Свет в окне напротив

Взгляд со стороны. Часть 2

— Директор Макгонагалл, — знакомый голос из портрета над столом директора прозвучал вполне буднично, но я вздрогнул, — в гостиной Гриффиндора сейчас проходит историческое соревнование по скоростному использованию продукции Уизли. Боюсь, это может кончиться не так весело, как думают участники.

— Спасибо, Альбус! — Минерва бросила на меня извиняющийся взгляд и выскользнула из дверей. Дамблдор помолчал немного и обратился ко мне:

[image_18730|right]

— Добрый вечер, Северус. Гарри решился отдать вам воспоминания? Чудесно. Я рад этому.

— Как видите, директор, я тоже полон восторга и умиления. Особенно от нашей неожиданной беседы. Чем обязан?

— Вы уже давно ничем мне не обязаны, Северус. Напротив, это я у вас в неоплатном долгу. Портреты, увы, не поддаются ментальным заклинаниям. Но сегодня вы заговорили с Минервой, и я решил, что короткий разговор со мной вы тоже выдержите.

— Как вам будет угодно, Альбус. Поговорим о погоде? Или вам нужен мой отчёт о встрече с Поттером?

Старик подошел к раме портрета и облокотился на неё. Кисти обеих рук были здоровы. Глаза из-под очков-половинок смотрели пронзительно остро.

— Северус, мы не успели поговорить накануне своей смерти, а потом было как-то не до того. Конечно, многие из моих слов сейчас запоздали... И всё же выслушайте старика. Считайте, что это нужно мне, — он замолчал, выжидающе глядя на меня. Я просто кивнул.

Дамблдор улыбнулся. Но когда он продолжил, голос звучал сухо и официально:

— Во-первых, я считаю вашу клятву исполненной. Сын Лили Эванс жив, Том Риддл мёртв. И вы для этого сделали более чем достаточно.

Я снова решил воздержаться от комментариев. Дамблдор продолжил после небольшой паузы:

— Во-вторых, вы защитили Хогвартс. Пока вы были директором, никто из детей не погиб. Спасибо, Северус.

Альбус снова пристально посмотрел на меня. Это было похоже на игру, смысла которой я не понимал.

— Вы забываете, что я обещал вам «всё, что угодно». Следовательно, то, о чём вы упомянули, было частью клятвы. Я выполнял ваши распоряжения, Альбус. К чему сейчас эти сантименты?

— В-третьих, — голос Альбуса Дамблдора дрогнул, — однажды я позволил себе резкость в ваш адрес, сказав, что вы мне отвратительны. Я не прошу прощения за эти слова. Тот, к кому они относились, был жалок, жесток и слаб. Но его больше нет. Вы прекрасно играете роль саркастичного бездушного мерзавца. Вам это даже идёт. Но, пожалуйста, не обманывайте самого себя. Я давно должен был сказать вам. Вы — хороший человек, Северус.

Альбус ещё раз доброжелательно улыбнулся. Если бы он сидел сейчас за столом, то настало бы время лимонных долек. Только вот я не был готов хоронить того Северуса. Если его нет, то нет и меня. Потому что именно тот — злой, мстительный, странный подросток в застиранных подштанниках знал, ради кого он готов сделать всё, что угодно. И свой путь выбирал тоже он.

— Ошибаетесь, Альбус. Он — это я. Но спасибо за попытку...

* * *

«Вопрос о летучих мышах есть вопрос другого света, вопрос, который пахнет ересью... Всё покрыто тайной, обманом и мраком в этих двусмысленных существах, представляющих собой высшую ступень противоестественности, мерзости и фантастичности... Летучая мышь — это химера, чудовищное невозможное существо, символ грёз, кошмаров, призраков, больного воображения... Всеобщая неправильность и чудовищность, замеченная в организме летучей мыши, безобразные аномалии в устройстве чувств... всё это, как будто нарочно, приноровлено к тому, чтобы летучая мышь была символом душевного расстройства и безумия. (Французский натуралист А. Туссенель, 1874 г)».

Бе-е-дненький... Я захлопнула книгу «Сто фактов о летучих мышах» и потянулась за следующей. Дождь и ветер устроили за окном сумасшедшее представление. Глупо было сегодня идти в библиотеку так далеко от своего нового дома, если ближайшая находилась буквально за углом. Но она была совсем крохотной: вся её картотека умещалась в одном шкафу, а в читальном зале шумели дети. Зато теперь я пережидала дождь в большом пустом помещении и уныло думала, что нести книги домой в такую погоду будет абсолютным варварством. Через час библиотека закроется, и я поплыву обратно, держась для надёжности за бесполезную палочку Снейпа. Опять Снейп. Наваждение какое-то. С самого утра этот субъект не желал покидать моих мыслей. Очередной побочный эффект его «лечения»? Окончательным подтверждением зацикленности стала прочитанная книга. Предполагалось, что порция здорового юмора ассоциативного характера приведёт меня в чувство. Как на третьем курсе, когда мы высмеивали боггарта. Но смех — смехом, а Снейп оставался Снейпом. Более того, мысли о нём начинали приобретать какую-то странную окраску. Рон в своё время дал этому симптому название «Ло-кха-кха-нс». Приёмы окклюменции помогали немного отвлечься. Беда в том, что закрывать сознание меня учил тот самый профессор. Я вспоминала его урок — и всё начиналось сначала...

К моменту закрытия библиотеки стало ясно, что погода не собирается упрощать мне жизнь. При первом же порыве ветра зонт вывернулся спицами наружу, и я моментально промокла. Многострадальные кроссовки чавкали при каждом шаге, давая мне карт-бланш на бег по лужам любой глубины и ширины. На улицах уже зажглись фонари. Их свет отражался от дороги и тротуаров, засыпанных опавшими листьями. Всё это, наверное, выглядело художественно и поэтично, но мне было мокро, холодно и немного страшновато. Увидев на углу улицы неподвижный силуэт человека под зонтом, я внутренне напряглась, но потом заметила рядом с ним маленькую собачку и успокоилась. Мы в ответе за всех, кого приручили. Даже в непогоду. Псинка, как заводная, носилась вокруг своего хозяина, не обращая на дождь никакого внимания. Мужчина проводил меня подозрительным взглядом. Конечно. У меня же нет мохнатого объяснения прогулки в такую погоду...

Когда я ввалилась в свою квартиру, часы показывали половину девятого. В ванной я побросала вещи в стиральную машину, завернулась в купальный халат и поползла на кухню — пить горячий кофе. Оставалось только надеяться, что завтра я не свалюсь с жестокой простудой...

* * *

Грейнджер, Поттер, Минерва и Альбус... Весьма насыщенный день для отшельника. Краткий итог выглядел неоднозначно: мисс Грейнджер небезосновательно подозревала меня в умении рассказывать детские сказки, мистера Поттера я теперь был готов называть по имени, а портрет Дамблдора авторитетно заявил, что я — хороший человек. Ах, да. Ещё мне вернули собственные воспоминания, и теперь я мог наслаждаться неожиданными ракурсами переломных моментов своей биографии. Конечно, при условии, что директор школы и дальше позволит мне использовать имущество Хогвартса в личных целях.

В Омуте памяти я хотел увидеть Лили. Вновь испытать тоску от потери девушки, которая никогда не была моей. Желаемая цель была достигнута. Но сейчас я гораздо сильнее ощущал злость и раздражение, направленные на мелочного, жалкого, самовлюблённого слизеринского мальчишку.

«Дураки, у которых душа нараспашку, которые не владеют своими чувствами, упиваются грустными воспоминаниями и так легко позволяют себя спровоцировать — одним словом, слабые люди, — не имеют никаких шансов...» — примерно так я выговаривал Поттеру на уроках окклюменции? Сейчас я вполне мог обратиться с этими словами к себе.

А эта девочка — Мэри Макдональд, которая заступалась за всех странных существ и, оказывается, испытывала привязанность к молодому Северусу Снейпу... Всё могло кончиться для неё куда хуже, чем случай с Мальсибером. Особенно, если бы предмет мечтаний узнал о её заинтересованности.

Одно ментальное усилие — и с бессмысленными переживаниями было бы покончено. Но я не спешил закрывать сознание. Мои правила. Мне решать. Двадцать лет постоянного контроля лишили меня возможности чувствовать оттенки памяти. Любой её фрагмент рассматривался с позиции полезности и безопасности. Я превратил себя в функцию, персонаж, шарж на самого себя. Неудивительно, что Поттер, Дамблдор и Грейнджер придумали себе трогательные образы Снейпа Самоотверженного, Снейпа Добросердечного и Снейпа Заботливого и Чуткого. Только сам я оставался в неведении о том, кто такой Северус Снейп. Не шпион. Не Пожиратель Смерти. Не профессор. Может, настало время это выяснить?

В полночь дождь, наконец, прекратился. Моя ассистентка из дома напротив согрелась, напилась кофе и отправилась спать. Когда в девятом часу вечера я обнаружил, что квартира мисс Грейнджер пуста, то испытал весьма неприятные эмоции. Куда её носило в такой ливень? Пусть только попробует завтра заболеть. Она мне нужна. В лаборатории. Следящие чары на неё поставить, что ли? Но в Азкабане очень мало книг. И зелья варить там тоже, наверное, не разрешат. Надо скорее вытаскивать этого балбеса Уизли из его путешествия и заканчивать эпопею с непослушной палочкой, ворующей магию. Как только девчонка восстановит свои способности, я с чистой совестью перестану караулить её у окна. Да и не останется она жить в магловском квартале.

Основа зелья для Люциуса уже дозрела. Я подготовил ингредиенты и написал новую инструкцию для мисс Мне-Не-Страшен-Сильный-Дождь. Прихватив с собой из библиотеки томик стихов ещё незнакомого поэта, я отправился на третий этаж, предвкушая несколько спокойных минут. Но после первой же страницы заподозрил автора в сговоре с Дамблдором.

...Сумей, когда игра того достойна,

Связать судьбу с одним броском костей,

А проиграв, снести удар спокойно

И без ненужных слов начать с нулей.

Сумей заставить сношенное тело

Служить сверх срока, не сбавляя ход.

Пусть нервы, сердце — всё окаменело,

Рванутся, если Воля подстегнет...*

Жаль, что портрет господина Киплинга не может говорить. Я бы задал ему пару-тройку вопросов. Например, существует ли дальнейшая инструкция для тех, кто сумел «связать», «проиграть», «начать» и «заставить»? Или после всего этого полагается красиво умереть? А если один лохматый парень в очках решил, что это не выход? «Кем надо быть, чтобы вздёргивать опять его на дыбу жизни для мучений?»** Да, господин Киплинг, я знаю, что это уже не ваши слова. К нашему диалогу подключился господин Шекспир. Шизофрения у магов-полукровок кажется тоже случается...

Кажется, я задремал. В полусне сегодняшние воспоминания из Омута памяти странно искажались, смешиваясь с другими событиями.

Растрепанная сова Поттера тащила огромную посылку, а мальчик указывал на неё рыжеволосой девочке и говорил:

— Обычно их приносят совы. Но ты — из семьи маглов, поэтому из школы пришлют кого-нибудь поговорить с твоими родителями.

Иллюзия растаяла.

Лили стояла рядом с Дамблдором в кабинете директора.

— Тебе не терпится присоединиться к Сам-Знаешь-Кому, да? — поинтересовалась Лили.

— Вы мне отвратительны, — сообщил Дамблдор. — Пусть они гибнут, лишь бы вы получили то, что хотите?

— Дурррак! — уведомил кто-то голосом попугая. Я обернулся в поисках птицы, но место Фоукса пустовало.