Невеста Тайного министра

Глава 15. Пожарище

Стася открыла глаза и потянулась. В теле она ощущала слабость, но не ту приятную истому, которая бывает после тяжёлого дня работы на кухне в таверне или путешествия в трясущемся на кочках экипаже. Стася чувствовала, словно ее сбросили на дно оврага, где она рассыпалась на мелкие кусочки, а потом эти кусочки приклеили друг к другу. Казалось, любое неосторожное движение — и она снова рассыплется. Девушка села на кровати и позвала Ойку. За дверью зашуршали, и в спальню вошла незнакомая женщина, уже не молодая, седоватая, опрятно одетая.

— Добрый день, госпожа, — поклонилась она, — меня зовут Вельса, я буду вам прислуживать.

— А где Ойка?

— Она рассчиталась, госпожа, и уехала. Сказала, что не может жить в этом проклятом месте.

— Я вас не помню среди слуг, — насторожённо ответила Стася.

— Я служила старшей горничной при госпоже Басе. После её смерти вернулась в деревню, но господин Смеян снова пригласил меня. Сейчас я приготовлю вам ванну, потом вы оденетесь и выйдете к своему господину.

— А где Смеян?

— Он отправляет подводы с книгами из библиотеки в своё имение.

Стася ничего не понимала, только хлопала глазами. Что тут произошло после того, как она свалилась в горячке? Пока Вельса готовила ванну, Стася пыталась расспросить её, но горничная или ничего не знала, или не хотела говорить с госпожой, отнекиваясь односложными «не понимаю вас». Стася села в тёплую, но не горячую воду и вскрикнула. Рука была словно ошпарена. Девушка поднесла её к лицу и вздрогнула. Кончики указательного и среднего пальцев почернели. Жар подкатил к самому горлу Стаси, и она поняла: «Этой рукой я прикоснулась к нежити».

Купание не принесло Стасе удовольствия. Даже когда Вельса вымыла её слипшиеся от пота, свалявшиеся в неопрятный комок кудри, расчесала их и высушила полотенцем, Стася не почувствовала себя бодрее. Она надела скромное голубое платье с вырезом-лодочкой и узким кружевом на рукавах и по подолу, по всей видимости, принадлежавшее Басе. Ничего не почувствовала и вздохнула. «Я опустошена, — печально подумала она, — но это и к лучшему. Если бы моя умершая сестра вот теперь достучалась ко мне через свои вещи – это бы окончательно убило меня». Вельса заплела Стасины косы и поднесла зеркало к лицу госпожи. В рамке отразилась худая мордашка с остро очерченными скулами. «Только губищи и глазищи, вот и вся Стася, — подумала девушка, — наверное, я потеряла за время болезни килограмм пять или шесть. Интересно, сколько я пролежала тут в беспамятстве, и что делалось в имении?»

На эти вопросы она получить ответы от мрачной Вельсы не могла. Была бы Ойка рядом, она бы уже нащебетала целую гору новостей.

— Я сообщу господину Смеяну, что вы готовы выйти к обеду, — церемонно поклонилась Вельса и удалилась.

Стася не стала ждать, когда она вернётся, а направилась прямо к Зосиме. Их комнаты были неподалёку, на одном этаже. Стася, немного пошатываясь от неотпускавшей её слабости, добрела до спальни гвардейца и вошла без стука, как хозяйка. Зосима полусидел-полулежал в подушках. При виде девушки он слабо улыбнулся и попытался встать, но Стася остановила его жестом.

— Здравствуй, Зосима-Дубина! — хихикнула она, и он тоже засмеялся, — Ты уж меня прости, что я ругала тебя. Но кличку я к тебе приклею. Зосим на свете много, а Дубина – одна.

— От вас и кличку не обидно слышать, — ответил юноша и покраснел, — вы теперь будете для меня навсегда идеалом воина. Я помню, как вы храбро сражались. Я никогда не видел таких девушек. Господину Смеяну повезло.

— Хватит уж мне комплименты говорить, — улыбнулась Стася, — лучше расскажи, как ты себя чувствуешь.

В этот момент дверь открылась, и в спальню вошёл незнакомец с подносом, заваленным бинтами и мазями. Он поспешно поклонился девушке.

— Госпожа, — торопливо ответил Зосима, — это наш лекарь. Его зовут Вышевзор, он лечит меня по приказу господина министра.

— Я и вас лечил, госпожа Стася, — хмуро ответил колдун, — надеюсь, вы себя хорошо чувствуете?

— Благодарю.

Стася подарила колдуну длинный и недоверчивый взгляд. Похоже, что в имении кое-что поменялось, появились новые лица, и Стасе они не слишком нравились. Чтобы не мешать перевязке раны, она вышла из спальни и направилась к выходу из дворца. Ей было необходимо взглянуть на усыпальницу.

Следы костров изуродовали часть сада, выжженная трава в нескольких местах обнажила землю, и та сиротливо чернела. Маргаритки, усыпавшие всю округу, были изрядно вытоптаны и увяли. Несколько тонких яблоневых стволов сломались. Некому было навести тут порядок. Хенрик не будет платить за содержание имения, в котором он пока не заинтересован. Стася медленно брела по тропинке, вспоминая стремительный и кровавый бой. Ей так и не удалось узнать от Смеяна, чего именно хотели нападавшие, но теперь Стася уже и не хотела ничего знать. Она не так представляла себе жизнь невесты Тайного министра. Она чувствовала себя в центре опасности. Точно ведьма, привязанная к столбу, вокруг которого уже раскладывают хворост.

«Ойка сбежала, — подумал Стася, — и правильно сделала. Наверное, если бы не Смеян, которому я предназначена, я бы тоже улепётывала сейчас по Срединному Торговому Тракту прочь от Солнечных Холмов. К спасительной таверне «Три дороги», где никогда ничего не происходит. Я бы уткнулась в колени Клары и порыдала бы всласть. А она гладила бы меня по волосам, приговаривая, что всё дурное пройдёт без следа».

Стася подошла к усыпальнице. Возле неё сидел широко расставив ноги гвардеец. Он расположился на пне, который притащил невесть откуда, и чистил пищаль. При виде госпожи он вскочил и вытянулся в струну.

— Я хочу почтить память сестры, — спокойным, но властным тоном произнесла Стася.

Она удивилась тому, как легко она копирует интонации Смеяна. Гвардеец услужливо распахнул дверь усыпальницы и зажёг факел на стене. Стася взяла его из рук гвардейца и приказала нести караул у двери. То, чем она собиралась заняться, не требовало лишних глаз.

В склепе было прибрано, старые увядшие цветы унесли, пол вымели. Все гробы были на месте и плотно заколочены. Стася подошла сначала к гробу Баси Лучик.

— Прости, сестрица, — шёпотом произнесла девушка и поднесла факел к крышке.

Огонь охватил шелк окантовки, лента по контуру гроба занялась пламенем. Вскоре язычки огня перекинулись наверх.

То же самое Стася повторила ещё и ещё, прося прощения у каждого покойника.

—— Постарайтесь понять меня и простить, незнакомые мне Вильды. Неони, Марек, Антоний и Антония, Сигизмунд и Арнелла. И ты, проклятая тварь, потерявшая человеческий облик и приносящая зло даже после твоей смерти!

Последнюю фразу Стася выкрикнула, бросая факел на крышку гроба Амброзия Вильда, потом закашлялась от нестерпимой вони, и выбежала из усыпальницы.

Гвардеец, почуявший запах дыма, кинулся ей навстречу, но девушка метнула в него небольшой комок воздуха, и юноша шлёпнулся на землю. Стася стояла, прижавшись спиной к двери склепа. На ее лице играла мрачная улыбка. Она собиралась отражать любое нападение, но гвардеец не рискнул связываться с ведьмой. Он посучил ногами, поднялся с земли и ринулся прочь с воплями о пожаре. Стася медленно побрела вглубь сада. Она шла к могиле ведьм, поросшей маргаритками. За её спиной топотали десятки ног, слышались бестолковые, резкие возгласы. Кто-то отдавал распоряжения потушить огонь в склепе, но гвардейцы и слуги боялись туда войти. Стася не оборачивалась, и вскоре она оказалась в той части сада, в которой не была никогда. Здесь было необыкновенно тихо, точно в больные, воспалённые уши капнули снадобья и вложили мягкий утиный пух. Так в её детстве делала Бася, любимая сестричка. Могильный холм был полукруглым и свежим.

«Земля просядет тут нескоро, если вообще просядет, — подумала Стася, — может быть, она останется мрачным напоминанием о том, сколько жизней выпито ради несуществующего бессмертия». Стася опустилась на колени и стала перебирать венчики и качающиеся от лёгкого ветра лепестки. Белоснежные и бледно-розовые маргаритки цвели, питаясь прахом усопших девушек. Возможно, они будут цвести, пока не выпадет снег. И даже сквозь сугроб будет пробиваться их зелень и радостные головки.

Она вздрогнула от звука вспорхнувшей птицы. Дрозд перелетел на ветку повыше и хитро посмотрел на неё блестящим глазом.

— Привет! — шепнула ему Стася.

Дрозд снова взмахнул крыльями и отправился в глубину сада, чтобы петь свои летние песни подальше от этого грустного места. Стася легла рядом с могильным холмом. Трава была тёплой и сухой, немного кололась через тонкую ткань платья. Девушка смотрела на небо сквозь густые кроны, но яркий солнечный свет резал глаза, и она прикрыла веки. По её руке пополз муравей, щекоча беспокойными лапками. Стасе было спокойно и уютно, точно она сливалась воедино с землёй, травинками и отцветшими бутонами, всеми жуками-букашками, названий которых она не знала. Дрозд вернулся, не найдя слушателей для своей жизнерадостной песни, и стал петь для девушки. В его трелях было торжество жизни, манифест красоте и радости яркого летнего дня.

«Я бы лежала под маргаритками вместе с теми девушками, что качались под потолком на вывернутых суставах. И слушала бы песни дрозда, размышляла бы о том, как скоротечна жизнь и вечна смерть», — подумала Стася и заснула.

Проснулась она от запаха лимонных корок. Так пахла рубашка мужчины, который нёс её на руках. Стася с трудом разлепила веки и подняла глаза вверх.

— Смеян… — прошептала она и снова закрыла глаза.

— Спи, моя девочка.