Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

XLVI. Петр летом 1700 г. в Москве

Мы должны посмотреть теперь, что делалось в Москве в летние месяцы 1700 г., в то время как князь А. Хилков в Швеции отводил глаза шведскому правительству, князь Ю. Ю. Трубецкой старался о привлечении к союзу курфюрста, а Август II безуспешно осаждал Ригу. 15 июля прибыл в Москву уполномоченный Августа II генерал-майор Ланген, долженствовавший заменить погибшего Карловича. «Я прибыл в Москву 15 июля, — доносил Ланген в первой же своей депеше королю, — после путешествия в течение пяти недель[781], найдя дорогу между Смоленском и этой столицей чрезвычайно трудной по причине невероятного числа мостов, которые царь приказал построить для более удобной переправы через болота, которыми до крайности перерезана эта страна, так что это путешествие менее трудно зимою, чем летом. Его царское величество, предупрежденный курьерами, прислал ко мне офицера уведомить, что он назначил 2000 человек для моего публичного въезда. Я отказался от этой почести и от всей церемонии торжественной аудиенции, затруднения которой он [Петр] в высшей степени ненавидит. На другой день рано утром я послал адъютанта к Федору Алексеевичу, первому министру царя, чтобы его приветствовать и в то же время попросить устроить мне аудиенцию, чтобы передать великому царю, его государю, верющие письма вашего величества. Но вместо того, чтобы меня ждать, он прислал ко мне переводчика Шафирова уведомить меня, что его долг посетить меня первому… Но явился сам царь с Федором Алексеевичем и с князем Стрешневым. После объятий, неоднократно повторенных, он мне сказал на своем плохом голландском языке, что так как я отказался от церемоний, то он желает так же действовать со мною (т. е. без церемоний) и приехал за письмом своего дорогого брата, выказывая большое нетерпение узнать новости о вашем величестве. Когда я удовлетворил его по всем этим вопросам, он выслал свою свиту из моей комнаты и со слезами на глазах выразил мне смертельное неудовольствие, которое он испытывает с тех пор, как заключение мира с турками до сего времени задерживается эмиссарами противной партии, несмотря на то что он дал приказания своему послу при Порте не останавливаться на менее важных условиях, но как можно скорее заключить мир или перемирие, даже к своей невыгоде, с тем чтобы иметь свободные руки для помощи вашему величеству и союзникам всеми своими силами»[782]. В «верющем королевском письме», переданном ему Лангеном, царь нашел собственноручную шутливую приписку Августа II на немецком языке: «Любезный брат! Я вступаюсь за подателя сего, чтобы он был пощажен от водки и от секта, так как это смертельно вредно его природе. От сердца желаю, чтобы в прочем он мог быть полезен моему любезному брату, которого я могу уверить, что на него можно положиться и можно ему доверять»[783].

Ланген с этого же свидания начал исполнять данную ему Августом инструкцию — убеждать царя скорее разорвать с неприятелем и оказать быструю и значительную помощь королю, вступить в Венгрию, с тем чтобы оттянуть шведские силы от Ливонии и облегчить королю исполнение операций под Ригой. В этом направлении он стал действовать в дальнейшем согласно с датским посланником. Но царь оставался непоколебим и давал только один ответ: он каждую минуту ожидает курьера из Константинополя с известием о мире или перемирии, и, если курьер прибудет сегодня, завтра же он начнет действовать со всеми своими силами и сделает диверсию, которою его союзники будут довольны. Он даже задержал на 8 дней курьера, отправляемого Лангеном к королю, с тем чтобы сообщить с ним какое-нибудь положительное решение; но вестей из Константинополя все не приходило.

О законности и справедливости такой отсрочки в разрыве со Швецией, вызванной ожиданием мира с турками, царь и сам писал Августу II, отвечая ему на давнее его письмо, полученное еще 18 апреля в Воронеже, и на верющее письмо, только что привезенное Лангеном. Царь извиняется за замедление ответом на первое письмо: не хотел писать, не получив вести из Константинополя, которой непрестанно ожидает; он успокаивает далее Августа в сохранении союза, уверяет его, что трудится к его пользе не только сам, но и старается привлечь к союзу курфюрста Бранденбургского, послав к нему нарочного уполномоченного, наконец, указывает на законную причину замедления в открытии военных действий. «Господинъ и другъ, сосѣдъ и братъ любезнѣйшiй! — писал Петр. — Письмо вашей любви, апреля в 18 д. [по-старому] на Воронеже мы приняли, въ которомъ напоминаете ваше величестъво о силе союза. На чьто несумнѣнно надѣемся, что то можете рассудить, что какая бы была то iстинна i слава твердости, что обретши васъ въ такую любоѳь и преднее чаение i оставя то тѣмъ, отъ которыхъ никогда добра видели, въсъпоможение медлениемъ учинили; но законная тому причина суть, которой ниже самъ союзъ проти-витися можетъ, дондеже закълючение получимъ первому. Аднакожъ, какъ возможъно, трудимся о вашей ползе не токъмо сами, но i курѳоршъта Брандебурского въ то привълекаемъ, чрезъ нарочьного давъно уже отъ насъ посылщика, i гораздо претъ тѣмъ посланнику ево Принцу объявълена. Такъ же i iзъ другова писма [чрезъ господина Ланга принесенного] выразумели о вашей постоянной дружъбѣ, которая, дай Боже, вяше i вяше мъножилась. При чемъ пъросимъ васъ, дабы не iзволили iнако то поставить iли думать, чьто мы на первое писмо долго вамъ не соотвѣтсътвовали: iбо iстинно есть тому причина, чъто, не получа зъ другой сътороны полезной вѣсьти, писать не хотѣли, чего непърестанно ожидаемъ. О чемъ простарннѣе данесетъ вамъ господинъ Лангъ. Въ протчихъ же ваше величество предаемъ въ защищенiе Всемогущего, себя жъ в непремѣнной вѣрности къ вамъ братству и содружеству нашего имѣя. Петръ. Писано на Москвѣ, 1700-го июля въ день»[784]. На приписку Августа с просьбой не принуждать Лангена к питью водки и секта Петр ответил собственноручной запиской, в которой выражает сожаление о смерти Карловича, высказывает похвалы Лангену и шутит по поводу просьбы Августа. «Зело намъ не безъ печали было, — читаем в этой записке, — когда мы услышали о смерти господина Карловича; аднако, то съ радостию разсудили, чьто оныi законно положилъ душу съвою за васъ. Но уже о семъ невозвъратномъ доволно, а дѣло оное можетъ господинъ Лангъ iсправить, понеже, какъ мы видимъ, человѣкъ добраго состояния въ словѣ i дѣле. Любезный брате! Какъ о покойномъ Карловиче, такъ i о семъ Ланге писать iзволите, чьтобъ его не неволить горячимъ питьемъ; на чьто отвѣтъсътвую, чьто сами можете раз-судить, чьто сей Ланге не есть Гишьпанъ, но Саксонъ i обретается зъдѣсь въ сътуденыхъ краехъ, а чаю i коѳе зъдѣсь зело мала», и зачеркнуты были дальнейшие слова: «i употреблять не здорово». Почему-то, однако, Петр остался недоволен этой редакцией записки и написал вторую, которая и была отправлена:

«Господине i бърате! Iбо какъ о нынѣшънемъ господине Ланге, такъ i бывъшемъ господине Карловиче [которой законно душу свою положилъ за васъ, любезного съвоего государя] iзволите писать, чътобъ не нудить iхъ, любезныi бърате, горячим пи-тьемъ, о чемъ сами можете рассудить, что сиi господа не Гишьпанцы i не въ Хину приехали. I какъ мънѣ на то, чьто уже съколь сотъ лѣтъ завелось, мушьтукъ положить? Къ тому жъ i признакъ доброй iмѣетъ господинъ Лангъ — подагру»[785]. Добавим, что записка эта доставила большое удовольствие королю. 27 августа в лагере под Ригой русский резидент Судейкин был у короля во время утреннего завтрака, и король говорил ему, что получил два письма от царя, одно на немецком, другое на русском языке. Русское письмо он дал для прочтения Судейкину и при этом говорил, что он «барзо теми царского величества листами тешится. А как королевское величество, — продолжает Судейкин, — ранее снедание кушал и в то время воевода (иноврацлавский), и генералы, и ближние люди, тут же и он, посланник, стояли… покамест он кушал и за тем кушаньем изволил королевское величество пить из кубка стеклянного про здравие великого государя. А потом, наложа в тот же кубок, изволил из своих рук отдать ему, посланнику, а посланник, выпив тот кубок, на его, королевской, милости бил челом. А после его, посланника, пили воевода иноврацлавской, а за ним генералы, которые тут были. А откушав, его королевское величество поехал из обозу за Двину реку осматривать пушек и военных припасов, которые перегружают лодьями и стругами из-за реки Двины на сее сторону к шанцом»[786].

Военные приготовления Петра летом 1700 г. заканчивались, и то, чего не мог разглядеть шведский резидент, было ясно видно датскому и саксонскому дипломатам. В беседе с датским послом Гейнсом в Преображенском 4 июня царь уверял его, что формируются полки и делаются все необходимые приготовления для энергичной борьбы со Швецией[787], и это было действительно так. Оба союзных дипломата: и датский и саксонский, — судя по их депешам, в полном восторге от достигнутых результатов. «Новые полки чудесны, — писал в Копенгаген Гейнс, — и на ученье и парадах так же хороши, как могли бы быть и старые. Набрано этою зимою до 30 полков по 1200 человек каждый и два драгунских полка по 1000 лошадей»[788]. Приготовленную артиллерию он находил образцовой. По его сведениям, было снаряжено 400 бронзовых пушек, лучших в свете; к ним заготовлено 20 000 бомб, 30 000 каркасов, 40 000 ядер (licht kugeln)[789].

В конце июля и в начале августа барон Ланген доносил польскому королю о происходящих, вероятно, военных приготовлениях царя и о своем восхищении столь хорошо обученной и столь дисциплинированной пехотой[790]. В одной только Москве, по его словам, находится около 40 000 хорошей, прямо отборной пехоты, которая ежедневно, кроме воскресных и праздничных дней, с раннего утра до обеда упражняется с оружием и так подготовлена в заряжании и стрельбе, как только могла быть подготовлена немецкая пехота[791].

В записках Желябужского находим страницу, бросающую свет на личную деятельность Петра летом 1700 г. по комплектованию армии: «Июля в 9 день в Преображенском на Генеральном дворе генерал Адам Адамович Вейд докладывал великого государя по росписи о стольниках, которые писались в ту роспись за болезнью и старостью. И великий государь изволил их сам смотреть: больных изволил отставливать и отмечать в росписи своею рукою»[792]. Петр не терял интереса и к вновь созданным морским силам. Он ведет переписку с адмиралтейцем Ф. М. Апраксиным, с англичанином кораблестроителем Осипом Наем и с вице-адмиралом Крюйсом. Ф. М. Апраксину в письме от 27 июня он дает указание о переделке пяти венецианских, т. е. строенных венецианцами, кораблей, ссылаясь на изложенное в письме свое мнение об этих кораблях; уведомляет, что говорил с Любсом и Брантом по просьбе Апраксина по какому-то делу о 12 голландских плотниках, Любс и Брант за то взялись; просит предоставить Осипу Наю строить корабль, где он хочет, пересылает письменное рассуждение о кораблях, «которое мы по указу вашему чинили на Воронеже», и дает какие-то указания о постройке брандера, прилагая для этой постройки роспись размеров на тот случай, если Апраксин поручит его строить голландцам, «потому что они с текена (чертежа?) делать не умеют». В заключение Петр просит извинить его в замедлении ответом, «ибо самъ можешь разсудить», и заканчивает письмо так: «За сим во охранение Божие вашу особу купно и с добрыми помощниками вручив, пребываю вашей милости всегдашний слуга Piter, адмиралитейц верфа бас. С. Москвы, июня в 27 день 1700». В письме от того же числа к Осипу Наю читаем: «Her Nai. Письмо твое я принял и о деле твоем писал к Федору Матфеевичу, чтоб он учинил тебе всякое довольство. А когда зачнешь корабль делать, к нам отпиши. За сим отдаем вас в сохранение Божие. Piter. Ис Москвы, июня 27 д. 1700»[793].