Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

Статья 2 вызвала горячие и надолго затянувшиеся споры. Статья говорила о разорении днепровских городков, о том, чтобы на местах разоренных городков никогда впредь никаких поселений не устраивать; о возвращении разоренных городков с их землями султану; о сроке разорения (через 30 дней после подтверждения мира через Великое посольство); о свободном выводе из разоряемых городков царских войск и вывозе военного снаряжения. Условия разорения и возвращения городков были давно приняты, и по ним состоялось полное соглашение. Предметами же спора оказались, во-первых, упоминание в тексте посланников о том, что по возвращении разоряемых городков с землями «достальные земли», т. е. не принадлежавшие разоряемым городкам, «от тех городков вверх по Днепру к Сече Запорожской имеют быть по-прежнему в державе царского величества». Маврокордато упоминать в статье о возвращении остальных земель вверх по Днепру «в державу царского величества» решительно отказался, потому что царь уступает султану не свою землю, а его же, султанову; если бы царь уступил султану хоть на одну пядь земли «прямой своей», то можно бы было написать об остальной земле. Посланники возражали, что раз Казыкермень был во владении у царя, то уже это стало «не чужое, а его, государево». Сечь Запорожская заведена была тому больше двухсот лет, а Казыкермень построен тому лет с тридцать. «И как ему, Александру, мнится, была у того города Запорожского земля или не была?» Маврокордато отвечал, что земель, принадлежащих городу Запорожскому, султан себе не просит, «как к которому городу земли было до войны, то так они и будут»; посланникам о том размышлять много нечего, запорожские и казыкерменские земли будут размежеваны старожилами и знающими людьми. Султан желает одного, чтобы ему возвращены были по-прежнему казыкерменские земли, которые у него останутся впусте[1093]. На упоминании о «достальных» землях посланники далее не настаивали, и это в текст окончательного договора включено не было. Но большие разногласия вызвали выражения, обозначающие земли днепровских городков, вместе с которыми разоренные городки возвращались во владение Оттоманского государства. Посланники в своем тексте употребили выражение: «А земли их, как до сей войны были паки во владении Оттоманского государства, от его священного царского величества да возвратятся»[1094]. Маврокордато для обозначения тех же земель взял выражение: «С своими землями».

Посланники утверждали, что слова «а земли их» были предложены самим же Маврокордато, а теперь он начинает «новой неначаемой спор», что «они не по малу дивятся его, Александрову, не только в словах, но и в деле непостоянству». Предлагаемого им выражения «с своими землями» они отнюдь не напишут, да и написать не могут. Они даже опасаются, что «с стороны их, думных людей, завязывается в тех словах некакое лукавство». Маврокордато возражал: «Если посланники разумеют здесь какое лукавство, и они бы о том объявили безо всякого стыда и зазору, а они, думные люди, будут то дело лечить, чтоб на обе стороны было явно и ясно». Слова «с своими землями» предлагает он по приказанию визиря. Когда стали читать эту статью визирю на турецком языке, визирь сказал ему, Александру: «Как ты не смотришь, что в посланничьих словах „а земли их“ есть великой обман?» На слова Маврокордато, что выражения «а земли их» и «с землями своими» — равнозначащи, визирь пояснил: «В тех-де словах лукавство есть такое, что они, посланники, отдают только ту землю, что под городками была, а иной земли, которая кругом городков, пространная ли или не пространная, на 2 ли или на 3 мили, а хотя на аршин или на пядь сверх тех разоренных мест есть, то той земли отдать не хотят; и то-де их, посланничей, явной обман». И приказал ему, Александру, крепко в том стоять, чтоб написать: «А реченные места с своими землями да возвратятся». Таким образом, всякое сомнение рассеется и перед всем народом явно будет, что никакого обмана здесь нет. В свое время сойдутся с обеих сторон старожилы и знатоки тех мест и отмежуют земли, принадлежавшие к Казыкерменю, как до войны было, прямые старинные рубежи миля или две или аршин, а хотя и пядь земли, только бы она принадлежала к Казыкерменю. «А дальних земель за теми межами им, туркам, спрашивать не для чего»[1095].

Подыскивая другое выражение, которое удовлетворило бы посланников, Маврокордато предложил слово «уезды» — «с своими уездами да возвратятся»; но посланники этого термина не приняли и возражали: «К Казыкерменю ни уездов, ни больших земель отнюдь не бывало, выезживали из Казыкерменя жители только для дров насилу на милю или на две по Днепру»[1096]. Спор этот шел в начале июня. В конце концов в договоре была принята редакция Маврокордато: «А реченные места с своими землями, как до сей войны были, паки во владения Оттоманского государства да возвратятся».

Не обошлось без спора по статье 11 — установление срока разорения днепровских городков. Турки желали, чтобы городки были разорены после присылки в Константинополь из Москвы гонца с царскою «обнадеживательной» грамотой о принятии царем договора. Посланники настаивали на том, чтобы срок разорения городков был назначен после прибытия в Константинополь русского Великого посольства с подтвержденною грамотой. Посланники указывали на то, что при заключении мира с другими государствами такой предварительной присылки гонцов не было. Условие о разорении городков после присылки гонца посланники считали одной из тех «противных и несносных» прибавок, сделанных к тексту договора Александром Маврокордато, которые принять они решительно отказывались. Прислать гонца с обнадеживательною грамотою они обещали, но вносить условие об этом в договор не соглашались: в договоре должно быть упомянуто только о Великом посольстве через семь (а затем они приняли другой срок — через шесть) месяцев после подписания договора[1097]. В этом пункте они одержали верх. Предварительная присылка гонца была отменена; в договоре говорится только о приезде в Константинополь через шесть месяцев по подписании договора Великого посольства, и срок разорения городков установлен через 30 дней по подтверждении мира Великим посольством.

Во время переговоров о прибытии Великого посольства в Царьград Маврокордато сделал замечание, что в проекте посланников не обозначено, как прибудет посольство, сухим путем или морем, и высказал решительное требование, чтобы посольство приехало не иначе как сухим путем, категорически; заявляя, что морем оно пропущено не будет. Для приема посольства пришлется нарочно из Царьграда на рубеж капычи-баша; прием будет «учинен с достойным почитанием». Приготовлены будут кормы и подводы. Посланники возражали: «Для чего их тем нудить, чтобы непременно быть посольству сухим путем? На то будет произволение государя, отпустить ли посольство сухим путем или морем». Но Маврокордато решительно повторил, что морем посольство никоим образом пропущено не будет «и чтоб они, посланники, в том много не трудились и не мыслили»[1098]. Опыт с приездом посольства Украинцева морским путем был для турок достаточно памятен, и повторять его они, видимо, не собирались. Посланники принуждены были уступить и согласиться. В статье 14 трактата говорится о прибытии великого посла сухим путем: «Когда к мусульманским рубежам придет… землею, к блистательной Порте провожен да будет».

В статье 3 идет речь о постройке на одной стороне Днепра между разоренными городками и Очаковом села для перевоза путешествующих и торговых людей через Днепр. В тексте посланников говорилось, что село это построится на «средке» между Очаковом и разоренными казыкерменскими городками. Маврокордато просил выражение «на средке между Очаковом и разоренными городками» заменить выражением «на угодном месте», приводя то соображение, что султану, может быть, полюбится построить село не «на средке» между Очаковом и городками, а «пониже к Очакову», так чтобы это не сочтено было за нарушение договора. Однако он соглашался на редакцию посланников с тем, чтобы они уступили в этой статье по другому, более существенному вопросу, именно не указывали бы числа жителей этого будущего села, которое посланники установили в 50 человек. Маврокордато просил никакого числа жителей не обозначать, находя указание числа в этом случае несовместимым с достоинством государей — «для того, что государю с государем о таком малом деле, чтоб в том селе быть жильцом пятидесят человеком, уговариваться неприлично и непристойно». А затем он развивал то соображение, что установление определенного числа жителей в селе раз навсегда невозможно, потому что установленное число будет увеличиваться путем естественного прироста: «Да и то-де должно рассудить, что от пятидесят человек по воле Божии в один год родится другие пятьдесят человек, а потом год от году также будут плод приносить. И такого-де указного числа определить или постановить никоим образом невозможно, потому что-де не по всякую неделю людей считать, чтоб было в том селе 50 человек указное число». Маврокордато упомянул далее, что о числе жителей в перевозном селе не говорили на конференциях, против чего переводчик Лаврецкий и подьячий Протопопов горячо возразили, что в этих словах «стала его неправда». Они знают то подлинно, да и забыть того еще некогда, что на многих конференциях говорил именно он, Александр, через него, переводчика, «чтоб в том селе жить сту человеком, и просил о том у посланников со многим прошением именем великого везиря, а посланники позволивали в том селе жить пятидесят человеком; и на том уговоре стал»[1099].

На личном свидании с посланниками 22 мая Маврокордато повторил просьбу не указывать число жителей. К прежним доводам, что «иногда прилучится людей много, а иногда мало, а сверх того люди будут плодиться и множиться», он привел еще уверения, что посланникам опасаться многолюдства в том селе нечего, безопасность будет гарантирована многими другими «укрепительными способами», которые будут включены в договор, а именно условиями, чтобы в селе не было ни городского укрепления, ни пушек, ни иных «воинских приготовлений», ни ратных людей и чтоб к нему не приводить ни морских военных кораблей, ни каторг. Посланники спорили: «Те-де его, Александровы, рацыи кажутся добры, только им вредны». Сам он помнит, что война началась из-за Казыкерменя, где было «пристанище многим своевольным», которые непрестанно кровь христианскую «локтали», и если в том селе «числа людям не назначить», то опасно, чтоб также многим своевольным пристанища в нем не было так же, как в Казыкермене. Александр успокаивал посланников: напрасно они говорят, что село будет другой Казыкермень. В Казыкермене ратных людей было «многолюдство и всякого воинского приготовления довольно; а в том селе станут жить люди не воинские, и чего им того села опасаться?» В Крыму живет множество людей, с 300 000 человек, «однакож царское величество Крыма не боится и вменяет его ни во что. И о таком малом деле или о числе людей великим государям и говорить кажется неприлично». Посланники со своей стороны заявляли, что «то село — дело не малое и для всякого безопаства должно написать в нем жителей указное число». «И были о том у посланников с ним, Александром, — отмечает „Статейный список“, — многие споры больше трех часов. И видя посланники, что при предложении своем стоит он, Александр, упорно и об остальных статьях говорить не хочет», и не желая затягивать дело, «по многим спорам» согласились числа жителей в селе не указывать[1100]. В окончательном тексте договора оно и не было указано.