Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700
- Автор: Михаил Богословский
- Жанр: Биографии и Мемуары / История: прочее
- Дата выхода: 2022
Читать книгу "Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700"
Появление русского корабля вызвало даже страх. Пошли преувеличенные толки. Была молва, что на корабле находится сам царь, — этот слух пустили иностранные посольства, — вот почему турецкие начальные люди подъезжали и присматривались к кораблю. Опасались прибытия целого русского флота; говорили, что русский флот из 10 военных кораблей и 40 мелких судов выходил в Черное мое, достигал Анатолийского берега и подходил к Трапезунду и Синопу. Имея флот на Черном море, царь мог мешать подвозу в Царьград съестных припасов. Знатный грек в Галате спрашивал у переводчика Афанасия Ботвинкина, сколько у государя сделано кораблей, и по поводу ответа Ботвинкина, что «готовых ныне сто, а еще к тому многие делаются», заметил: «Здесь того зело боятся и все говорят: как-де царское величество Черное море запрет, то в Цареграде будет голодно, потому что хлеб, масло, лес, дрова привозят с Черного моря из-под Дунайских городов: Браилова, Измаила, Галации, Килии, Белгородчины, Очакова»[811].
Стоявший на якоре против самого султанского дворца русский корабль не давал туркам покоя. Делались попытки перевести его на другое место. Вскоре же по прибытии, 9 сентября, явившись к посланникам, пристав говорил, чтобы корабль с того места, где он стоит, свесть и поставить там, где стоят французские, английские и голландские корабли; здесь же стоять ему непристойно, потому что капитан стреляет из пушек «необыкновенно почасту». Возразив, что капитан стреляет «по обыкновению», посланники отправили, однако, к нему подьячего Ивана Грамотина с приказанием перевести корабль на место стоянки французских, английских и голландских кораблей и из пушек «без дела и безвременно» не стрелять. Памбург переводить корабль отказался и ответил, что корабль стоит в пристойном месте, а из пушек он стреляет «по обыкновению». Через два дня, 11 сентября, вновь приходил пристав с теми же жалобами, на этот раз от самого великого визиря. Визирь велел сказать, что «капитан стрельбу чинит не по обыкновению, как ведется, и почасту стреляет безвременно, и такая-де стрельба салтанову величеству неугодна. Да и стоит-де тот корабль близко его, салтанских, сараев (дворца), не в указанном месте». Посланники возразили, что капитан стреляет не «безвременно», а на вечерней и на утренней зорях из одной пушки «по манеру воинскому, как на кораблях ведется для караулу». Так же стреляют и с других иностранных кораблей. Пристав в ответ указывал, что такая стрельба бывает в открытом море и во время войны: «Корабельное обыкновение, как ведется, он, пристав, знает, и пушечная стрельба для караулу бывает и в барабаны бьют на тех кораблях, которые бывают на море или где в воинском случае. А капитан царского корабля, приехав в чужое государство под самую столицу, чинит стрельбу будто на какую похвалу тому кораблю или себе, не по обыкновению и то-де он чинит зело досадительно». При этом пристав не удержался от осуждения качеств царского корабля: «А корабли им, турком, не в диковину; и тот корабль, на котором они, посланники, к Царюграду пришли, сделан плоскодон и в морском плавании от волнения будет он небезопасен и неспособен».
Посланники горячо протестовали, говоря, что «и в Российском государстве корабли не в диковину ж, и у великого государя кораблей великих, и средних, и малых множество. А тот корабль, на котором они, посланники, пришли, сделан таким подобием, как ведется, а не плоскодон». Пристав и сам видел его в морском плавании, и перед турецкими кораблями «он в хождении был скор и от волнения морского безопасен». Такого турецкого корабля они, посланники, не видали ни в Керчи, ни в Царьграде; турецкие корабли перед царским кораблем «гораздо плохи и малы». Недаром же ежедневно приезжают смотреть его многие турки и окрестных государств иноземцы; если бы он был плох, то смотреть бы его не приезжали[812].
Разговоры, однако, тем не кончились. На следующий день, 12 сентября, приезжал к посланникам для переговоров о предварительных церемониях по приему посольства «салтанова величества тайных дел секретарь и переводчик», как его титулует «Статейный список», турецкий государственный деятель, дипломат, писатель и философ, доктор Болонского университета Александр Маврокордато. По окончании переговоров, для которых он приезжал, он поучительно заметил: «Всякое-де государство имеет свой закон, и устав, и правление, по которому должны послы, и посланники, и всяких чинов люди, где в котором государстве быть им прилучится, поступать. Однако ж, будучи ныне в государстве салтанова величества, царского величества на воинском корабле капитан стреляет из пушек необыкновенно, ночью поздно, а по утру рано. И салтанову-де величеству гораздо то нелюбо, потому что необычное стреляние есть некоторой великой государственной в государстве турском знак. И чтоб они, посланники, того ему впредь чинить не велели». Посланники привели в ответ Маврокордато объяснение, данное им накануне капитаном, которого они призывали: «Он чинит то стреляние по маниеру воинскому для того: когда солдаты становятся на караул с утра и в вечеру, тогда должно тот маниер ему учинить», причем он ссылался на пример других иностранных кораблей. Маврокордато заметил, что с иностранных кораблей бывала стрельба, когда султана не было в Царьграде, а был он в Адрианополе. «А ныне то стреляние запрещено». Пусть они запретят стрелять и капитану. «В день пусть-де стреляет, сколько хочет, только чтоб по утру рано и в вечеру поздно не стрелял, потому что то стреляние есть в Турском государстве некакой государственный знак». Посланники обещали, что если французским и английским кораблям «по маниеру воинскому стрелять будет заказано, то и они капитану стрелять закажут»[813].
Корабль остался стоять на том же месте, где он с самого начала бросил якорь, против султанского дворца, а то, что на нем случилось через несколько дней, вызвало в Константинополе переполох и панику. Капитану хотели запретить делать по одному пушечному выстрелу на вечерней и утренней зорях. Каково же было всеобщее изумление и беспокойство, когда вдруг совершенно неожиданно в ночь на 25 сентября раздалась с корабля пушечная пальба, которая продолжалась всю ночь. «Сентября против 25-го числа в ночи, — записано в „Статейном списке“, — на корабле великого государя… была из пушек многая стрельба. А учинил тое стрельбу капитан Петр Памбурх собою без ведома их, посланничья; и приказу их, посланничья, о той стрельбе ему не было».
Рано утром 25-го к посланникам явился тайных дел секретарь Александр Маврокордато для объяснений. Сказав посланникам, что имеет говорить им «некоторую речь», попросив удалить из комнаты бывших при посланниках людей и оставшись наедине с посланниками и с переводчиком Семеном Лаврецким, Маврокордато говорил: «Прошедшей-де ночи какой всполох и великая тревога и страхование многим людям ужасное от необыкновенного поступку корабельного их, посланничья, капитана в пушечной ночной стрельбе учинился, чаять-де и им, посланником, было слышно. И тем-де бешенством и своевольством своим он, капитан, весь народ обоего полу, мужеского и женского, в превеликое ввел страхование и смущение, какого смущения ни которых государств послов и посланников от капитанов корабельных никогда не бывало». Посланники ответили, что они стрельбу слышали, о причинах ее не знают; хотели было посылать за капитаном, но как раз в это самое время приехал он, Маврокордато. Маврокордато далее спрашивал: как они, посланники, рассуждают, кто, приехав в чужое государство, станет поступать «не по обыкновению того государства, а к тому еще учинит многие досадительства и бесчинства, и с такими бесчинными людьми» как, по их мнению, надо поступать? А их «корабельный капитан — человек бешеный и ума лишенный», не только не хранит честь своего государя, но своим бешенством и бесчинством превеликую досаду и оскорбление учинил «державнейшему и умножительнейшему их императору, его салтанову величеству, от которого внезапного страху в верхних его салтанских сараях многие жены беременные из утроб своих безвременно младенцев повывергли». И сам султан, «сумнився о том необыклом ночном великом пушечном стрелянии, видя такой страх, той же ночи послал к везирю», а визирь отправил его, Александра, к посланникам спросить, «чего тот капитан за такое неистовство достоин. И какой на то ответ ему, Александру, они, посланники, учинят?». Посланники повторили, что не знают, для чего капитан стрелял прошлой ночью, и прибавили, что раньше, как оказалось, капитан стрелял для приезжавших к нему на корабль гостей, французов и голландцев, а «впредь обещался для приезжих иноземцев такою пустою пушечною стрельбою не стрелять», а стрелять только на вечерней и на утренней зорях из одной пушки только по одному выстрелу. Маврокордато продолжал: известно ли им, посланникам, что капитан — «человек порочный, из Голландской земли выгнан, для того и поступает так бесчинно, своевольно и неистово?» Если бы в нем был разум и постоянство, как у корабельных капитанов других государств, он бы поступал кротко, и смирно, и учтиво со всякой честью. «И надобно от такого бешеного и непостоянного человека на обе стороны иметь опасение». Посланники возражали, что капитан принят в царскую службу в Голландской земле вместе с другими такими же как «доброповеренный человек», в службе он оказался верным, никакого непостоянства и «шатости» они, посланники, за ним не видали. Назначен он к ним на корабль везти их в Царьград как наиболее сведущий среди морских капитанов, в пути до Царьграда «бесчинства никакого не чинил, и порока за ним никакого они не ведают, и выгнан ли он за что из Голландской земли, они не знают». Маврокордато не переставал порицать капитана: «Унять его, как он видит, им трудно, потому что и прежний их приказ он презрел… и учинил бедство и неистовство больше прежнего». Надо им против него изобрести какой-нибудь способ «для того, что он человек без разума и пребывает в шалости, и в шатости, и в непрестанном пьянстве», ходит к послам других государств, «а именно ко французскому и к голландскому и, напився у них до пьяна вина горячего и иного питья, лает и поносит государство их, чего больше терпеть им невозможно. И за такие его неистовые поступки достоин он, капитан, всякого жестокого наказания. А те послы, видя его шалость и пьянство, поят его нарочно». Посланники просили, чтобы султан ту пушечную стрельбу «положил на милость», и обещали, что прикажут капитану «о учтивом житии и поступках» и смотреть за ним будут; теперь же, призвав его с корабля, обо всем расспросят и, что он скажет, сообщат Маврокордато. Маврокордато окончил разговор заявлением, что «пришел он к ним, посланником, якобы с небольшим выговором, только отходит от них с радостию для того, что слышит от них слова благоразумные и к настоящему делу согласные и ко исправлению капитанскому впредь потребные». Об этом, сказал он, будет донесено визирю и самому султанскому величеству[814].
Простившись с Маврокордато, посланники тотчас же отправили подьячего Ивана Грамотина на корабль с приказанием капитану немедленно явиться на посольский двор. Но не успел подьячий выйти с посольского двора, как с корабля раздалась опять сильная и продолжительная пушечная пальба. Во дворце опять всполошились. Маврокордато прислал своего казначея, а за ним племянника с упреками и с угрозой от султана взять царский корабль «за караул», для чего уже приготовлены люди. Посланники вслед за первым посланным, Грамотиным, отправили за капитаном переводчика Степана Чижинского и подьячего Бориса Карцева. Но привести капитана оказалось нелегко. Иван Грамотин вернулся уже к вечеру, «в отдачу дневных часов», и докладывал посланникам, что «как-де он приехал на корабль, и в то-де время у капитана сидели два человека иноземцев и с ним пили. И он-де, Иван, ему, капитану, говорил, чтоб он ехал к ним, посланником, на посольской двор. И капитан ему, Ивану, сказал, что он к ним, посланником, поедет, и, напився пьян, лег спать. И он-де, Иван, его, капитана, будил многажды и розбудить его не мог для того, что он спал пьян без памяти, и сержанты-де и солдаты сказывали ему, Ивану, что с теми двемя иноземцами почал он, капитан, пить вчерашнего дня с полудня и пил во всю ночь и сего дня по весь день, также и ис пушек стрелял во всю ночь. Да и при нем, Иване, он, капитан, из пушек стрелял же». После Грамотина возвратились на посольский двор вторые посыльные, Степан Чижинский и Борис Карцев, и докладывали: «Как-де они на корабль пришли, и в то время капитан Петр Памбурх спал, и они его будили ж и добудиться не могли долго. А сержант и солдаты сказывали им, что он, капитан, с гостьми, с иноземцами, вчерашнего дня с полудня и во всю ночь и сей весь день пил и во всю ночь с воскресенья на понедельник ис пушек стрелял и теперво спит пьян же. И они-де… дожидались того на корабле, покамест он проспится, много время до самого вечера и, видя, что день преклоняется к вечеру, насилу его разбудили и звали к посланником. И он ж де, лежа на постели, им сказал, что он ехать не может, потому что пьян. И они-де ему говорили, чтоб он, капитан, ни днем, ни ночью из пушек не стрелял. И он-де, капитан, приподняв немного голову, лежа на постели, говорил им через толмача, что он из пушек стрелять не станет». К этой записи «Статейный список» эпически спокойно добавляет: «И после тех посылок того ж числа в вечеру и на другой день с утра рано с того корабля из пушек он, капитан, стрелял»[815].