Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

IV. Аудиенция у султана

Как мы видели выше[829], в разговоре с шурином Маврокордато Дмитрием Хрисокулием посланники просили его передать Александру их извинение в том, что они ни с чем еще к нему «не отозвались», потому что в Царьграде еще не осмотрелись. На следующий день после приема у визиря они сочли уместным «отозваться», отправив к Маврокордато с поздравлением переводчика Семена Лаврецкого и старого подьячего Лаврентия Протопопова, с которыми послали «к нему, Александру, в почесть за его труды и что он в делех великого государя обещался им чинить всякое вспоможение, чашу большую серебреную чаю, да на блюдах пуд икры армянской, да сорок соболей в двести рублев». Приняв подарки, Маврокордато ответил посланникам широковещательными комплиментами и говорил Лаврецкому и Протопопову, «выхваляя их, посланников, что-де они удостоились у всего народа турского всякие чести и похвалы» по трем причинам: 1) что они присланы в посольство от великого государя, «которого превеликая хвала и храбрость процвела во всю вселенную», 2) «что они в своем посольственном поведении и поступке явились благоискусны и доброчинны и посольство свое пред великим везирем правили зело изрядно и достохвально», 3) что они «ныне в государстве салтанова величества суть яко гости благоприятные и любимые», потому что приехали они для доброго для всего христианства дела, для заключения мира, о чем радуется не только весь народ греческий, но и турки тому веселятся. А особенно «весь народ греческого закону радуется ж и веселится приездом их, посланничьим, что они присланы от великого государя… единоверного и православного, восточной церкви греческого закона блюстителя и подражателя и оборонителя, единого под солнцем на всей земле сияющего государя», от которого они ждут «в вере и в действах церковных от бусурманской тягости ходатайством и заступлением их, посланничьим, облегчения и вспоможения». Сверх того Маврокордато прибавил, «что-де та их, посланничья, к нему присылка не токмо ему есть благоприятна, но и впредь детем и наследником роду его будет навеки славна и памятна» и что он готов «служить и радеть великому государю истинным своим сердцем и душою». Маврокордато и материально не остался у посланников в долгу. 20 декабря он прислал им в подарок со своим казначеем «погребец вина виноградного нового и в двух кувшинах шербету», а во время болезни Е. И. Украинцева в начале января 1700 г. присылал ему «разные уготованные сахары». В том же роде подарок, сорок соболей в 270 рублей и большая серебряная чаша чаю китайского, был отправлен посланниками государственному канцлеру рейз-эфенди, «чтоб он в делех мирных… чинил посланником всякое вспоможение». Это, может быть, был ответ на то внимание, которое оказал посланникам рейз-эфенди вскоре по их приезде в Константинополь, прислав к ним со своим дворецким «всякие овощи и розные цветы на 74 блюдах и веках (род блюда)»[830].

3 октября к посланникам явился племянник Маврокордато Дмитрий Юрьев сын Мецевит с известием, что прием у султана назначен им на 8 октября. Маврокордато велел им сообщить тайно, чтобы они «ни в чем сомнения не имели, потому что о том о всем имеет тщание он, Александр, как бы им паче иных учинена была честь»; если они имеют что-нибудь заявить, пусть заявят. Посланники предъявили несколько условий, касающихся ритуала приема: во-первых, обычное в этих случаях московское требование, чтобы у султана в этот день ни на обеде, ни на приеме других послов или посланников не было; далее, чтобы им, посланникам, «свободно было итти» в ту палату, где будет сидеть султан, и никто б за руки их не держал; также, чтоб и царской грамоты у них никто из рук не вырывал. И Дмитрию Мецевиту посланники повторили вопрос, с каким они обращались к Маврокордато: «Для чего они поставлены не в Фонарской улице, где всегда были царские посланники ставливаны?» Мецевит объяснил, что султанский указ о приготовлении двора для посланников пришел к Маврокордато из Адрианополя, где тогда был султан, и по приказу Маврокордато искал двор для посланников он, Мецевит, и иного «способного и пространного двора», кроме этого, не сыскал. В Фонарской улице стоять им было бы невозможно, потому что поблизости там султанский двор, и поэтому им пришлось бы держать окна всегда закрытыми; у живущего там польского посла окна всегда закрыты; да и дворы там маленькие. «И чтоб они в том, что поставлены на этом дворе, сомнения никакого не имели». Посланники говорили, что сомнения они в том не имеют, «только спрашивают, для чего они не в прежнем месте поставлены».

Для разрешения разных других вопросов ритуала Мецевит являлся к посланникам еще 6 и 7 октября. Было условлено в результате этих переговоров, что посланники, войдя в палату «пред салтана», поклонятся ему рядовым поклоном и будут «править посольство», не снимая шапок. Маврокордато обещал, что царской грамоты «из рук у них никто вырывать и за руки их держать с невежеством не будет, а будут держать их под руки с учтивостью». С посланниками должно быть четверо дворян. Посланники возражали и говорили, что всегда раньше бывало с посланниками на султанском приеме дворян десять человек, а теперь должно быть пятнадцать. Турки согласились на десять. По просьбе Маврокордато посланники доставили ему текст приветственных речей, которые они будут говорить перед султаном, заключавшихся почти исключительно в перечислении титулов обоих государей с пышными эпитетами. Турки потребовали речи эти сократить, вместо двух речей произнести одну и имени его султанского, «Мустафа», в речи не называть. На возражение посланников Мецевит им разъяснил, что называть султанского имени в речи, произносимой перед ним самим, и тем его возносить не для чего, он-де про себя сам знает, как его зовут. Сопровождающий посольство чауш-баша (по объяснению сделанной на полях «Статейного списка» отметки: «розрядной боярин, которой ведает всех чаушей») поедет, по здешнему обыкновению, по правую сторону посланников. Посланники просили передать Маврокордато благодарность за его уступку в вопросе о числе дворян свиты, согласились говорить краткую речь, если послы и посланники иных государей говорят краткие речи, а относительно стороны, которой будет держаться сопровождающий их чауш-баша, заметили, «что они здешнего поведения не знают, а учинят то по предложению его, Дмитриеву»[831].

8 октября состоялся прием посольства у султана. За два часа до рассвета приведены были на посольский двор лошади с султанской и визирской конюшен, а «в отдачу дневных часов» приехали чины, назначенные сопровождать посланников, и посольство выехало таким же великолепным и многолюдным поездом, каким ехало к визирю. «На переди ехали чауши, а за ними пристав и чурвачей, на голове у него в челме было перо великое. А за тем ехали эминь-Магмет-ага да китяп. А за ними перед посланниками вез великого государя грамоту в камке подьячей Лаврентей Протопопов. А великого государя за грамотой ехали посланники вместе, а с ними с правую сторону ехал чауш-баша. А за посланниками ехали дворяне, и капитан (Памбург), и переводчики, и подьячие, и толмачи. А по обе стороны около посланников и напереди шли янычане с прутиками человек с двести. И ехали посланники с посольского двора улицею, что называется Катарга лимани, да мимо двора Османа-паши, за которым салтанская родная сестра, а от того двора мимо церкви Святые Софии, которая после благочестивых греческих царей мечетью учинена. А проехав церковь Святые Софии, взъехали посланники и все при них вышеписанные чины на салтанской двор, который называется Ени-сарай передней, где наперед сего при благочестивых же греческих царех на левой стороне на городовой стене была церковь Святого Дионисия Ареопагита, а ныне она пуста. А кругом того двора городовая стена каменная из дикого камени с зубцами без кровли, ниже кремлевской городовой стены гораздо, и ворота на тот двор, где посланники ехали, одни, шириною мочно было ехать в три лошади, а башни и никакого строения над теми вороты не было[832]. И на том дворе по обеим сторонам стояло янычан и пушкарей человек со сто, да с левую сторону сидел на лошади капычи-баша, а подле его пеших пушкарей же и людей его стояло человек с двадцать. Да на том же дворе было лошадей простых верховых везирских и пашинских и иных салтанских ближних людей в добром конском наряде с триста и больше[833].

И ехали тем двором до салтанского ж другого двора, где его, салтанские, сараи и большой диван, сажен с полтретьяста (т. е. 250), а шириною тот передний двор будет сажен со сто. И, приехав к тому другому салтанскому двору, чауш-баша и эминь-ага и китяп-ага с лошадей ссели, не доезжая каменного рундука, который сделан у самых салтанских ворот, где всегда с лошадей сходят и на лошадей садятся везирь великой и иные салтанские ближние люди. А посланники с лошадей ссели на тот рундук. А над теми воротами башня; кругом ее каменные перила и подписано над теми вороты большими словами по-турски две строки, в длину сажени по две.

А пристав, и чурвачей, и чауши, и дворяне, и переводчики, и подьячие с лошадей ссели, не поезжая тех ворот, от рундука сажен за двадцать, а иные и больше. И как все с лошадей сошли и пошли на салтанской двор в ворота, и у тех ворот[834] встретил посланников капычейской голова капычи-баша в платье золотном и с посохом серебряным и, встретя и поздравя, пошел перед посланники. Да перед ними ж, посланниками, наперед шли вышепомянутые чауш-баша, да эминь-ага, и китяп-ага, да пристав, да чурвачей с большим пером, а за ними великого государя с грамотою подьячей, а великого государя за грамотою посланники, а за ними шли все государевы и посольские люди. И стояло в тех воротех чурвачеев с большими перьями по 12 человек, а за ними янычан человек по сту и больше на стороне. А на дворе салтанском подле тех же ворот с правую сторону стоял на рундуке в золотном платье анычарагасы[835], а около его чурвачей ж с большим перьем и капычи-баша и ады-баши[836] человек с двести. А по другую сторону тех же ворот стояли чурвачей ж и ады-баши и янычан с пятьдесят человек.

А от тех ворот с правую ж сторону близко дороги, по которой шли посланники, до большого дивана междо деревьями кипарисными и масличными и иными, которых по счету сорок дерев, а возрастом они великие и древо от древа растет в пространности гораздо, — в одном месте положены столярные выкрашенные красками низкие перильцы, меж которыми стояли медные небольшие чаши с ествами. А позади тех дерев на той же стороне саженях во сте и больше подле салтанских оружейных и кладовых амбаров стояли лавою, теснясь, человек подле человека, янычан с пять тысяч человек, на которых колпаки с затылками долгими (длинными) белыми, без ружья. А в тех колпаках против самого лба вшиты доски узкие булатные и железные с чернью позолоченые шириною вершка на два, а длиною в четверть аршина и больше, а называются они по-турски кечи[837]. А посторонь тех янычар с правую ж сторону от салтанских сараев стояли сулаки да пейки, которые ходят перед салтаном в походы, человек с триста с таким же большим перьем, как и на чурвачеях. А от тех сулаков и пейков саженях в тридцати меж кипарисными деревьями стояли в бархатных красных кафтанах и с такими ж большими перьями начальные их люди четыре человека, именуемые сулак-баши. Да на том же салтанском дворе на левой стороне от большого дивану в саженях в двадцати в одном месте обставлено было полами зелеными полотняными[838]. А строение на том салтанском дворе кругом каменное поземное, и с правую сторону от ворот, где янычаня стояли, построены до самых салтанских сараев оружейные и кладовые палаты. А с левую сторону до большого дивану его ж салтанские фряжские погребы и поварни все под одну кровлю и покрыты черепицею красною. И около тех палат, и амбаров, и погребов, и поварен на каменных столбах сделаны навесы пространные с перилами наподобие переходов. А большой диван и салтанские сараи покрыты под одну ж кровлю свинцом, и навесы кругом их такие ж пространные. А длиною тот салтанской двор сажен с триста, а поперек с двести сажен, и на том дворе сухо и чисто, и меж дерев во многих местех трава поросла, а пути все выкладены каменем.