Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

XXXVII. Военные действия союзников

Гейнс обещал датскому королю сообщить о предприятии против Риги на 12–15-й день после Рождества. Петр ждал вестей к 1 января и, будучи в этот день, как мы видели выше, у Гейнса на пирушке, говорил ему на ухо, что пора уже ожидать вестей из Риги[595]. Однако предприятие было вовсе не так хорошо слажено и так надежно подготовлено, как в этом уверяли Гейнса; во всяком случае, оно не состоялось. Сосредоточение саксонских войск в Литве и Курляндии на лифляндской границе прошло вполне благополучно, не возбудив никаких подозрений в Риге, которые оно должно было бы возбудить. Передвижение войск не обратило на себя внимания и шведского посланника, находившегося в Варшаве, который с такой же непрозорливостью, с какой действовали шведские дипломаты в Москве, доносил в Стокгольм о непоколебимой дружбе Августа II к шведам, а передвижение войск объяснял тем, что они идут строить крепостные сооружения в Полангене. Введенный в заблуждение его депешами, Карл XII писал о том, что он после столь многих испытаний не может сомневаться в дружественном расположении Августа[596].

Генералу Карловичу, проезжавшему из Москвы в саксонский лагерь как раз через Ригу с намерением высмотреть состояние крепости, был оказан генерал-губернатором Дальбергом самый любезный прием без всяких предосторожностей. Но, прибыв в лагерь, Карлович не нашел там главнокомандующего саксонскими войсками, любимца Августа II, генерала Флемминга. Оказалось, что он уехал в Саксонию жениться на знатной польке из дома Сапеги, в которую был до такой степени влюблен, что бросил войска и задуманные военные действия в самый неподходящий критический момент. Любовь к женщинам была тогда при польско-саксонском дворе Августа II главным делом, перед которым государственные дела как у короля, так и у его первого советника должны были отступать на второй план. Команду над войсками Флемминг сдал некоему генералу Пай-кулю, не посвятив его, однако, в задуманный план. Как ни старался Карлович убедить отговаривающегося незнанием Пайкуля начать действия в условленный срок, его убеждения остались тщетны. Между тем время было упущено, и Дальберг, получив известия о замысле Августа II, принял меры к обороне Риги.

Посланный Карловичем в Москву саксонский капитан Кениг-сек прибыл туда 24 января, еще до отъезда Петра в Воронеж, с вестями, которые должны были очень разочаровать царя в его ожиданиях. Потом, уже по отъезде Петра, Ф. А. Головин, получивший подробные сведения из пограничных местностей, писал царю 25 февраля, что «во всех письмах пишут от Свейского рубежа, что в Риге есть великая осторожность от польских войск и наипаче от саксонских (т. е. уже приняты оборонительные меры), о чем писал ко мне изо Пскова Иван Головин, что посылал он нарочно, ради проведывания, в Ригу. Ах, нерасторопное к лутчему и без разсуждения Венусово веселие», — заканчивает сообщение Головин, разумея под Венусовым веселием любовное приключение Флемминга, повлекшее легкомысленные поступки и потерю времени — «иже легкомыслительством неоцененное ко многих пользе время потеряли». И Петр, и его ближайшее молодое окружение в Воронеже, также воинственно настроенное и желавшее скорее начать войну со Швецией, были опечалены неудачей задуманного предприятия против Риги, и это видно из ответа Петра на приведенное сообщение Головина: «Писма ваши на почьте я принялъ, которая пришъла в четвертой день, то есть въ съреду въ вечеру. Правъда, зело вѣсътовата (т. е. обильна вестями) i надлежала бы съкорого отвѣта: толко была въ тотъ день Василья[597], i мы сидѣли у iменинника; а се, коi были iзъ насъ въ Риге, съ печали натселись, а паче Ѳилат, i оттого на заѳътрея не могъ ничево дѣлать. Жаль, жаль, да нечемъ пособить»[598].

О времяпрепровождении королевского двора в Саксонии, в Лейпциге, а потом в Дрездене в такой, казалось бы, критический момент доносил в Москву русский резидент в Варшаве Любим Судейкин вместе с прежним резидентом Алексеем Никитиным (находившимся при дворе), которого он осенью 1699 г. сменил. Оба резидента ожидали аудиенции: Судейкин — приемной, Никитин — прощальной. В Лейпциге 18 января 1700 г. после аудиенции у короля Судейкин узнал о прибытии Карловича и ездил к нему для свидания. Свидание это подробно описано Судейкиным. «И как он, посланник, к нему приехал и он, Карлович, встретил его, посланника, в сенях у лестницы и, витався, вошли в палату и, сев по местам, в разговорех посланник спросил у него, Карловича, давно ль он с Москвы и на которые места ехал и какие ведомости здесь он у себя имеет о послех московских, которые ныне обретаются у турского сал-тана, чтоб он по верной своей к царскому величеству услуге, видя к себе его царского величества милость, ему, посланнику, объявил безскрытно». Карлович сообщил Судейкину: «С Москвы-де в дороге до Липска (Лейпцига) ехал он шесть недель, а ехал на Великий Новгород, на Псков да на Ригу. А о послех-де московских, обретающихся в Цареграде у турского салтана, слышал он на Москве, что приняты они с великою честью, а, приехав в Липской, слышал он, что еще о миру у них не состоялось, и обносится, что будто задержаны. А конечно ль то так и что у них в том есть какое препятие, о том-де он подлинно не слыхал». Карлович сообщил далее, что королевский духовник писал к римскому папе с просьбой повлиять на цесаря, чтобы цесарские послы в Константинополе оказывали содействие московским послам, а затем перешел опять к московским делам: «…на Москве-де и в городех набирают конницы 30 000, пехоты 70 000, итого 100 000 человек, и есть-де о том клич да и письма-де прибиты на столбах. А где тому войску итить, того он не ведает. А он-де, Карлович, послан с Москвы к королевскому величеству для некоторых нужных дел и поедет-де он к Москве из Липска, с сего числа побудет в Липску дня три или четыре. А за королевским величеством в Дрезден он не поедет для того, чтобы ему поспешить и приехать к Москве в нынешнем предыдущим (т. е. предстоящим) Великим постом». В заключение разговора Карлович выразил надежду, что как Судейкин, так и бывший резидент будут на королевской охоте (полеванье) в пяти милях от Лейпцига.

Резиденты действительно получили приглашение на полеванье в местечке Кондицы. 20 января они туда выехали, прибыли в третьем часу ночи и были поставлены на постоялом дворе. Сопровождавший их комиссар, побывав в замке, возвестил, что «королевское величество из Липска приехал в Кондицы рано и был уже на лове, где уготовано быть полеванью, а утре-де его королевское величество будет полевать в немалой осистенции и чтоб ему, посланнику, то видеть и ехать на то полеванье о 12-й године. И генваря в 21 день посланник с вышепомянутым прежним посланником были за королевским величеством на лову, где было полеванье от местечка Кондиц верстах в трех, и, быв на том полеванье, ввечеру приехали по прежнему в то ж местечко». 22 января король, а за ним и резиденты выехали в Дрезден. О препровождении времени в Дрездене Судейкин доносил в Москву от 4 февраля: «Королевское величество еще в Дрезне, забавляется в день полеваньем, а в ночах опорами и камедиями, а о поезде его из Дрезна в Польшу говорят, что поедет вскоре, а подлинно о том намерения его королевского величества как конечно поедет, никто ведать не может». Наступивший Великий пост не помешал увеселениям, и реляция Судейкина от 27 февраля полна описанием опер и комедий в Дрездене, «о которых камедиях ездили чрез всю ночь». Несколько дней продолжались маскарады «богатым строем и зело изрядно прибраны» с танцами и ужинами, причем «заседали за столом по росписи, чтоб дамы иных дам не переседали… Королевское величество в балгавзе чрез весь день розными играми забавлялся. А выезду его до Польши по многим обещаниям неведомо»[599].

При таком образе жизни мог ли король руководить военными действиями против Риги?

Флемминг вернулся к войскам только к февралю месяцу 1700 г. Был вновь составлен план внезапного захвата Риги; она должна была быть взята в ночь с 11 на 12 февраля. 11 февраля в городе перевыбирались на следующий год городские власти; выборы сопровождались обыкновенно пиршеством, и в ночь после пира, когда рижане будут усыплены, саксонцы рассчитывали овладеть Ригой. Войска должны были подойти к городу незаметно, но сбились с дороги и наткнулись на шведский кавалерийский форпост из 18 лошадей. Форпост был захвачен в плен, но все же в Ригу дана была весть, и от мысли взять город врасплох пришлось отказаться[600]. 12/23 февраля было захвачено небольшое укрепление Кобершанц на левом берегу Двины под Ригой. «Это случилось так удачно, — писал Петру находившийся при войсках Карлович, — что мы в течение одного часа овладели укреплением и захватили там в плен 50 человек с командовавшим майором, а также 19 пушек с зарядами и съестные припасы»[601].

О движении саксонских войск к Риге и о начале военных действий под Ригой шла в Москву, а оттуда в Воронеж довольно подробная информация от псковского воеводы окольничего И. И. Головина, пристально следившего за ходом дел в соседней Лифляндии. Для получения известий посылались из Пскова специальные разведчики из служилых и посадских людей, допрашивались прибывавшие во Псков выходцы из-за рубежа, читались перехваченные письма, наконец, давали показания по возвращении во Псков русские торговые люди, ездившие за рубеж в Ригу и Митаву по торговым делам. Во всех этих показаниях много преувеличений и неточностей; но зато это живые, бесхитростные рассказы очевидцев, передававших то, что проходило непосредственно перед их собственными глазами и что так или иначе их самих касалось.

Вот, например, данное в воеводской избе показание торговых людей, бывших в Риге, о тревоге в городе перед самым началом военных действий, перед захватом саксонцами Кобершанца: «Были-де они в Риге для своих торговых промыслов и стояли за городом на гостине дворе. И февраля де в 11-й день в 3-м часу ночи учинился в Риге всполох и стреляли из вестовых пушек трижды. И того-де гостина двора дворник иноземец Юрья Петров ходил с того гостина двора в город Ригу про тот всполох проведывать и, пришед из Риги, возил пожитки свои в город. И они-де… спрашивали у него, для чего-де те пожитки свои возит в город, а им-де… с товары своими куда сбиратца. И он-де, Юрья, велел им убиратца, куда они знают, а если-де от осадного времени будет им, рижаном, теснота, и они-де посады свои выжгут и самим-де им будет детца негде и их… не пропустят. А в то-де время ходил он, Юрья, убрався в военное ружье». Началом военных действий вызвано было бегство крестьян из Лифляндии. «Февраля в 21 день псковских стрельцов капитан Тимофей Шестаков да псковитин посадской торговой человек Ивашко Моисеев сказали: как-де они, Тимофей и Ивашко, посыланы для проведыванья зарубежских вестей, и, едучи-де к Риге, стречались в ними рижского уезду пашенных крестьян многое число, бегут от Риги в свейские городы, в Колывань и в Юрьев, и во Псковский уезд под Печерской монастырь. И говорили-де им те крестьяне, что город Рига заперт и их, крестьян, никого в тот город не пущают для того, что от польских людей осажен и свейской-де пригород Ку-канаус и рижские шанцы, которые на реке на Двине, те военные люди взяли и в том-де пригородке и в шанцах засели». «Марта 2-го числа псковской ямщик Мишка Панинской сказал: посыланде он изо Пскова с подводами за свейской рубеж Галанские земли с жителем с Аврамом Михайловым и ехал-де он с ним, Аврамом, от Новгородка к Юрьеву Ливонскому, а не прямою рижскою дорогою для того, что-де, едучи дорогою, русские торговые люди, имян их сказать не упомнит, сказывали ему, Мишке, чтоб-де они в город Ригу не ехали и в город-де их не пустят для того, что-де тот город Ригу воинские немецкие люди розных земель осадили и уездные-де люди с деревень своих бежат в сторону великого государя, куда ближе».