Этюды о карельской культуре

Линию экологических рассказов и эссе продолжает последний, вышедший в 1989 году, сборник «Родные берега». В нем опубликован, в частности, этнографически ценный очерк «От конопляного семени до тони». Автор обстоятельно описывает здесь весь цикл работ от посева конопли до вязания рыболовных сетей. Когда мы заговорили о подобном пристрастии к подробностям, Пекка процитировал Томаса Манна: «Рассказ интересен лишь тогда, когда он очень основателен». Но даже ему, глубоко знающему народную жизнь, подобные описания даются нелегко.

В этот же сборник включены рассказы, в которых представлена так называемая (по К. Паустовскому) «свободная проза», то есть такие произведения, которые сознательно писались без какого-либо определенного сюжета. Более всего это проявилось в рассказе «Я ищу золотую птицу», заметно оно также в рассказе «Желтые листья на снегу».

Помимо названных книг в творческий багаж Пекки Пертту входит большое количество рассказов и очерков, которые публиковались в газетах, журналах и коллективных сборниках, а кроме того, еще и целая серия небольших рассказов, которые он писал на родном говоре и подписывал псевдонимом П. Весиперя. Большая часть этих «диалектных побасенок» печаталась в «Пуналиппу», некоторые были опубликованы в районной газете в Калевале. Затем Пертту решил собрать эти побасенки в книжку, которая стала бы «памятником исчезающему языку», как он сам сказал. Однако отобранных для книги рассказов оказалось маловато. Тогда он быстро «наклепал» еще полдюжины новых рассказов, и в начале 1980 года вышла из печати юмористическая книжка «Побасенки Весиперя» («Лукавинки»), написанная на вокнаволокском говоре карельского языка. Кстати, в других своих произведениях Пекка Пертту почти не пользуется говором, поскольку твердо убежден, что в художественной литературе его применение целесообразно только в тех случаях, если диалектные обороты окажутся в нужных местах и если они характеризуют говорящего.

Темы для своих диалектных побасенок и быличек писатель находит в родном краю. Если нужно, объединяет разные темы, но сам, из своей головы, ничего не добавляет к ним. «Я лишь расставляю их по порядку да наматываю на моего Весиперя».

«Побасенки Весиперя» полны поэзии и живой игры воображения, столь характерных для жителей карельской глухомани. Отношение автора к своим персонажам и их приключениям остается неизменно доброжелательным. Когда я спросил Пекку, от кого он больше всего услышал этих историй и быличек, ответ не заставил себя ждать: от отца, Олексея из Салменкорвы. Отец знал толк в юморе, сам любил пошутить и, как всякий хороший рассказчик, нередко переиначивал услышанные истории так, как будто они происходили с ним. Кроме того, отец не только истории и побасенки рассказывал, он еще знал руны и новые песни. Пекка рассказывал мне, как в детстве читал вслух «Калевалу», а неграмотный отец в некоторых местах останавливал его и делал замечание: «Это неправильно, надо вот так», — и поправлял текст или даже дополнял его. Любимой руной отца была «Состязание в пении», и он с удовольствием распевал ее, когда при попутном ветре лодка бежала под парусом по озеру, а сам Олексей сидел на корме и правил. Моарие, мать Пекки, почему-то не радовало, что Олексей часто пел. Сама Моарие не пела, разве только колыбельные своим детям, но зато у нее был дар причитальщицы, и она причитывала не только на свадьбах и на похоронах, но и по разным другим поводам.

Летом 1968 года я слушал в Вокнаволоке рассказ сестры Пекки Пертту Татьяны. Она приезжала туда из Петрозаводска, где живет постоянно, но о жизни в Салменкорве ей было что вспоминать. Раньше совсем другие обычаи были, не то что теперь. Современному человеку они, пожалуй, смешными кажутся, но вспоминать о них приятно. Например, Юринпяйвя — Егорьев день. В этот день «мы, детвора, с колокольцами на шее бегали вокруг избы, вокруг хлева, вокруг сараев да амбаров». Или в Иван-лиственник, накануне Иванова дня, «мы ходили резать березовые ветки для каждого угла избы», а до этого дня «ни одной веточки не позволялось срезать или качнуть». Да, у Пекки Пертту хорошая почва была, чтобы вырасти писателем, жизнь была насыщена содержанием, а содержание богато формами.

В круг рабочих обязанностей Пекки Пертту с давних пор входило воспитание младших поколений финноязычных писателей. Многие рукописи прошли через его руки, прежде чем были опубликованы. Например, составленный им сборник «На берегах Куйтто» (1973) состоит из рассказов и очерков, авторами которых явились члены литературного объединения Калевалы. Вторым примером является книга Пааво Антипина (Чинкин Симанан Поаво) «Охотничьи тропы», изданная в 1982 году.

Как-то я поинтересовался, над какими произведениями Пекка в то время работал и что у него в планах. Не очень-то охотно Пертту стал говорить, хотя рукописи лежали тут же на письменном столе. Я заметил уже довольно близкий к завершению очерк «Виеристя, оловянная вода и зеркало счастья». Пекка рассказывает в нем о том, чем занимались и какие магические действия совершали в вокнаволокских деревнях в таинственный и немного даже жутковатый двухнедельный период от Рождества до Крещения.

Пекка Пертту уже давно начал писать крупный исторический роман, посвященный тому, как христианская вера и язычество ведут между собой войну, которая кончается поражением обеих сторон. Рабочее название романа — «Лживые колокола». Действие романа будет происходить на фоне зажиточного дома Нискала, стоявшего на берегу озера Венехъярви (Суднозеро). В этом доме еще в начале XX века жила большая семья, в которой насчитывалось более двадцати человек.

В войне, которую ведут между собой христианская и языческая веры, принимает участие, в числе прочих, могучая женщина по имени Вирран Тоарие, хозяйка соседнего с Нискалой дома. «Эта Тоарие приблизительно такая же, как жена Пуссинена у Пентти Хаанпяя, — пояснил Пертту и добавил: — Но рядом с Тоарие эта жена Пуссинена выглядит бледно. Хаанпяя собрал в ее образ все самые прекрасные черты всего финского народа, а в образ Тоарие не надо было собирать ничего». Другие «колдуны-злодеи», действующие в романе, тоже жили в окрестных деревнях, например, в Венехъярви — Онтиппа из Суолахти, в Ладвозере — Пекко из Соари, в Пирттилахти — Сметкю Рийко.

Однажды я заговорил с Пеккой Пертту и о том, каким образом он поддерживает и даже совершенствует свое знание финского языка. Ведь круг людей, говорящих по-фински, в Петрозаводске совсем невелик. Разумеется, важное значение имеет чтение финской литературы. Пекка рассказал, что в молодые годы он столько раз прочитал Линнанкоски, что и теперь еще помнит наизусть многие страницы. Позднее понравились ему и многие другие финские писатели, например Силланпяя и Ахо, а в последние годы особенно близкими стали Хаанпяя и Хуовинен («Мыслитель с Ястребиной поляны»). Важной школой для языкового развития всегда служила и служит ему поныне родная Вокнаволокская сторона. Здесь его учителями являются земляки — самые обыкновенные, простые люди этого края. Их речь он слушает, словно музыку, их слова, изречения использует в своем творчестве, соблюдая, конечно, нормы литературного языка. «Должен сказать, что это ничуть не меньше помогает развивать язык, чем чтение самого лучшего современного романа. Но сказанное отнюдь не означает, что я будто бы умаляю значение литературных влияний».

Здоровье у Пекки Пертту не слишком хорошее. В своей милой сердцу Салменкорве после лета 1986 года Пекка мог бывать только в воспоминаниях. Непреодолимым препятствием стали для него лестницы не оборудованного лифтом дома, и остается только поглядывать на улицу из окон пятого этажа. Но в своей квартире Пекка двигается много, правда еще больше сидит за своим письменным столом, неутомимо трудится, потому что, как он мне сказал, «Нурми-Туомас начал стучаться и стучит, не переставая. Так что приходится торопиться».