшку Маслова она не знает». Артюшка Маслов, присутствовавший при допросе, ее, Дуньку, уличал: «Та-де Дунька ему тетка, матери его сестра двоюродная, мать его Палашкою звали Степанова, а та-де Дунька словет подлинно Жучиха, а не Мукина. А как-де он был в Торопце и в то-де время он к де-тем ее, к своим братьям, прихаживал не по одно время». Жены отъехавших Жуковых Дунька и Дашка дали показания, совпадавшие с показанием матери: Сергей и Василий поехали к Москве с беличьим товаром, Сергей с белками торопчанина Евдокима Афанасьева, а Василий повез с собою белки полторы тысячи, а ту-де белку собирал по деревням. Поехали к Москве на прошлой неделе в четверг, а с Москвы в Торопец как будут, про то не сказали. Привлеченные к допросу трое торопчан посадских людей подтвердили показания женщин: возвращаясь из Москвы, они 29 января на дороге между Красным Холмом и Белой Колпью встретили направлявшихся в Москву братьев Жуковых; с ними ехало еще трое торопчан и один москвич, тяглец устюжской полусотни — купцы в то время ездили по торговым делам компаниями. Таможенный бурмистр с товарищами подали сказку, в которой заявляли, что 24 января Василий Жуков в таможне являлся и к Москве отпущен, а брат его Сережка в таможне не являлся, может быть, потому, что ехал с чужим товаром.

Наложив печати на дом Жуковых и передав взятых там женщин и детей земским бурмистрам за караул, поручик Буколтов и подьячий с отрядом отправились в обратный путь к Москве. Встреченный ими на пути в Вельском уезде «в пустом подлесье» возвращавшийся из Москвы торопчанин посадский человек Аничка Борзов, один из тех торопчан, которые ездили в Москву с Жуковыми, сообщил, что Сережка и Васька Жуковы находятся в Москве, стоят за Никитскими воротами в Земляном городе в приходе церкви Спиридония Чудотворца на дворе у вдовы Афимьи Федоровы дочери Баженовой. Прямо с дороги из Торопца Буколтов с отрядом поспешили в Москву по указанному адресу. Однако Жуковых сразу не нашли, они укрылись. Ваську Жукова сыскали под сараем за санями, а Сережка ушел через забор на соседнее владение гостиной сотни Григория Жукова, и только уже часа через четыре, когда предпринят был обыск и на этом дворе, он явился сам. На расспросе у Буколтова Сергей Жуков получение царевнина письма от Артюшки Маслова отрицал, оговорившись: разве, может быть, Артюшка отдал письмо бывшему с ним вместе в стрелецких полках посадскому человеку торопчанину же Тишке Микляеву. Артюшка в улику показывал, что отдал письмо именно Сережке «на Двине, завернув в белую бумагу, и он же, Сережка, приняв у него то письмо и развернув, посмотрел немного и завернул опять в белую бумагу и положил он-де, Сережка, то письмо к себе в карман. И он-де, Артюшка, ему, Сережке, приказывал, чтобы он того письма берег накрепко и сказал ему именно, что мы-де по тому письму идем к Москве». Васька Жуков на расспросе у Буколтова о гадательной тетрадке показал, что та гадательная книжка письма руки его, писал он ту книжку в то время, как учился писать.

И февраля 1700 г. братья Жуковы приведены были в Преображенский приказ. Сережка с пытки продолжал отрицать обвинение Маслова. Васька к показанию о гадательной книжке добавил, что писал ее в малых летах, тому лет с двадцать и больше, а с чего и кого то письмо, с которого он списывал, того он не упомнит потому, что, как то письмо писано, тому прошли многие годы, «а та-де тетрадка валялась у него в письмах просто, и по той тетрадке он, Васька, гадательства не делывал и никого не учивал и списывать никому не давывал». Как он дабавлял позже, «волшебников никого не знает и волшебству не учивался». 14 февраля Сергей был приведен на вторую пытку, на которой с 15 ударов оставался при прежнем показании. После кнута был жжен головнею, но и с огня говорил прежние речи. Только когда после жжения был опять подвешен на дыбу, очевидно не выдержав мучений, признал, что у Артюшки письмо взял и утопил его в реке Двине. Начался целый ряд новых допросов с пытками, происходивших 17 и 20 февраля перед боярами Т. Н. Стрешневым, Ф. А. Головиным и перед князем Ф. Ю. Ромодановским, вероятно, перед ними же и 4 марта, затем 21 и 26 июня и 5 июля. Каждый раз в застенок приводился и также подвергался пыткам и Артюшка Маслов. Но оба упорно стояли каждый на своем. Маслов показывал, что письмо передал, Жуков упорно это отрицал: «никакого письма не принимывал и в реку не утапливал, Артюшка его клеплет». Признание, вырвавшееся у него 14 февраля, Жуков взял назад, объяснив, что говорил в беспамятстве, не стерпя пыток. Подвергался время от времени пыткам и Васька Жуков, неизменно повторявший свое первое показание о гадательных тетрадках. Дело Маслова с Жуковыми затянулось на несколько лет при необыкновенном постоянстве показаний того и другого. В 1701 г. к нему привлечено было новое лицо — торопчанин Тишка Микляев, сопровождавший Сергея Жукова в стрелецкие полки на Двине при поисках пропавших лошадей. Выяснилось еще, что стрельцы обыскивали Сергея и Тихона, приковав их к пушке, ища царевнина письма, что было подтверждено вызванными по указанию Маслова стрельцами Савостькой Плясуновым и Якушкой Алексеевым. Приговор состоялся только 27 мая 1707 г. «Торопчане посадские люди Сергей Жуков, Тихон Микляев! — гласило объявление этого приговора. — Великий государь (т.) указал вам сказать», — и затем после краткого изложения дела: «А ты, Сергей, в рас-просе и с пытки в приеме того письма запирался и говорил, разве-де то письмо тот Артемей отдал товарыщу своему, тебе Тихону Микляеву, и в том письме вас они воры (стрельцы) у себя в обозе держали за караулом и того письма у вас обыскивали и были вы прикованы у пушки. А товарыщи его, Артюшкины, такие же воры и бунтовщики стрельцы Савостька Плясунов, Якушка Алексеев в распросе говорили имянно, что в том обозе искали они, стрельцы, у вас того царевнина письма… да и сам ты, Сергей, про то, что то письмо у Артемья Маслова взял и утопил в той же реке Двине, и про то, что вас у тех воров обыскивали и у пушки прикованных держали, искали писем, с пыток вы говорили имянно, а после ты же, Сергей, с пыток говорил, будто бы у того Артемья такого царевнина письма не приимывал. И тому твоему запору верить нечему, потому что те бунтовщики Савостька Плясунов, Якушка Алексеев в улику говорили вам имянно, что у вас обыскивали того царевнина письма. И великий государь (т.) указал вас за то ваше воровство и за приход в изменничей обоз сослать в ссылку в Сибирь на пашню в дальние городы с женами и с детьми на вечное житье».

С окончанием дела Жукова кончилась и роль его обличителя Артюшки Маслова; его существование, с точки зрения его судей, не имело более смысла и в тот же день, когда был сказан приговор Жукову, 27 мая 1707 г., решена была и его участь; он был «кажнен… отсечена ему голова»[531].

Чтобы покончить с дальнейшими стрелецкими расправами, здесь уместно будет сказать о судьбе тех уже немногих стрельцов и прикосновенных к стрелецкому делу лиц, которые так же, как и Артюшка Маслов, не были казнены в феврале 1700 г. и были оставлены в живых для дальнейших розысков. Судьба их решалась в следующие годы или боярскими приговорами, или чаще собственными именными указами самого Петра. В конце января 1701 г. казнены были стрельцы-раскольники Матюшка Бурнашев и Климка Щаулов. По данным, приведенным в представленной тогда Петру выписке из дела, Черного полка пятисотный Матюшка Бурнашев на розыске говорил, что он «ни про что не ведает, к Москве с Двины везли его будто больного, а свидетеля никакого не сказал». Климка Щаулов был из тех стрельцов, которые даже и не были на розыске в 1698 г., он взят был в Преображенское на Генеральный двор на розыск к окольничему С. И. Языкову, но затем, не будучи спрошен и пытан, был отослан в Симонов монастырь. Составители выписки, сознавая необоснованность осуждения Климки Щаулова, не подвергавшегося допросу, решили исходить из следующего суждения: «а в розыску стрельцы говорили, что к Москве шли они все для бунту». Таким образом, если шли для бунта все стрельцы, то тем самым был виновен и Климка Щаулов. К тому же впоследствии оказалось, что оба они, и Бурнашев и Щаулов, упорные раскольники. «А ныне они ж явились в расколе, и вынято у Матюшки роскольное писмо и стоит противно, в церковь Божию ходить и отца духовного принять и исповедаться и святых тайн причаститься не хотят, хотя и смерть сего числа примут для того, что переменено в книгах многое. 1701 г. генваря в 27 день, — читаем далее, — великий государь (т.), слушав сей выписки, указал: Черного полку стрельцов Матюшку Бурнашева, Климку Щаулова за их воровство и за раскол казнить смертью. И по тому великого государя указу те расколщики перед Преображенским приказом кажнены смертью»[532]. «Отсечены головы»[533].

Осенью того же 1701 г. Петр опять вспомнил об «остаточных» стрельцах. 29 октября «великий государь (т.) указал по именному своему, великого государя, указу воров и изменников и бунтовщиков Федьку Троицкого, — взятого от казни в феврале 1700, — казнить смертью, стрельца раскольника Микитку Галагина за бунт и за раскол, Стремянного полка стрельцов Ивашку Мельнова и Федьку Степанова за их воровство и за возмутительные слова, — это были те площадные подьячие из стрельцов, которые весной 1698 г. вели разговоры с Якуш-кой Алексеевым о гибели Петра за морем и об удушении царевича боярами, — учиня наказанье, бив кнутом и запятнав, сослать в Сибирь на вечное житие в самые дальние городы; стрельца Епишку Маслова, учиня наказанье, бив кнутом, сослать в Сибирь в самые дальние городы», но не пятнать, потому что были основания ему верить, что его вели к Москве силой. Он подавал явку о том, что стрельцы его на дороге били, и явку эту слышали пятисотный Родион Боровков и пристав Ефим Краев. Приговоры эти были жестоки, но все же мягче приговоров 1698–1699 гг.; уже не все стрельцы четырех бунтовавших полков осуждались поголовно на смерть; все же выяснялась степень виновности каждого и соответственно с тем устанавливалась градация наказаний.