Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

Но, сдавшись и приняв определение, предложенное Маврокордато, посланники упорно не хотели отказываться и от своих определений Сечи: «где ныне казаки живут» и «что близ реки Днепра стоит», о которых шел спор при «пересылках» 5, 6 и 8 июня. Маврокордато отказывался принять эти прибавки в статье 5, потому что статья была уже прочтена им великому визирю и им одобрена без таких прибавок. «Чает-де он у него, везиря, с тех статей оставлен список; не токмо ему, Александру, такие прибавки вписывать, но и слышать о том не хочется». При этом он раздражительно заметил: «И всегда-де у них, посланников, является новое дело, а для чего так от них чинится, и тому-де не может он выдивиться». Присланные Лаврецкий и Протопопов ему говорили, что против выражения «где ныне казаки живут» он раньше и сам не спорил, а слова «близ реки Днепра» вместо бывшего ранее «на реке Днепре» написаны потому, что «на словенском языке на берегу толкуется почитай что у самой воды, а близ от воды — немного подалей. А Сеча-де Запорожская подворками, се есть базами, и огородами на берегу реки Днепра, а людское жилище от того берега будет в полуверсте или больше. И они-де, посланники, для того и написали близ той реки, чтоб было впредь безо всякого спору». Маврокордато, наоборот, слово «близ» казалось слишком неопределенным, его «мочно толковать разными способами», чему он привел примеры. Его, Александров, двор стоит на самом берегу Терсанской заливы, а близ его двора живут святейшие патриархи Царьградский и Иерусалимский и они, посланники. Но можно сказать, что близко от Сечи находится и город Батурин и Адрианополь. «И то-де слово близ неопределительное, и исчислить его никоторыми меры невозможно, и в мирные договоры такого слова написать отнюдь немочно». Впрочем, Маврокордато хотел доложить об этих выражениях визирю, а визирь, может быть, доложит султану. За последствия, однако, не ручался: «А что-де из того уростет, окончание ли дела или еще иные какие вновь толкования, того ему ныне ведать невозможно. А толкования-де в тех статьях сыскать мочно много». Этот тон задел переводчика и подьячего, и они заметили: «Зело они такому его, Александрову, поступку удивляются; свои слова он ставит правдивыми и состоятельными, и непременными, подобно евангельским, а посланничьи предложения ставит против себя легко, и в том-де является от него, Александра, к ним, посланникам, нелюбовь. А что он говорит о разных толкованиях, и того рассуждать ненадобно для того, что у думных людей будут одни толкования, а посланники не станут молчать, но будут на их толкования располагать свои другие толкования, и в таком поведении невозможно будет кончить дело. А лучше со обоих сторон ничего не вчинать, а делать одно доброе намерение, как бы наискорее те статьи к совершенству привесть». На это увещание Маврокордато сказал, что «больше-де того с ними, переводчиком и с подьячим, говорить он не будет. И потом их отпустил».

Маврокордато находил эти выражения не важными — «не само надобными» и «не само тягостными». Так же думали и посланники, которые готовы были от них отказаться и держались за них единственно с целью заставить турок пойти на взаимные уступки в таких же словесных выражениях статьи 2. «Буде он, Александр, в том по желанию их, посланничью, довольство учинит и в той пятой статье прошение их, послан-ничье, исправит, и они взаимно и его, Александрово, предложение во второй статье о казыкерменских землях („с своими землями“) исправят же, а без такого удовольствования они, посланники, о тех казыкерменских землях переправки не учинят»[1108]. В окончательный текст вошли определения Маврокордато: «которой в рубежах Московского государства» и «на берегу Днепра». От своих выражений «близ» и «где ныне казаки живут» посланники отказались, удовлетворенные, очевидно, победой, одержанной по статье 5 по существу дела — о «пустоте» земель до Очакова. Текст в договоре сформулирован так: «Также во странах реки Днепра, от Сечи города Запорожского, которой в рубежах Московского государства на вышереченной реки берегу стоит, даже до Очакова среди лежащия ж земли, кроме нового села, на обоей стороне Днепра равным образом пустые и безо всякого жилища порожние да пребудут, а близ городов со обоих сторон место довольное на винограды и огороды да оставится». Статья заканчивается запрещением строить на этой пустой земле какие-либо городки, и если бы какой-либо городок там оказался построенным, его немедленно надлежит разорить.

Статья 6 дает более подробное определение, в чем должно было состоять общее пользование теми землями в Приазовье и по Днепру, которые по статье 5 должны были оставаться незаселенными: вольно с обеих сторон мирным образом дрова сечь, пчельники держать, сено косить, соль вывозить, рыбную ловлю чинить и в лесах ловли звериные творить без взимания каких-либо денежных сборов или пошлин. Особая оговорка сделана о стадах, которые крымцы могут безопасно пасти на пустой земле в Приазовье, как это они делали исстари: «А понеже для тесноты Крымского острова и помянутой заливы Перекопской, скоты и иные животные исстари вне Перекопской заливы выгнанные, пастбищ употребляти обыкли суть, на таком пастбище урон и убыток какой да не наносится, но пастбища употребление обыклым правом спокойно и безмятежно да сотворится». Статья прошла довольно гладко. Маврокордато пытался ограничить пользование приднепровскими территориями с русской стороны до нового перевозного села. Он говорил, что от «приездов» к Очакову будет на обе стороны лишняя ссора. И как очаковским жителям к Сечи, так и от Сечи к Очакову для рыбной ловли лучше не ездить; запорожским казакам заниматься рыбной ловлей и иными промыслами только до нового села. Торговым людям приезд в Очаков будет свободен. Однако, после возражений со стороны посланников, он на этом не настаивал, и поправка в договор не вошла. Наоборот, в договоре говорится о занятии упомянутыми промыслами «и на местех к Черному морю ближних». В первоначальной русской редакции заключаемый трактат называли «свежими договорами». Это выражение было по желанию Маврокордато устранено. Он говорил, что если заключаемый договор именовать «свежим», то надо именовать так же и Карловицкий договор, которому срок еще не вышел[1109].

Статья 7, принятая после столь многих препирательств на конференциях, говорила об отводе к Азову уезда от кубанской стороны на расстоянии 10 часов обыкновенной конной езды, об установлении границ назначенными с обеих сторон комиссарами; остальные кубанские земли остаются во владении султана. Москвитяне и казаки не должны причинять убытков ногайцам, черкесам и иным подвластным Турецкому государству народам и их животным, и со своей стороны эти народы не должны наносить никакого убытка подданным царского величества и их животным, но должны хранить соседство; «которые дерзнут противно, жестоко накажутся». В тех странах никаких новых крепостей, городов или сел строить нельзя; ныне существующие остаются. В разговоре с переводчиком и подьячим 20 мая Маврокордато сказал, что «статья написана добра», и ограничился лишь одной исключительно редакционной поправкой. В тексте посланников было написано «на кубанской стороне», он предложил поправить «с кубанской» или «от кубанской стороны»[1110]. Поправка была принята; в окончательном тексте читаем: «от кубанской стороны».

Обширная статья 8 посвящена русско-крымским отношениям. Царские подданные, москвичи и казаки, не должны предпринимать никаких набегов на татарские рубежи «и неспокойные и своевольные казаки с чайками и с суды водяными да не выходят на Черное море… и от своевольств и напусков должны быть жестоко удержаны». Жестокое наказание должно грозить за всякое действие, противное миру и «доброму соседству». Равным образом и от Оттоманского государства «прежестокими» указами будет приказано пограничным губернаторам, крымским ханам, калгам, нурадинам, иным султанам и вообще всем татарским народам и ордам повиноваться Оттоманскому государству и не допускать никаких нападений на владения московского государя, полона не брать, скота не отгонять, но «с крепостию и радением соблюдать доброе соседство». Виновные в нападении будут наказаны в зависимости от вины; все пограбленное должно быть возвращено владельцам. «Разорители и мутители», не повинующиеся настоящему договору, будут подвергаться особенно жестоким наказаниям. Во время действия договора всякие неприязненные действия должны быть прекращены и все противное миру с обеих сторон будет запрещено жестокими указами. Мирный договор должен быть как можно скорее опубликован в порубежных местах с обеих сторон. Заключительные строки статьи касаются возбудившего столь много споров вопроса о «крымской даче», в котором русская сторона заняла столь твердую позицию.

Этот вопрос и при редакционных обсуждениях вновь поднялся с прежней остротой. Маврокордато в разговоре с переводчиком и подьячим 20 мая одобрил весь текст статьи: «Также-де и осьмая статья о татарех, хотя оная пространно написана, однакож и в договор напишется как она есть». Он только предложил сделать смягчающее добавление к резкой и категорической редакции заключительных строк в тексте посланников, что дача впредь ни в каком случае даваться не будет и татарам о ней не просить. «Только-де надобно, конечно, в нее приписать, что о даче ханской соседству пристойное добровольно да будет», или, если такая прибавка покажется посланникам неприемлемой, прибавить что-нибудь иное в том же роде. Этой припиской Маврокордато открывал все же возможность такой дачи по доброй свободной воле московского государя. В подкрепление он повторял старые и приводил новые аргументы. Султану от ханской дачи никакой прибыли нет и «не гораздо того желает, чтоб та дача хану и татарам от царя давана была, но желает уладить с обеих сторон это дело, чтобы впредь было крепко и постоянно» и чтобы хана и татар, а также своевольных людей не раздразнить и не привести в отчаяние[1111]. Они, посланники, с ними, думными людьми, единомышленны, «только в одних словах разность с ними напрасно творят». Турки вовсе не имеют намерения ввести посланников в какой-либо обман. Если бы он, Александр, такой обман видел, «конечно бы истинным христианским сердцем их, посланников, в том предостерег; и какой бы он был христианин, если бы больше норовил иноверцам, чем своим единоверцам!» В том, что он говорит в предлагаемой поправке о соседственной дружбе, разумеется воля государя «самовольная и свободная, а не принужденная». Посланники «изволили бы в рассуждение принять», что времена меняются; могут сложиться такие обстоятельства, когда и татары государю пригодятся, и если хан и татары «ущедрены будут государскою милостью, то и на всякое услужение государю будут готовы. Времена и лета один Бог знает, а дружба надобна всякому человеку» для будущего. При этом он привел в пример Турецкое государство. Когда султан поднимался войною на цесаря, ему обещали помощь казной и людьми шах персидский, и индийский царь, и хан абиссинский, и тогда султан им в том отказал, помощи принять не захотел: я-де и один сам управлюсь с цесарем! «А на какое ныне время Бог привел государство Турское, то они, посланники, сами видят». Теперь турки везде мира ищут и рады бы принять обещанную помощь у тех государей, только те уж ее не дают.