Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

XVI. XXII И XXIII конференции. Новые споры о днепровском рубеже и об азовских городках

С концом мая, казалось, подходили к концу и переговоры. 29 мая Александр Маврокордато объявил присланным к нему Семену Лаврецкому и Лаврентию Протопопову о согласии султана и визиря на уступки по трем возбуждавшим споры вопросам. Турецкое правительство шло на отмену требовавшейся им раньше предварительной перед приездом Великого посольства присылки гонца с подтверждением мира, от чего зависело назначение срока для разорения днепровских городков; далее турецкое правительство согласилось на назначение этого срока в тридцать дней со дня подтверждения мира через Великое посольство, и, наконец, договорились по особенно трудной и возбуждавшей споры статье о «крымской даче»: она принималась в той решительной редакции, которую ей дали посланники. В свою очередь, русские посланники 31 мая объявили о своем отказе от прибавки, какую они выдвигали в статье 9 о пленных, перешедших в христианство, в противовес прибавке Маврокордато о «побасурманенных» пленных[1120].

Оставались неразрешенными лишь незначительные «не само надобные» редакционные затруднения по отдельным выражениям в статьях 2 и 5.

31 мая посланники задали Маврокордато ряд вопросов, касавшихся предстоявшей церемонии заключения договора. Эти вопросы предлагались ими и ранее, но теперь, видимо, они интересовали их особенно сильно: когда и где будет происходить сверка беловых экземпляров договора, подписание их и размен экземплярами, на какой бумаге писать беловые экземпляры (на александрийской или на писчей), как надо устроить мешки, в которые вложены будут договоры, относительно внешней формы беловых экземпляров. Посланники выразили желание, чтобы экземпляры обеих сторон писались «меж статьями без отставок». Из слов Маврокордато, с которыми он обратился к присланным, видно, что и у него сложилось впечатление, что переговоры близятся к концу. «Теперво-де, — говорил он, — милосердием Божиим настоящее дело у них, думных людей, с ними, посланники, в совершенство пришло, за что-де должно Господу Богу благодарение воздать». Сказав далее, что он займется переводом на турецкий язык доставленного ему посланниками латинского текста договора, для чего к нему прислан нарочно от визиря «знатный и первый язычей», он дал ответы на вопросы посланников о церемонии заключения договора. Когда и где съехаться для сверки беловых статей — на съезжем ли их дворе или на визирском, — о том они будут уведомлены. Если съезд будет на съезжем дворе, то, сверив тексты, они их вложат в приготовленные мешочки и мешочки эти запечатают: посланники — экземпляр турецких уполномоченных, турки — экземпляр посланников. В тот же или на другой день мешки эти за печатями принесены будут к великому визирю для подписания, и визирь в присутствии посланников подпишет турецкий текст, а посланники подпишут при визире русский и латинский тексты. Затем, приложа печати, разменяются документами. Если предварительного съезда для сверки на съезжем дворе не будет, то сверка произойдет на визирском дворе непосредственно перед разменом документов. У них «с турской стороны договоры пишутся всегда без расставок на шелковой персидской бумаге и положатся в мешке атласном красном. И они б, посланники, учинили так же». Впрочем, он советует им писать «на бумаге, на какой пристойно по своему обыкновению для того, что у всякого государства поведение и обычай особливой, а соглашаться о том непристойно»[1121].

В начале июня, как мы уже знаем, шли еще разговоры о редакционных поправках отдельных чисто формальных «речений» в статьях 2 и 5: «а земли их» или «с своими землями», «близ Днепра» или «где ныне казаки живут». Эти поправки были не таковы, чтобы остановить дело. Действительно, 8 июня Александр объявил, что последняя конференция посланников с думными людьми назначена в прежнем кубе-визирском доме на понедельник 10 июня. Там окончательно будет улажен вопрос о поправках. Однако ввиду того, что уполномоченные 10 июня должны были сопровождать великого визиря на банкет к султанскому зятю Осману-паше, конференция была отложена до среды 12 июня, когда она и состоялась[1122]. XXII конференция оказалась не последней: за ней последовала еще одна, XXIII, 16 июня. Эти последние конференции принесли посланникам неожиданные сюрпризы.

Приехав с обычным ритуалом на XXII конференцию, посланники поздравляли встретившего их и сидевшего с ними в ожидании уполномоченных сына Маврокордато Николая «с совокуплением законного брака», причем высказали ему пожелание, «чтоб ему видеть сыны сынов своих и дщерей и отца своего во всяком благополучии продолжительной век». Когда затем посланники приглашены были в ответную палату, рейз-эфенди и Маврокордато встретили их там словами: «Давно они друг друга не видали! И нынешний-де их, посланничей, приезд благ является, и все ли они, посланники, в добром здравии пребывают, и нет ли в чем им какие нужды?» Посланники ответили, что «милостию Божией, также и жалованьем салтанского величества и призрением великого везиря всем они довольны и здравы. А что они, посланники, с ними, думными людьми, не видались давно, и о том и они сетовали не помалу». Поданы были кофе и конфеты. «Думные люди посланником подносили и сами конфекты ели и кагве пили».

Затем по удалении из палаты свит обеих сторон — кроме оставленных для записи речей с турецкой стороны Николая Маврокордато, а с русской двух прежних подьячих Лаврентия Протопопова и Бориса Карцева, — турецкие уполномоченные перешли к предмету конференции, начав как бы со вступительного слова. Хотя посланники здесь, при дворе султанова величества, «позамешкались долгое время, лишась домов своих и сродников и знакомцев, однакож милостию Божию мирное дело приведено к совершению». Те мирные артикулы, которые у них договорены, постановлены и написаны, слушали султан, великий визирь и вся дума Оттоманского государства и приняли их, кроме одной азовской статьи, о которой поручили им еще раз переговорить. Хотя между государствами заключается и не вечный мир, а только перемирие, но все же на продолжительный срок и притом с обусловленной возможностью дальнейшего его продолжения. Поэтому договор надо заключить так, чтобы «впредь сумнения не было ни о чем никакого, а было бы все светло и ясно». Эту мысль подтвердили и посланники, заметив, что и у них такое же намерение, чтобы «нынешней мир сочинился и утвердился впредь безо всякого опасения и сумнения». После такого вступления турецкие уполномоченные передали те два замечания, которые были сделаны относительно статей договора в «султанской думе». Во-первых, султан пожелал, чтобы точно были обозначены рубежи между владениями обоих государств на Днепре; поэтому они внесли в статью 2, так называемую казыкерменскую, прибавку о том, что «по Днепру меж Сечью и казыкерменскими пустыми месты земли да розделятся и отделятся», т. е. будут размежеваны. Посланники предложили определить рубеж от Сечи вниз по Днепру милями или верстами. Турки, однако, этого предложения не приняли: рубежи определить им сейчас милями или верстами нельзя, потому что подлинных урочищ они как следует не знают, «а разберут то все, даст Бог, межевщики с старожилами и с ведомыми людьми. Они свидетельствуются Богом, что в этом требовании никакого коварства от них нет и впредь не будет, и много им, посланникам, размышлять о том не для чего». Посланники возразили, что на старожилов полагаться невозможно, потому что они с обеих сторон станут «замеривать» многие лишние чужие земли, на что турки ответили, что «государства российские и турские настолько велики и пространны, что хотя что небольшое из пустых земель перейдет из одной стороны в другую, за это стоять и крепиться нечего». Межевщики исправят захваты старожилов. Посланники против этого предложения более не спорили, а взяли казыкерменскую статью «себе на рассуждение» и впоследствии ее приняли[1123]. Однако в окончательный текст слова «да розделятся и отделятся» не вошли.

Но суть дела была не в этом, а в следующем предложении, с которым выступили турки относительно 4-й, азовской, статьи: «И думные люди говорили, что теперво-де они о том днепровском рубеже им, посланником, назначили. А пришло им ныне говорить против четвертой статьи о другом рубеже, что от Азова». Как бы чувствуя в этом предисловии что-то недоброе, посланники высказали общую предостерегающую сентенцию, «что надобно всякое дело толковать правдою, а не розными мысль-ми для того, чтоб такими розными мысльми не навесть на обе стороны какого большого спору или вредительства. И жаль-де им, посланником, многих своих в том деле положенных трудов!» Тогда турки стали раскрывать свое второе предложение. Вновь оговорившись, что заключаемое перемирие подобно вечному миру и в договоре все должно быть написано так, чтобы впредь не было никакого спора, они указали, что «в азовской статье написано, что Азову городу с старыми и с новыми городками быть в державе великого государя». И вот это выражение: новые городки — султану, великому визирю и всему дивану «зело показалось неугодно». Писал к султану крымский хан с нарочным своим гонцом, что царь около Азова «строит вновь еще некоторые кастели или городки, а именно на кубанской стороне в четырех часах езды от Азова — и то заносится не к миру», а если и будет заключен мир, то в этих постройках видно намерение к вновь замышляемой войне. Об этом был разговор в «султанской думе», и постановили: если царь желает с султаном истинного мира, то не только не следует вновь строить кастели, но и построенные бы все новые азовские кастели повелел разорить. Поэтому в азовской статье надлежит написать, что Азов уступается только со старыми кастелями, с которыми он был до начала войны. А относительно всех вновь построенных городков, как тех новых городков, которые построены ранее на перекопской стороне, именно Таганрог, Павловск и Миус, так и тех, которые построены нынешним летом на кубанской стороне, о которых писали татары, у султана и великого визиря постановлено и всем диваном приговорено потребовать их разорения, и без такого разорения мир заключен быть не может.

Легко понять, как подействовало это требование на посланников. Запись «Статейного списка» отражает следы того волнения, с каким они его выслушали. Они ожидали, что турецкие уполномоченные съехались с ними на конференцию только для того, чтобы в последний раз исправить постановленные и написанные статьи и поздравить друг друга с окончанием дела, а вместо того после столь великих, чуть не годовых трудов по постановлении и по написании согласных с обеих сторон мирных артикулов слышат они такое удивительное и неожиданное предложение и толкование, которое привело их в великое сомнение! «И того им не только делать, но и слышать невозможно», потому что у них с обеих сторон мир договорен и постановлен, и теперь от него отступить и переменять его отнюдь нельзя; никаких перемен ни в азовской, ни в иной какой-либо статье, никаких прибавок или убавок они, посланники, не допустят. И то «немалого удивления достойно», что турки объявили уже о состоявшемся соглашении находящимся здесь чужеземным послам, и те присылали в посольство с поздравлением; да и весь народ в Царьграде уже знает об этом и поздравляет посланничьих людей, встречая их на торгу и в рядах, а теперь сами же они то дело «останавливают такими непристойными запросами»; эти их запросы «зело удивительны и несносны и пред всем светом зазорны. Нигде того не видано и не слыхано, что, договорясь и постановя на мере и написав артикулы, да отступать. Не только в таких великих государственных делех, между такими великими государствами, но и меж простыми людьми, о чем кто с кем договорится и между собою постановят, и то хранят и додерживают и от того не отступают». О постройке нынешним летом новых городков на кубанской стороне крымский хан и татары донесли ложно, возбуждая ссору и не желая между государствами мира, «и таким ложным и ссорным ведомостям верить отнюдь не надобно».