Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

XIV. Церемония «„подъема“» турецкого флота. Проводы корабля «Крепость»

На 11 мая посланники были приглашены смотреть церемонию «подъема» турецкого флота и выхода его в Мраморное море, для чего им был отведен на Галатском берегу особый двор. Церемония эта ярко и точно описана в «Статейном списке». «В четвертом часу дня (т. е. в четвертом часу по восходе солнца) выстрелено в Терсане из трех больших пушек. И по тех выстрелах рушился караван из Терсаны к берегу и к набережным палатам салтанским, которые стоят у болшого ево двора, салтанского, за городовою стеною на морском берегу. И на первой баштарне, или болшой галере, подъехав за двести сажен до берега и поставя баштарню на якорях, ездил с той баштарни капитан-паша со всеми начальными людми морского каравана в каюках на берег к салтану в те набережные палаты. И при салтане дана ему шуба, а прочим начальным людем кафтаны, и указано ему по-прежнему ехать на ту капитанею, или баштарню. А каторги все в то время стояли рядом за тою баштарнею, роспустя все свои знаки и знамена. А на баштарне играла в то время многая турская музыка. И как капитан-паша на баштарню приехал, и за ним приехал к нему на ту ж баштарню великий везирь, да с ним два кази-аскеря, сиречь судии анатолейской и урумской, и иные паши и министры государства Оттоманского для провожания ево, капитана-паши. И в то же время учинена с той баштарни и со всего каравана изо всех пушек и из мелкого ружья стрельба. И выстрелили одиножды. И поплыла та баштарня на гребле мимо того места, где посланники смотрели, с игранием всей музыки. А за нею плыли по обычаю 21 каторга по черноморскому гирлу мимо Галаты к селу Бесикташу, которое стоит в пяти верстах от Костянтинополя на той помянутой черноморской проливе.

А та капитанская баштарня о штидесят веслах и о двух маштах. И те весла по концам вызолочены, а машты и райны выкрашены зеленою краскою, и на райнах и на маштах роспущены три вымпля (sic) больших, долгие и широкие шолковые по красной земле золотные. А на корме и на носу развернуто было 9 знамен красных больших. А междо кормою и носом по сторонам на той баштарне поставлено было кругом по сту копей на стороне с долгими цветными прапорцами. Да междо веслами по 8 пушек небольших на стороне. Да на носу 6 пушек больших медных. И было на той баштарне всякого чина людей и с гребцами больше осмисот человек. А около той баштарни по обеим сторонам, тако же и за нею, ехали в малых каюках смотрельщики турки, и греки, и иные народы, которых было с пятьсот каюков. Да за тою ж баштарнею междо малыми каюками шел большой каюк везирской, на котором над кормою покрыто сукном зеленым наподобие балдехина. А на том каюке гребцов 24 человека, все в белых кисейных рубашках, а на головах у них тафейки красные суконные. А на достальных катаргах было по 12 и по 14, а на иных и по 16 пушек. И машты и райны крашеные ж зеленою и красною красками, на которых такоже распущены были вымпли и знамена розных цветов. Да на тех же катаргах по 25, и по 26, и по 28 весел на стороне, а на всяком весле по 5 и по 6 человек гребцов, все в бострагах суконных красных. А на иных катаргах гребцы в рубашках в белых, а на головах у них тафейки суконные красные. И все катарги и весла крашеные ж, а наипаче баштарня, изрядного мастерства и все письмами розными красками и с золотом зело преукрашены.

Да под то же село Бесикташ за три дня до того капитана-паши походу выведены ис Терсаны пять караблей воинских, на которых было по 50, а на иных и по 60 пушек, да шестой карабль небольшой. И недошед того села, поставил капитан-паша караван на море по обычаю не тесно, а сам с начальными людьми съехал в каюках на берег на загородной двор мисирского паши. А везирь, и кази-аскери, и иные министры были у него, капитана-паши, на том же дворе на обеде. И по обеде возвратились паки в Константинополь. А капитан-паша со всем караваном остался на море под тем селом»[1057].

В тот же день, 11 мая, на посольский двор «приходила к посланником с Галаты шинкарка француженка с жалобою на капитана Петра Памбурха, что он, капитан, приходя к ней в дом в розные времена, напил и наел 12 левков и тех левков за тот харч и за питье ей не заплатил. И чтоб они, посланники, велели ему те левки ей заплатить и для того послали б с нею к нему от себя кого нарочно, а она одна к нему ехать опасается». Почтенная француженка, содержательница французского ресторана в Константинополе, имела основательное опасение наедине видеться с Памбургом. «И посланники, — продолжает „Статейный список“, — посылали с нею на корабль к капитану подьячего Григорья Юдина и велели ему говорить, чтоб он те левки, буде у него не плачены, той шинкарке отдал. И подьячей, быв у него, капитана, на корабле и пришед, посланником сказал, что капитан тех левков той шинкарке не заплатил и бранил ее матерны и говорил, что он ни в чем ей невинен. А которые-де ее деньги за харч и за питье на нем были, и в том во всем он с нею счелся и розделку учинил. И сказал-де он, капитан, той шинкарке, чтоб она с корабля уехала поскорее, покаместа от него не убита. А они-де, посланники, в такие дела вступаются напрасно»[1058].

Следом за француженкой потянулись на посольский двор другие кредиторы — ее соотечественники. В тот же день, 1 мая, явились два француза, не то содержатели питейных заведений, не то портные, а может быть, то и другое, Габерт и Добейнот, присланные от французского посла с жалобой на Памбурга, что он, «бываючи на Галате у них, французов, — Габерта и Добей-нота, — в домех их напил шарапу и иного питья на 38 левков и тех левков им не платит. И чтоб они, посланники, для его, послова, прошения велели ему, капитану, за вышепомянутое питье им, французам, те деньги заплатить». Посланники отвечали, что им неизвестно о том, должен ли капитан Петр Пам-бург кому или нет. Однако же для «прошения» французского посла отправили на корабль с пришедшими французами подьячего Федора Борисова сказать капитану, чтобы с французами, если что им должен, «учинил счет и разделку, а бесславия такого на себя не наводил и, не счетчися с ними, из Констянтинополя не уезжал».

Отправившийся с французами подьячий капитана на корабле не застал, а нашел его на дворе голландского посла на Галатском берегу против того места, где стоял корабль. Выслушав жалобу, капитан сказал, что, «когда он на Галате у кого ни бывал и какое питье где пивал, и тем людям деньги он платил». Французы бьют за него челом напрасно и ложно и тем его, капитана, бесчестят. Когда он, капитан, бывал в домах у этих французов, то также деньги платил им. Может быть, кто-нибудь другой с корабля у них пил и денег не платил, «и они бы денег за питье на тех людях и спрашивали, а его бы, капитана, тем не клепали и не бесчестили. И тех французов, — докладывал посланникам, вернувшись с корабля, подьячий, — бил по щекам и солдатом велел их бить и топтать и, бив их, говорил, что он им ничем не должен и тем-де его, капитана, бесчестят они напрасно. А если-де они, французы, приедут впредь к нему на корабль и его, капитана, станут чем клепать, и он велит их за то повесить на средней райне»[1059].

На другой день французский посол прислал переводчика с жалобой на эту расправу. «Есть-де, — приказывал сказать посол, — здесь в приезде с ними, посланники, на корабле капитан, породою галанец, и тот-де капитан, живучи в Цареграде, учинил королевского величества французского подданным, которые живут здесь на Галате, многую обиду, в денежной нерасплате за харчевые запасы и за питье, также и за работу мастеровым людем. И приходят-де к нему, оратору (послу), те люди на того капитана со многим челобитьем. Да и к ним, посланником, вчерашнего дня приходили их же, французских, два человека портных мастеров, которые на него, капитана, и на челядь его делали немецкое платье, бить челом в работных своих деньгах, потому что-де он, капитан, за дело того платья ничего им не дал… и он-де, капитан, не токмо с ними какую расплату учинил, но еще в прибавку побил их, французов, до полусмерти. И, бьючи-де их по его приказу, челядь его, также и солдаты выхватили у одного француженина из кармана четыре золотых червонных да одиннадцать левков и сорвали с них накладные волосы (парики). И то-де он, капитан, чинит зело непристойно и царскому величеству не к чести».

Посланники отправили на корабль к Памбургу старшего подьячего Лаврентия Протопопова с толмачом и с солдатом Преображенского полка Прокофьем Дубровой со строжайшим выговором по целому ряду пунктов. Отпуск ему давно дан, и с ним посланы отписки к царю и другие нужные письма, а он, капитан, «за упрямством своим и по се число в належащей свой путь не пошел; тем своим стоянием чинит он им, посланником, бесчестье», потому что постоянно присылает к ним великий визирь по султанскому указу со многими выговорами, «для чего он, капитан, в путь свой от Царяграда нейдет? Или ему хочется тот корабль наполнить беглыми и побасурманенными полоняниками?». И сегодня присылал визирь знатного человека, капычи-башу, с тем, чтобы посланники приказали капитану выйти сегодня же или завтра хотя бы до устья Черного моря и на прежнем месте не стоять «для того, что приходят к нему, везирю, турки и иных народов люди со многим челобитьем о беглых своих полоняниках и о сносных животах, а указывают все, что ушли у них полоняники на тот царского величества корабль». А до устья Черного моря корабль выведут «против быстрой воды и против погоды салтанские каторги, две или четыре, как возможно». Если же он сегодня или в крайнем случае завтра к устью Черного моря не отойдет, «каторгами выводить корабля не даст и учинится салтанскому указу противен, то салта-ново величество укажет с ним управиться и без посланников. В том излишнем простое чинятся у солдат, и у матросов, и полоняников на корабле во всяких запасах убытки и оскудение». Он же, капитан, без ведома их, посланников, вывез всех полоняников на берег во второй раз для осмотра «и оставил их на берегу неведомо для чего, и тех полоняников турки перехватали и разобрали по себе в неволю. И те души христианские паки предались в руки бусурманские от него, капитана. А чинить было ему того без ведома их, посланничья, не довелось. И зело он то учинил дерзновенно и не опасно. И от такой-де его, капитанской, страсти, как велел он полоняников в другой ряд вести с корабля на берег, из тех полоняников два человека бросились в море и потонули безвинно.

И такие неповинные христианские души взыщет Господь Бог на нем же, капитане, потому что те люди погибли от него». Наконец, приходят к ним, посланникам, многие иноземцы-французы с Га-латы с жалобами на капитана, что он им должен за питье и за всякие съестные припасы, а также и за работу, и двум французам, посланным к нему с подьячим, он не только «никакого довольства не учинил», но обесчестил и бил до полусмерти. «И те битые французы приходили к ним, посланникам, с жалобами в другой раз»; присылал также и французский посол. «И чтоб он, капитан, — должен был сказать ему подьячий Лаврентий Протопопов в заключение, — впредь так не делал и от такой шатости престал, а поступал бы честно и учтиво, и конечно бы сего числа или завтра, как те салтанские каторги присланы будут, на том царского величества корабле с прежнего места пошел к устью Черного моря и стал там где в пристойном месте и, дождався благополучной погоды, пустился в належащей свой путь. А с тех бы присланных салтанских каторг турков никого на корабль к себе он, капитан, пускать, также и по близку тем каторгам к кораблю приходить не велел, а велел для помочи, как бы из Черноморского гирла вытить безвредно и немедленно, подать с того корабля на те каторги канат, какой пристойно». Если же он, капитан, начнет о тех каторгах по-прежнему спорить, что он каторгами вести корабля на канате не даст, потому что от того нанесется кораблю и его экипажу бесчестье, то посланники велели ему говорить, что в том никакого бесчестья не будет, «потому что о том корабле, каков он в ходу скор, не токмо туркам, но и всему свету известно. И всякой ныне может видеть и рассудить, что такое вспоможение кораблю чинится для двух причин: 1) для противной погоды и 2) для водяные в том царегородском гирле быстрости, что никоторыми мерами без такого вспоможения того корабля против воды взвесть невозможно… И конечно бы он, капитан, в том не отговаривался и учинил бы так, как они, посланники, к нему приказывают, безо всякого прекословия, и то все перенимают», т. е. всю ответственность берут они, посланники, на себя. «Если же по тому их приказу он не учинит, с занятого места вскоре не отойдет, в путь к Азову не пойдет и с присланными салтанскими каторгами какой учинит задор — и они, посланники, за него, капитана, впредь стоять больше не будут… и что над ним учинится, и он бы на них, посланников, не пенял».