Так начиналась жизнь

12

Только через три недели Тулепов вышел из больницы. Но повязку с него не сняли и на работу выходить запретили.

Внимание жены, которым она его окружила, вначале приятное, теперь стало его раздражать.

А Кумрай никак не могла понять, чем угнетен ее муж. И настойчиво продолжала свою женскую линию.

— Ну, скажи им, что память теряешь, — подсказывала она. — Пусть непригодным к службе признают. Устроишься куда-нибудь в отдел кадров... У строителей, говорят, хорошая зарплата.

Тулепов отмалчивался. Иногда он думал так же, как и жена. Но настроение это проходило, и тогда неудержимая сила опять влекла его на работу. Хотелось вновь всецело утонуть в сутолоке повседневных забот, ночных вызовов, срочных командировок.

Неожиданно позвонил полковник. Справился о здоровье.

— А знаешь, — вдруг произнес он веселым голосом, — завтра начнут судить всю бригаду. Тебе это, наверное, интересно будет послушать.

— Конечно. Спасибо, — отозвался лейтенант.

— Нет-нет. Спасибо надо сказать тебе. И мы это скоро сделаем. Публично. Выздоравливай.

Весь день Тулепова не покидало хорошее настроение. Похвала полковника окрыляла. Приятно было и то, что дело, которым он занимался, успешно доведено до конца. Преступники понесут наказание.

Жена заметила эту перемену. Но истолковала ее по-своему.

— Упросил врачей закрыть бюллетень? — спросила с тревогой.

— Понимаешь, преступников судят!

— Что удивительного? И ничего радостного.

— Конечно. Но это мои преступники.

У Кумрай от удивления вытянулось лицо.

— Извини, не так сказал. Судить будут людей, которых я вывел на чистую воду.

— Успокойся. Суд решит так, как и положено по закону.

— Не сомневаюсь. И все же интересно побывать на процессе.

— Тебе нельзя. Ты болен.

— Понимаю.

Кумрай, решив, что разговор на эту тему окончен, вышла в другую комнату.

Затем наступил вечер. За ужином Тулепов неожиданно предложил Кумрай:

— Может, ты сходишь?

— Куда?

Кумрай сперва не поняла, о чем просит ее муж. Когда догадалась, ответила:

— Если тебе этого хочется. — В глазах жены стояли слезы. — Опять вернешься в милицию?

На следующий день Кумрай ушла в суд. К обеденному перерыву она дома не появилась. До суда было не близко, и Тулепов подумал, что жена не захотела опаздывать на процесс. Значит, заинтересовалась. Он снова занялся малышом. Накормил сына манной кашей, которую жена сварила еще утром. Поводил, держа за руки, по полу. Сын едва начал ходить, и слабые ножки у него подгибались.

Когда же мальчику все это надоело и он захныкал, соскучившись по матери, отец потуже запеленал его и принялся раскачивать, напевая на манер колыбельной какой-то марш.

Кумрай вернулась только с наступлением темноты. Кинулась к ребенку, принялась его целовать — лоб, щеки, в ладони крохотных рук. Она была оживлена, поглядывала на мужа так, словно видела его впервые.

— Меру пресечения одобряешь? — сказал он.

— Еще как! — отозвалась Кумрай. — Эта перекупщица... Она сама не продавала, у нее, оказывается, были подобраны люди, которыми еще и помыкала.

— Масштаб.

— А тот, который бригадиром себя назвал? Подлец! Скольких людей на воровство подбил.

— У каждого своя голова. И надо было хорошенько подумать, прежде чем лезть в преступную шайку.

— Возможно, ты прав, а мне жаль Махоркина. Когда осужденных уводили, Алдаханову разрешили попрощаться с женой. Я стояла совсем близко и слышала, как он ей шепнул: «Дождешься меня, всю жизнь на руках носить буду. Запомни!» Не выдержала я, расплакалась.

Тулепов отошел от жены, задумался. Что же надо предпринять, чтобы человек вовремя мог остановиться и не переступать ту черту, которая затем навсегда отделит его от честных людей?

Готовых рецептов на все случаи жизни, к сожалению, не было. А хотелось, очень хотелось, чтобы они существовали.