Так начиналась жизнь

5

Тем же утром лейтенант подробно доложил начальнику горотдела милиции о расхитителях риса. Сегодня он еще должен уточнить все, что касается человека, называвшего себя Бригадиром, заняться его розыском. Толика тоже придется взять под стражу. Он основной исполнитель задуманной главарем преступной группы кражи.

— Действуйте, лейтенант. Это ваше первое серьезное служебное поручение. Нам нужна вся эта «бригада», — сказал полковник, доброжелательно улыбнувшись молодому сотруднику.

...Шофер грузовика был приглашен к одиннадцати. Часы, однако, показывали уже половину двенадцатого, а он все не появлялся. Тулепов стал нервничать. Наконец, решил позвонить в проходную.

Дежурный ответил, что никто к следователю не просился.

— Подождите! — тотчас воскликнул он. — Тут какой-то мужик у входа вертится. И никак подойти не решается. Сейчас я его позову.

Дежурный положил трубку рядом с телефоном. И лейтенанту было слышно, как он крикнул кому-то в открытую дверь.

— Товарищ, вы не к следователю Тулепову?

Что ответили дежурному, лейтенант не разобрал. Но веселый голос милиционера его обрадовал:

— К вам! Выписывать пропуск?

Шофер был коренастый, крепкий. Левую щеку рассекал глубокий шрам. Он задел и бровь, отчего казалось, что он косит.

— Где пострадали, Глебов? — спросил Тулепов.

«Не случайно Бригадир выбрал тебя, — подумал лейтенант. — Внешность уж очень характерная».

— В аварии побывал. Года три назад.

— Судили?

— Потерпевших не привлекают.

— Верно. Так где вас нашел Бригадир?

— Кто?

— Ну, тот человек, кому принадлежал припрятанный рис.

Ответ шофера подтвердил предположение лейтенанта, что Глебов подключился к преступной группе в последний момент. Почему? Новый человек в таком деле — это еще один свидетель. А Толик? Он куда девался?

— Человек тот меня встретил в чайной. Она на полпути от совхоза. Ну, чей рис был припрятан. Он мне не сказал о грузе, обещал сотню за рейс. А потом — премиальные, чтобы молчал.

— Так и сказал?

— Да.

— Может, убить хотел?

— Точно. Я это почувствовал, когда мы оказались на том пригорке. Как понял, что ворованное подрядился возить, перепугался. Хотел на попятную. Только куда там. Убьет. Сами видели, какое безлюдье вокруг.

Возможно, Глебов разыгрывал из себя жертву. Сейчас это было в его интересах. С виду он был не робкого десятка. Когда такой возьмет в руки монтировку или какой другой тяжелый предмет, к нему не подступиться.

— Испугались, говорите?

— Взгляд у него нехороший. Я так понял: если бы ему не нужны были грузчики, закопал бы он меня и Степана в песок.

— Он ехал с вами в кабине?

— Отдельно. У него белая «Нива». Почти новая. Со мной Степан был. Поддатый.

— Выпивший? — уточнил лейтенант.

— Ага. Говорит, говорит, и никакой связи между словами уловить нельзя. Встречаются же такие...

— Случается. А номер «Нивы» запомнили?

— А не было на ней номера. Снятый.

— А что же смотрела инспекция, когда вы ехали?

— Не знаю. Может, перед постами он номер прикручивал. Минутное ведь это дело.

— Может быть... Может!

Лейтенант задумался. Марка машины, цвет. Если хорошо покопаться, владельца он найдет максимум за неделю. Но тут что-то не так. Не может опытный преступник подстраховывать себя только таким примитивным способом.

В кабинете было прохладно, но Глебов взмок. Ругал, видно, себя, что польстился на дармовые деньги, которые тюрьмой оборачиваются. Неприятным ведь сразу показался ему тот тип. Вроде бы мягкий, добрый был, когда уговаривал. А стоило неожиданно перехватить его взгляд, когда тот думал, что за ним не наблюдают, в глазах презрение и могильный холод. Такой убьет спокойно, без угрызений совести. Это Глебов понял еще там, на песчаном бугре, когда струсил, когда хотел пойти на попятную.

Вытерев потные ладони о брюки, он спросил:

— Меня посадят?

— Непременно.

— Меня отсюда не выпустят?

— Почему же? Человек вы не глупый, прятаться от закона не станете.

— Значит, срок небольшой. Как несознательному пособнику.

— Суд все определит. Суд.

Надо было теперь у Махоркина подробнее узнать о главном помощнике Бригадира, этом Толике. Поиск придется вести параллельно, а брать одновременно с Бригадиром. Хотя, почему у меня такая уверенность? Какие-то причины ведь не позволили Бригадиру вторично воспользоваться услугами Толика? Не поделили ворованное? Не сошлись в цене?

Махоркин, когда он вновь предстал перед Тулеповым, выглядел похудевшим. Под глазами набухли мешки — свидетельство больных почек или нездорового сердца.

— Совсем не сплю я, гражданин следователь, — пожаловался он.

— Это пройдет. Месяца три поломает, и пройдет.

— Сколько?! — переспросил Махоркин испуганным голосом.

— Станете нормальным человеком.

— Я не выдержу... — произнес Махоркин. И, немного поколебавшись, добавил: — Может, опохмелиться дадите?

— Не положено.

Губы у Махоркина вдруг побелели, глаза сузились. Вскочив со стула, он закричал:

— Тогда ничего не скажу! Вот, выкусите! — он ткнул в сторону лейтенанта кукиш.

— Успокойтесь, Махоркин. Вы задержаны на месте преступления — это главное. Организатор, которого вы называете Бригадиром, скрылся. Разве не обидно? Втянул вас, бросил за решетку, а сам разгуливает на свободе.

Махоркин вновь опустился на стул. Притих, задумался. Одет он был неряшливо. Воротник некогда зеленого пиджака, измятого до предела, засалился, блестел толстой жирной полосой. Рубашка, цветом похожая на милицейскую, расстегнута. Вместо верхней пуговицы торчал клок оборванных ниток.

— Сколько вам дал Бригадир за работу на комбайне? — спросил лейтенант.

— Ничего.

Это было интересно. А может, Махоркин крутит что-то? Нет-нет. Он говорит правду. Ведь комбайнер почти не рисковал. Его обязанность обмолачивать рис. А кто подъедет за ним, куда повезет — забота других людей.

— А сколько обещал?

— Пять тысяч.

— И вы не искали, чтобы получить обещанное?

— Он нашел меня сам. Предупредил, чтобы язык держал за зубами. А деньги, мол, будут после реализации товара.

— Вы молчали?

— По пьяному делу, может, кому и говорил, только кто пьянчужке поверит?

Лейтенант впервые слышал, чтобы алкоголик признавал себя таковым. Видно, многое передумал Махоркин, находясь в камере предварительного заключения.

— Во второй раз Бригадир опять обещал пять тысяч?

— Да.

— И вы согласились, в сущности не веря ему?

— Куда было деться, если сидишь на мели? Во время уборки он выдавал мне в день по три бутылки портвейна.

— Через Толика?

— Да.

— За каждую левую машину — бутылка?

— Не всегда так выходило.

— Ну, хорошо. Как же он расплачивался в этот раз?

— Через гастроном.

— Натурой? — не понял Тулепов.

— В рассрочку. Он показал меня продавщице, отдал ей зеленую[5] и сказал, чтобы больше трех бутылок в день не давала. Помереть, мол, может.

— Это на десять дней, — подсчитал лейтенант. — А потом?

— Обещал рассчитаться.

Лейтенант записывал показания. Он не торопился, потому что ждал звонка. Там, в автоинспекции, сейчас разыскивали белую «Ниву». Тулепов еще раз оглядел отекшего, согнувшегося на стуле Махоркина, которого била мелкая дрожь.

Было очевидно, что Бригадир, так лейтенант привык уже называть организатора преступления, не хотел вводить в свою группу новых людей. Исключение было сделано для шофера грузовика Глебова. И не переставала мучить мысль: что же с Толиком? Почему произошел разрыв?

— Ну, давайте дальше, Махоркин. Что же вы летом так просто согласились воровать рис?

— Я уже говорил. Убедил себя, что мое дело сторона. Подкатила автомашина — засыпал из бункера, вот и все.

— Подъезжали в неурочное время, наверное?

— В обеденный перерыв. И вечером еще.

— А Толик, он что: из привлеченных в совхоз временно, на перевозку зерна?

— Да.

— Опишите мне его.

— Ну, рост небольшой. Скуластый. Глаза черные, узкие. Русские слова произносит хорошо, чисто.

— Постой-постой? Он что, не русский?

— Ну, да. Может, казах...

— А настоящего его имени не знаешь?

— Может, Толыбай?

Лейтенант знал, что есть такая практика: переиначивать местные имена на русский лад. Для простоты общения. А тут была, наверное, кроме того, и маскировка.

— А точно не знаете?

— Нет. Да и не интересовался я. Какая мне разница.

— Верно, — согласился лейтенант.

Настроение у него испортилось. Все усложнялось. Упустишь время — разбегутся преступники. Не так-то просто будет их отыскать.

В комнату вошел сотрудник отдела. В руке у него был лист бумаги. Он передал его лейтенанту так, чтобы не увидел написанного допрашиваемый.

Это было сообщение из госавтоинспекции: «Белых «Нив» значится на учете 76. Если снять с контроля старые и совершенно новые, недавно поступившие, остается 45. Выписали, прежде всего, номерные знаки и адреса городских владельцев. Районных и сельских дадим позднее».

— Ну, а номер машины Толика? — Продолжал допрос лейтенант, — он ведь его не мог снять?

— А никто не снимал. И Бригадир несколько раз приезжал на «Ниве» с неснятым номером.

— На белой?

— Да.

— Что ж ты не говоришь, зачем приезжал?

— Проверить.

— Снабжает ли вас Толик вином?

— Да.

— А номер?... Какой номер был на той белой «Ниве»?

Махоркин наморщил лоб.

— Первая — пятерка... Потом — шестерка... — А последний раз... с восьмерки почему-то начинался.

— Поменял, значит, номера?

— Вот-вот! А тогда мне показалось, будто сам я в цифрах запутался.

— Другие цифры не помните?

Махоркин взялся дрожащими пальцами за голову. Ему, видимо, было действительно плохо.

— Если стакан винца, — попросил он жалобно. — Тогда я, может быть, вспомню.

— Сочувствую, но... — произнес лейтенант.

Надо было побыстрее закончить этот допрос и приняться за розыски хозяина белой «Нивы». Тулепов не думал, что им окажется самозваный Бригадир. Но, как говорят, чем черт не шутит. Вдруг повезет.

— Ну, а как с номером Толика? Его машину вы видели ежедневно.

— Номер смешной: как ни поверни, переставь цифры, почти то же выходит. Шестьдесят девять — девяносто шесть... — Или девяносто шесть — шестьдесят девять. Перед глазами кружочки с согнутой палочкой так и эдак мелькают.

Лейтенант записал на листе бумаги номера.

Вызвав дежурного милиционера, подождал, не поднимаясь из-за стола, пока уведут арестованного.