Так начиналась жизнь

21

В кабинете секретаря райкома партии — массивный стол и дорогие кресла с резными ножками, доставшиеся в наследство от уездной канцелярии. В комнате тихо, кирпичные степы прочного старого дома глушат все звуки улицы. А в окно видно, что поселок живет шумной жизнью: катятся арбы, палками торопят своих ослов погонщики, снуют пешеходы.

Карим сегодня хмур и задумчив. Дел, столько дел! Это и рождает чувство постоянной озабоченности, а порой неуверенности в своих силах. Вчера он вернулся из длительной поездки по аулам района. Больше десяти лет прошло с того времени, как установлена советская власть, а дехканин еще живет в нужде. Земли получил, а обрабатывает ее плохо, с превеликими трудностями. Не хватает тягловой силы, нет мочи в одиночку бороться с засухой. Да, колхозы нужны. Они помогут сломить и деревенского кулака — самого безжалостного эксплуататора. Это, понятно, вызовет вспышку недовольства, классовая борьба обострится. Значит, надо быть готовым ко всякого рода неожиданностям, усилить революционную бдительность.

Со скрипом приоткрылась дверь. В щель втиснулась голова заведующего общим отделом райкома. Вид у него встревоженный. Округляя глаза, он произносит испуганно:

— Иванов из обкома.

— Василий? — Карим в радостном удивлении привстал. — Зови! Пусть зайдет.

Ему вспомнились годы гражданской войны и веселый русоволосый друг Вася. О том, что Василий теперь работает в обкоме, Карим узнал недавно, встретиться им пока не доводилось.

В кабинет вошел высокий плотный мужчина в полувоенном френче. Очень спокойный взгляд, седые виски. На лбу глубокие борозды морщин, а две складки, залегшие рядом с уголками правильно очерченного рта, придавали его красивому лицу суровое выражение.

Карим — нетерпеливый, порывистый — так и выбежал из-за стола. Да, перед ним был Василий! И все-таки где-то в подсознании он огорчился от того, что друг его так изменился. Память не хотела считаться со временем. Вспомнилось давнее.

...Устало ступают кони. В такт их размеренному шагу покачиваются в седлах красноармейцы. Их пятеро. Одежда, лица людей серы от пыли. Притупляет внимание утомительное однообразие раскинувшейся равнины.

Первым едет Карим, он местный житель, а потому и ведет отряд. В седле юноша держится прямо, взгляд его задумчиво устремлен вдаль. Негромко над степью льется тоскливая без конца и начала мелодия.

Скоро две недели, как отряд не знает отдыха. Он гоняется за бандой.

По какому маршруту двигаются бандиты, никто из опрошенных сообщить не смог. Оставалось предположить, что они делают по местности большой, на несколько сотен километров, круг.

Карим оборачивается к скуластому парню.

— Вася, кони совсем устали.

Красноармеец пытается оглядеть степь.

— В том ауле, пожалуй, можно будет сделать привал. — Он показывает на серые домики и коричневые юрты, раскинувшиеся в полукилометре, по правую сторону дороги.

Красноармейцы свернули с тропинки, сразу начался пологий спуск в лощину. Под копытами лошадей захрустела солончаковая корка. Тут все и увидели, что к ним кто-то бежит, машет руками.

Поскакали навстречу. Бежавший оказался подростком, едва ли ему было больше тринадцати лет. Он плакал. Пытался сдержаться, и не мог. Размазывая слезы по грязному лицу, мальчонка повторял только одно слово: «Дяденьки, дяди...» Карим спрыгнул на землю, нагнулся над мальчиком, слегка встряхнув его за плечи.

— Ну, брось хныкать, рассказывай поживей.

— У н-нас басмачи! Па-апу во двор вывели, палками бьют...

Карим, быстро выпрямившись, оглядел товарищей.

— Сколько их в ауле? — спросил Василий.

Глаза его прищурились, дыхание участилось. Он уже чувствовал запах близкого боя.

— Много.

— Сколько?

Мальчик, подняв вверх обе руки, растопырил на них пальцы. Он, очевидно, не знал счета.

— Десять!

Теперь все повернулись к Василию, который командовал отрядом. Он должен был принять решение.

— Бой примем.

В этот момент со стороны аула до красноармейцев донесся топот коней и нестройные крики: «Ал-л-а-а! Ал-ла-а!»

— Опередили!

Красноармейцы выскочили из лощинки и увидели, что, растянувшись цепочкой, на них несутся всадники. Впереди, намного оторвавшись от своих и часто на них оглядываясь, скачет богато одетый, по всей видимости, главарь.

«Сомнут они нас, порубают», — с тоской подумал Василий. Расстояние быстро сокращалось. Он уже видел рты, широко раскрытые в крике, округлившиеся глаза всадника, скачущего первым. То был момент предельного нервного напряжения.

И вдруг бандиты почему-то стали сдерживать своих коней. А передний этого вовремя не заметил и продолжал приближаться к красноармейцам. Вот он, привстав на стременах, весь вытянулся, поднял над головой кривую саблю.

Василий, перекинув клинок из правой в левую руку, чуть дернул повод. Конь послушно повернул и оставил противника слева. Сверкнул клинок. Когда сильно дернуло руку, Василий понял, что удар пришелся в цель. И точно, всадник, схватившись за голову, стал медленно клониться в седле. Остальные бандиты, не приняв боя, поспешно развернули коней. И два отряда вскоре вытянулись в линию. Сбоку, упав на луку седла, истекая кровью, продолжал скакать курбаши.

До басмача, которого Василий решил нагнать, остался десяток метров. Василий уперся взглядом в его согнутую спину. Бандит, будто почувствовав это, быстро оглянулся. Лицо исказила гримаса страха. Он поднял руку с тяжелым маузером. Над головой Василия с визгом пронеслись пули: одна, вторая, третья... Он прижался к шее лошади, но преследования не оставил. Вот до бандита три, два метра. Быстрый взмах шашкой, и конь, испуганно заржав, несется в степь без седока.

Кони у красноармейцев утомлены дневным переходом, и басмачи отрываются от преследователей. Ясно, что дальнейшая погоня бесполезна.

Тогда Василий подает знак рукой, все останавливаются. Красноармейцы рвут из-за спин винтовки, стреляют. Но пули не находят цели: трудно поразить всадника, скачущего галопом.

Догорает багровый закат, на землю опускаются сумерки. Там, куда ускакали басмачи, садится облако пыли. И ни звука кругом. Временами у кого-нибудь лишь звякнет уздечка да глубоко вздохнет конь.

...Карим и Василий обнялись. Потом, отступив, глянули друг другу в глаза. И время словно бы отступило, друзья вновь почувствовали себя молодыми.