Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

Обещанная аудиенция состоялась 24 июля. Курфюрст принял Трубецкого, соблюдая по его хадатайству, переданному через Принцена, большую тайну, в присутствии только своего ближайшего советника обер-камергера Кольбе фон Вартенберга и фон Принцена, выслушал его через приведенного Трубецким переводчика, попросил дать ему привезенный им проект союзного договора, который ему Трубецкой и вручил, обещал дать письменный ответ и действительно прислал в тот же день письменный ответ за своей комнатной печатью. «Милостивой мой государь Федор Алексеевич! Здравствуй на многие лета, — писал Трубецкой 27 июля, — известно тебе буди: виделся я с тем человеком, до которого мне есть нужда (т. е. с курфюрстом), и просил его о той моей нужде месяца июля в 24 день. И он, выслушав моего прошения и объявя мне к тому делу склонность свою, просил у меня, на каких статьях сие бы состоятися могло. И после того немедленно совершенно ответ на письме прислати ко мне хотел. И на сие его прошение для лучшего к тому делу его приведения отдавал я ему с договорных статей список, и он тот список у меня принял. И сегодня то ответное письмо прислал ко мне на немецком языке за комнатною печатью с тем человеком, к кому твоя со мною грамотка была (т. е. Принценом). И я, то письмо приняв и из того письма выписав на перечень всю силу подлинно, и послал в сей моей грамотке. А подлинного того письма не послал я к тебе того ради, чтобы дорогою не пропало. А прежде, нежели я с курфирстом виделся, просил я его через господина Принца, дабы тогда, как я с ним о том деле говорить стану, никого бы тамо в то время не было и чтоб то было тайно. И по тому моему прошению при том моем доношении были токмо обер-камергер да Принц, и все мое предложение для лучшей тайности по моему прошению через моего переводчика выслушал и обещал, что то все в самой крепкой тайности соблюдено будет». Так как ответ, присланный курфюрстом, был отрицательный, то Трубецкой просил Головина донести об этом государю и выхлопотать ему указ о возвращении в Москву. «Прошу милости, Федор Алексеевичь, — пишет он далее, — пожалуй, донеси о сем, а кому, и о том ваша милость сам известен. Также прошу милости о отповеди против его письма и о бытности моей, что воля великого государя будет. А без указу ехать к Москве не смею. А жить мне здесь не для чего того ради, что отказали мне вовсе в моем деле. А для чего отказали мне и то написано в выписке из письма. Юшка Трубецкой. Из Берлина, июля в 27 день 1700-го»[762].

К письму приложена была выписка из письма курфюрста, т. е. из данного им письменного ответа, в которой изложена была, по словам Трубецкого, «вся сила» подлинного курфюрстова ответа; подлинник он не решился пересылать, опасаясь пропажи его в пути. В своем ответе курфюрст откровенно и ясно изложил соображения, побуждавшие его, несмотря на все расположение к московскому государю, удержаться от заключения наступательного союза и от войны со Швецией. Он писал, что принимает предложение царя как доказательство великой приязни и весьма склонен сверх существующего уже союза и впредь заключать договоры для общей пользы обоим государствам. Что же до наступательного союза, то он полагает, что царю, когда он делал предложение, было еще неизвестно о ходе войны, именно о том, что несколько сильнейших государств: англичане, голландцы, курфюрст Брауншвейг-Люнебургский — вступились за Швецию, что войска их находятся в Дании, флоты английский и голландский пришли в Зунд, принудили датский флот к отступлению, бомбардируют Копенгаген и так стеснили датского короля, что он принужден будет примириться. Французский король, имея в виду предстоящую войну за испанское наследство, договорился с англичанами и голландцами помогать шведам. Нетрудно рассудить, что если бы он, курфюрст, при настоящем положении дел начал войну, то все эти державы его тотчас же утеснили бы, царю от такого союза не было бы никакой пользы и было бы только разорение курфюрстским землям, а надеяться на царскую помощь за таким дальним расстоянием невозможно. Сверх всего этого курфюрст получил известие из Вены и из иных мест, что нет надежды на заключение мира с турками, поэтому и царь не будет помогать союзникам[763]. По всем этим соображениям курфюрст отклонил вступление в войну, обещая, впрочем, быть верным существующему уже союзу и везде искать пользы царю. Что курфюрст действительно имел основание опасаться враждебных действий со стороны Голландии и Англии, об этом в Москве могли знать из донесения А. А. Матвеева из Гааги, полученного в Москве 16 июля, в котором Матвеев сообщал, что Штаты готовят войска против курфюрста Бранденбургского и пойдут войною на его город Клеве и на иные его города, если только он вступится за Данию, почему курфюрст, как писал Матвеев, и «являет себя быть нейтралом»[764]. Вслед за письмом от 27 июля Трубецкой на всякий случай из опасения пропажи этого письма отправил 30 июля другое, короткое, в котором вкратце уведомлял о неудаче порученного ему дела: «Милостивый мой государь, батка Федор Алексеевичь, здравствуй на многие лета. Известно тебе буди о том, что мое дело не состоялось, о котором я трудился ото всего моего сердца; а за чем оное не состоялось, и о том писал я к тебе через почту, которая прежде сей пошла. А ныне пишу еще для того, что имею в том сомнения, дабы то мое пред сим посланное письмо не пропало и без ведомости бы тебя не учинило. Прошу милости, учини известна о сем того, о ком ваша милость сам известен. Наипокорнейший твой слуга Юшка Трубецкой челом бью. Из Берлина июля в 30 день»[765].

Между тем в Москву 8 августа пришло известие о заключении мира с Турцией, и Петр на другой же день по его получении спешил сообщить в Берлин об этом событии и о начале военных действий против Швеции. «Her Kaptein, — писал он Трубецкому 9 августа, — ныне мы получили ведомости с нарочным гонцом из Константинополя, что мир с турки получили на 30 лет с нарочитым удовольствованием, и ныне мы при помощи Божьей начали войну против шведов и сегодня послали для блакира и пресечения путей в Ижерскую землю генерала-маеора Якова Брюса, также и к брату твоему[766] послали указ же о начатии того дела. Мы в конце сего месяца конечно [Богу извольшу] будем в войске. И ты сколь скоро сие примешь, немедленно объяви курфистршеской пресветлости сие дело от нас, как тебе наказано, и для свидетельства сие письмо покажи, и что мы в том не сумневаемся, что его пресветлость и любовь то исполнить изволит. Piter. Из Москвы, августа в 9 день 1700 году»[767]. Письмо это было отправлено с капитаном Францем Вейде и сержантом Афанасьем Темиревым.

Приведенные выше письма Трубецкого от 27 и 30 июля были получены Ф. А. Головиным в Москве 21 августа. Ознакомившись из них с ответом курфюрста на сделанное ему предложение, Головин счел необходимым возражать против его отказа от наступательного союза и военных действий и предписывал Трубецкому (27 августа) еще раз повидать курфюрста и вновь сделать ему представление о наступательном союзе и о войне со Швецией. По мнению Головина, главным препятствием для курфюрста вступить в войну являлось отсутствие мира у России с Портою; но уже в проекте договора ясно было указано, что до заключения турецкого мира война не может начаться. Теперь дело это кончено, и мир с Портой заключен. Раньше, в 1697 г., в бытность Великого посольства в Кенигсберге курфюрст сам открыто приглашал к союзу против Швеции, что и письменно засвидетельствовано, и, если бы теперь у курфюрста было желание, он мог бы заключить союз и затем начать войну; стоит только начать, остальные препятствия погаснут[768]. С этим письмом Трубецкому отправлена была новая инструкция в 5 статьях о том, что говорить курфюрсту на аудиенции. Прежде всего он должен был напомнить о том, как министры курфюрста в 1697 г. в Кенигсберге явно говорили великим послам о наступательном союзе. Тогда великие послы такого союза заключить не могли, так как царь в союзе с другими государями вел войну с Турцией. Во-вторых, Трубецкой должен был напомнить курфюрсту о том, что оба государя закрепили между собой тайный союз «персонально душами и руками своими, будучи на яхте, что не без-памятно и курфирстову пресветлейшеству». Этот союз обязывает заключившие его стороны искать друг другу всякого добра и друг друга не покидать, и пусть курфюрст изволит приступить к союзу по предложенному ему проекту. Если он, забыв обо всем этом, к союзу не приступит, то пусть, по крайней мере, постарается не допускать насилия посторонних держав над Данией. Если курфюрст и в этом содействия своего не окажет, то это будет отступлением не только от тайного персонального и, как Головин называет его, душевного союза между монархами, но и от формально заключенного тогда в 1697 г. договора, и никогда еще не нарушавшаяся дружба, идущая еще от предков обоих государей, будет нарушена и «презрена»[769].

Капитан Франц Вейде и сержант Афанасий Темирев, выехав из Москвы с царским письмом к Трубецкому 10 августа, прибыли в Гамбург, где тогда находился Трубецкой, в ночь на 11 сентября[770]. Он отлучился из Берлина в Гамбург по совету курфюрста, переданному Принценом, чтобы вернее сохранить тайну своего посольства, о которой он более всего заботился. Дело в том, что его пребыванием в Берлине заинтересовался польский резидент, посылавший к Трубецкому секретаря объявить, что ему указано от короля «советовать», т. е. действовать совместно с ним, Трубецким. Московский посланник, однако, объявить ему своего дела без особого царского указа не посмел. Через Принцена, к которому он обратился в этом случае и который донес о том курфюрсту, последний посоветовал Трубецкому уехать из Берлина куда-нибудь недели на две, в Гамбург или в иной какой город, чтобы успокоить любопытство польского резидента. Для всех будет ясно, что, если он уехал из Берлина, значит, не прислан по делу, а «приехал гулять»; если бы был прислан за делом, не уехал бы. Таить же дело, если бы польский резидент стал о нем спрашивать, курфюрст считал неудобным и недружелюбным по отношению к Августу II. «И я тот совет, — писал Трубецкой Головину, — за благо восприял и для того отъезжал в Амбурк, а бытности моей было в Амбурке и с проездом с две недели». Здесь и застали его Вейде и Темирев. Об их прибытии и о своих шагах, предпринятых им по получении привезенного ими царского письма, Трубецкой уведомил Головина в письме от 24 сентября[771], которое он с некоторыми добавлениями повторил 29 сентября[772]. «Милостивый государь, Федор Алексеевич; здравствуй на многие лета, — читаем мы во втором из этих писем, — известно тебе, государю моему, буди: нынешняго сентября в ночи против 11-го числа в Амбруке Франц Вейд да Афанасей Айтемирев отдали мне письма, которые ваша милость повелел мне отдать. Я те письма у них принял в целости и, прочет, хотел ехать того же часу в Берлин, но не возмог того ради, что не нашел, на чем ехать. И по утру того ж сентября в 11 день, наняв чрез обыкновенную почту до Берлина, и поехал и приехал в Берлин того ж месяца в 15 день и курфирста в Берлине видети не получил того ради, что он был в то время в Голце, от Берлина в 9 милях. И я, наняв фурмана до Голца и приехав в Голц того ж месяца в 17 день, получил курфирста видеть того ж числа и доносил ему о том, что мой всемилостивейший царь и государь получил мир с Пор-тою Оттоманскою на 30 лет с нарочиным удовольствованием. И курфирст, выслушав, мне сказал, что он вседушно о том радуется. И потом доносил я ему, что мой всемилостивейший царь и государь при помощи Божии начал войну противу короны Свейской. И я просил его с великим прилежанием о том, чтобы он показал свою дружбу на деле к моему государю, чтобы изволил начать войну такожде противу короны Свейской немедленно по обязанию своему, как сами между собою с царским величеством его курфирстская пресветлость персонально обязались душами, будучи в Прусех и ради приращения впредь всякие между собою дружбы. И курфирст мне сказал, что желает он его царскому величеству в том зачатом деле счастливого и победительного на шведы окончания. А на прошение мое сказал, что он, курфирст, по его царского величества желанию всегда рад его волю учинить и всемерно трудитися хощет, дабы мог свою дружбу и на деле показать, только-де ныне невозможно, а для чего-де невозможно, и о том-де тебе от меня дано ведать на письме за моею комнатною печатью. И ты-де о том к его царскому величеству писал, и против-де того письма еще отповеди не получил».