Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

Посланники встретили эту речь ироническим восклицанием: «Та-де их проповедь ономняшная ж» — т. е. та же, что и три дня назад. Они, посланники, съехались с ними сегодня, чтобы услыхать от них подлинный ответ, будут они на постановленных артикулах заключать мир или не будут. Об азовских городках свой взгляд они, посланники, высказали в прошлый раз и рассчитывали, что турки уже к этому вопросу не вернутся. Однако они изменяют уже принятое постановление и «по татарским ложным ведомостям и нежелательным советам предлагают, чтобы азовские кастели, эти яко в теле человеческом самые нужнейшие некоторые главные члены и составы, были отъяты и истреблены». О таком разорении ранее не поднималось речи ни в Карловицах, ни здесь в продолжение почти целого года на двадцати одной конференции и на многих пересылках между конференциями. И только теперь, «испусти время», начинают об этом говорить! А им, посланникам, не только приступить к такому делу, но и помыслить о нем невозможно! Оттоманское государство всегда было постоянно, и все прочие народы всегда удивлялись его постоянству и крепости и ставили ему эти свойства в великую похвалу, и не только татарских, но и иных ничьих советов оно не слушало и не принимало. Татары «по своевольству своему и по обычаю никогда не желают покоя между государствами, а желают для своей корысти, чтоб Оттоманское государство было с своими соседями в войнах и в кровопролитии, а им бы, как хищникам, от того полниться и богатеть, потому что живут они в турецких провинциях и городах своевольно, хлебом, скотом, виноградом и похищением пленных забогатели, а гарач (подати) государству Оттоманскому никогда не платят. Если бы они от Порты были обложены гарачем или на них была бы наложена какая-нибудь работа и от них бы такого своевольства и нарушения мира с соседями никогда бы не было». Оттоманское государство «полнилось бы от них тем гарачем и имело бы дружбу и покой с соседями, а они бы также были сыты и довольны трудами своими от пашни, и от скота, и от виноградов, и от всякой торговли своей. И если Оттоманское государство будет всякое их своевольство попускать и воздержания им не учинит, то поистине приведут они его когда-нибудь в великие и нескончаемые вражды и кровопролитие с христианскими государствами». И теперь нарушение договоренного, постановленного и написанного мира «чинится по их, татарской, ненависти и по ложным ведомостям и по непристойному и ссорному мнению и толкованию». Им, посланникам, хорошо известно, да и в Карловицах об этом шли разговоры и «подлинная была ведомость, что блистательная Порта всем государством приговорили и постановили Азов со всеми кастелями уступить царю… А ныне всчаты такие непристойные запросы и учинено неслушное предложение, чтоб кастели новые азовские разорить безо всякого принуждения и крепость азовскую оставить одну безо всякой подпоры и обороны! Такого образца на свете не видано и не слыхано, чтобы прежде времени и еще до какого-либо неприятельского прихода крепости и городовую оборону разорить, и ворота и города отворить! И то дело ни по какому образу статися не может, и такого от них, посланников, не токмо договору, но и слова не будет!».

Повторив еще раз, что о состоявшемся соглашении уже послано извещение государю с гонцом 1 мая и изменить его нельзя, посланники привели еще и такие доводы против изменения азовской статьи: «У всех христианских государей будет в подивлении, что блистательная Порта, призвав сюда их, посланников, с великим прошением и обнадеживанием… и продержав целой год, предлагает неслыханные и несносные артикулы» об уничтожении кастелей, лишая Азов всякой обороны. «А те кас-тели от Азова в ближних местех около Донского устья, а не на пространном расстоянии» и построены только для охраны промыслов азовских жителей. «Токмо для рыбной ловли и сенокосу и для дров за удовольствование азовским жителям, а никому никакого вреда от них никогда не будет». Они только будут препятствием «тайным кражам и похищению татарскому под Азовом, понеже и в нынешнее перемирное время они, татаровя, под Азов и под иные городки подбегают и людей в плен, обнадеженных миром, похищают. И чтоб послан был салтанова величества к хану жестокой указ, дабы он тех… похищенных полоняников, конечно, всех отдал в сторону царского величества без окупа и без розмены».

Турки возражали, ссылаясь на приказ свыше: о чем приказано им было договориться, о том они договорились и постановили, а о чем после того еще приказано говорить, «о том они и говорят без зазору, — чтоб посланники в том на них не пеняли». Посланники называют новые три крепости «Азову нужнейшими членами и составами», но турки прежнего ничего у Азова не убавляют и старые члены, т. е. городки, уступаются вместе с Азовом. В Карловицах говорили только о старых городках, а о новых не поминали, потому что про них не знали. «И построены они напрасно: наперед сего Азов и без тех новых городков стоял же и в какой он славе и цене, и то всему свету явно, что и может себя боронить и без тех новых городков». О разорении этих городков говорить и домогаться его велено им от всего здешнего государственного правления, из желания постоянного мира, и они «совершенно надеются, что посланники в том их удовольствуют», на разорение согласятся «и за такое малое дело стоять и из-за него мирного постановления разрывать не будут… Здешнее правление вменяет то дело в легкость и ставит им, думным людем, в стыд, что они не умеют у посланников того выпросить и для двух великих государей настоящей дружбы и любви о таких малых трех городках домочься». Поэтому они, думные люди, просят их, посланников, чтобы они «всего здешнего государственного правления прошения не презрили и послушали, за такие малые три городка много не стояли, а поступили склонностью, чтоб настоящему делу не учинить препятствия». Богу известно, каково было радение рейз-эфенди к ним, посланникам! Все их предложения и объявления он здешнему правлению «доносил со многим рассуждением и… располагал и соглашал» те возражения, которые в диване делались. «И ненадобно им, посланникам, за такие малые вещи крепиться!» Рубежи останутся те, которые были поставлены, без прибавок и убавок. И у всех христианских и мусульманских государей никогда на рубежах и близ рубежей городов не строят.

На слова посланников о татарских набегах турки со своей стороны жаловались на набеги казаков. «А что-де они, посланники, выговаривают им о татарских набегах, и им-де есть ведомость из Крыму противная, что недавно подбегали к Перекопи казаки и там похитили многих людей в полон и животинные стада отогнали. И хан-де крымской доносил о том чрез нарочных своих посыльщиков царскому величеству. И по тому-де его, ханскому, доношению изволил его царское величество учинить святую справедливость, не только побранный полон и отогнанные стада возвратить, но и самих тех подлинных ссорщиков, то есть казаков, указал прислать в Крым к хану головою, и велено ему над ними чинить, что он хощет. И салтан-де и везирь, и все правление Оттоманского государства по тому поступку видят, что он, великий государь, миру совершенно с ним желает и изволяет его держать постоянно». И если посланники договорятся о разорении новых кастелей, «за то он гневу своего на них не положит». Азовский артикул еще можно переменить, потому что договоры еще не подписаны и не разменены. Что до татарских набегов, то в настоящем мирном договоре «к унятию их своевольства положена такая сила и мочь, что им теперь ни к какому злому поступку помыслить отнюдь невозможно». Свою речь турки заключили словами: «И желают-де они, думные люди, от них, посланников, слышать, какое они имеют намерение о разорении тех кастелев».

Турецкое многословие, видимо, утомило посланников. Они решительно сказали, что «переменять того азовского артикула и писать в нем о разорении новых кастелей не будут. И те-де их многоплодные слова зело им являются трудны и несносны!». Таких слов, что Порта указывает царю об Азове, «как его держать», что «те три новые городка не крепость и построены напрасно, и людей в них малолюдство», чтобы их разорить и держаться бы Азову с одними прежними городками, — «таких слов плодить им, думным людям, не довелось, для того что великий государь в своих городах и землях волен и где что изволит строить или какую крепость вновь учинить, и в том указать ему никто не может». Когда Азов был за султаном, в нем построен был город каменный, а царское величество вместо того каменного указал сделать земляной, и то в воле его ж царского величества. Те новые городки построены не для разорения, но для укрепления и для унятия татарских набегов. С тех пор как они построены, тому уже четвертый год, а не нынешним летом деланы, «людей в них довольство, также и строение городовое и дворовое и хоромное множественное, учинено оно великими проторьми и убытками. Безо всякого принуждения разорять их не для чего, и учинить они того, не имея царского указа, не смеют. Если салтанское величество изволит заключить мир на тех статьях, которые договорены и постановлены», они приступить к этому готовы; если же султан не согласен, то пусть прикажет их отпустить к царю, потому что они сюда призваны и продержаны целый год без дела, «бутто для какого вымыслу и обману»; от двухлетнего перемирия остается только с пять месяцев, и если б великий государь такое их намерение и «в деле проволоку» ведал, то не прислал бы их сюда.

Все аргументы с той и с другой стороны были исчерпаны. Чтобы положить конец «проволоке», посланники нашли своевременным предъявить туркам ультиматум: «Имеют они, посланники, и указ его царского величества чрез последнего присланного к ним гонца тому уже два месяца; если в нынешнем мирном деле будет с стороны блистательной Порты многая проволока и мотчание, и им, посланником, велено для совершения того дела объявить им, думным людем, последней месячной срок, что по объявлении того указу совершить бы им, посланником, то дело с ними, министры, с того числа в месяц. А буде то дело совершения в месяц не восприимет, и по выхождении того месяца ни в какие договоры вступать им не велено». До сих пор они этого указа не объявляли, «держали его на своем сердце для того, что мирное дело хотя медленно однако ж шло своим поведением». Они ожидали, что дело «милосердием Божиим» приведется к окончанию без всяких излишних запросов. «Ныне же им, слыша такие тяжелости, терпеть и присланного указа не объявить невозможно, потому что в том указе написано к ним со многим гневом, для чего они, посланники, так долго здесь замешкались и ничего не делают и отповеди никакой царскому величеству не чинят. И ныне они о том указе думным людем объявляют, и с сего числа совершения дела будут ждать месяц». Если в течение месяца дело не закончится, то после этого срока они в договоры вступать не станут и делать ничего не будут. «И то нынешнее объявление и число у себя они, посланники, запишут. А хотя им, посланником, отсюда и отпуска не будет, и они готовы здесь и смерть принять».

По поводу последних слов посланников Маврокордато заметил: «Тот-де их, посланничей, конец с началом не согласуется» и отказался передавать ультиматум рейз-эфенди. «Того их конца… товарищу своему большому, рейзу-эфенди, сказывать не будет для того, что никакого неприятельства с стороны салтанова величества на сторону царского величества он, Александр, не видит и не признавает; если бы он что противное усмотрел, он бы от посланников не утаил и им сказал. Говорено у них сегодня по приятельски, не к разорванию дела». Он скажет рейз-эфенди только то, что посланникам об азовских городках «учинить ничего невозможно и не смеют, потому что писали о том царю… никакой перемены учинить не смеют», а указа о разорении городков у них нет — чтоб он, рейз, доложил о том визирю. «А такой-де жесточи, чтоб их, посланников, отпустить к Москве без дела, говорить и объявлять ему, рейзу, не надобно, понеже то дело милостию Божиею, чаять, что приведется к счастливому совершению и без такого сурового объявления». Посланники ответили Маврокордато, что в его воле, как сказать рейзу, но у них «то самое истинное и последнее объявление», иначе им поступить невозможно и перемены никакой у них не будет.