Свет в окне напротив

Я снова взглянула на воду и вздрогнула. Рон и Берт исчезли.

— Не дёргайся, — сквозь зубы процедила Джейн. — Так выглядит юмор в исполнении моего братца. Три, два, раз…

Она сгруппировалась и перекатилась с лежака на песок. Вовремя. На опустевшее место прямо из воздуха обрушился водопад. Секундой позже из ниоткуда появились улыбающиеся Берт и Рон.

— Я же говорил, что успеет, — Берт подмигнул Рону и помог сестре подняться. — Почти всегда успевает.

— Ха-ха-ха. Ужасно смешно, — Джейн стряхнула песок с волос, непонятно откуда достала палочку и высушила лежак.

— Я что-то пропустила? Сегодня день игнорирования Статута? — поинтересовалась я, когда снова обрела дар речи.

— Нет, — Рон по-собачьи потряс мокрыми волосами и в меня полетели брызги. — Это их пляж. Единственный на этом побережье. Ты не заметила? С маглоотталкивающими чарами, и всеми остальными прибамбасами. Как Хогвартс, только пляж.

Я окинула взглядом полоску суши. Пляж не был переполнен, но людей было много. И на песке, и в воде. Обычных людей. Никто не щеголял в ночной рубашке в цветочек, не летал на гоночной метле, не устраивал барбекю на фиолетовом костре… И палочками тоже никто не размахивал.

— Здесь только волшебники?

— Нет, конечно, — терпеливо, как маленькой, объяснила Джейн. — Волшебники и члены их семей. Каждый четвертый брак маги Австралии заключают с неволшебниками. Больше половины из них посвящают семью в свои особенности. Сечёшь, к чему это ведёт? Завтра покажу тебе статистику, раз уж ты тяготеешь к науке. А сейчас половина первого, и в программе Большой Барьерный риф и его обитатели. Да-да, тот самый, который больше вашей старой доброй Англии и нуждается в защите не меньше, чем эльфы-домовики. Тебе это должно быть близко. С катамараном я договорилась. Шевелитесь, ребятки! В половине восьмого мне нужно быть на дежурстве!

Ужасно захотелось сказать в ответ что-то остроумное про уникальные способности к переговорам с катамаранами, но шутка никак не складывалась. А в следующую секунду Джейн цепко ухватила меня за запястье и аппарировала куда-то навстречу исчезающим красотам кораллового мира.

* * *

Мама открыла дверь раньше, чем я поднесла руку к звонку.

— Наконец-то, — улыбнулась она. — Мне как раз пришло в голову начать волноваться.

— Папы ещё нет? — вяло поинтересовалась я, сразу плюхнувшись на пуфик в холле.

— Нет. Он сегодня допоздна в клинике. Но ты устала и проголодалась, поэтому сразу мой руки и садись за стол.

— А можно я просто упаду и усну?

— Конечно, нет. Ты и так худая, как щепка. У меня есть пара недель, чтобы над этим поработать. Кажется, у тебя обгорели плечи. В ванной на верхней полке есть спрей от ожогов.

Мама погладила меня по голове и ушла в кухню, а я поплелась в ванную. Казалось, пол качается под ногами, и даже вода из крана вызывала ассоциации со всеобщим австралийским помешательством на кайтинге, серфинге, дайвинге и снорклинге.

Дойдя наконец до кухни, я слегка вздрогнула. Судя по количеству еды на столе, мама рассчитывала не меньше чем на команду Австралии по квиддичу. Хотя зачем им здесь квиддич?

— Рон опять не пришёл? — с легким укором заметила мама.

— Он хотел, — немного слукавила я и стянула с блюда ещё тёплую булку с корицей. — Но его соблазнили крокодиловой фермой.

— А ты не соблазнилась?

— А я устала. Утром мы были в Перте, а в час дня уже в Кернсе. Два часа катамарана, потом эта лодка с окошечком на дне… Да, там очень красиво. Потрясающе разнообразная экосистема. Древняя, изменяющаяся и очень хрупкая! Но я ужасно устала.

— У вас с Роном проблемы? — предположила мама и тут же перебила себя: — Конечно, я не должна вмешиваться…

— У нас прекрасные отношения. Никаких проблем, — возразила я. — Но мы больше не пара. Всё стало проще. И лучше.

Не знаю, чего я боялась больше: что мама расстроится или обрадуется. Но она только вздохнула:

— Знаешь, когда мы встретились с твоим отцом, я и представить не могла, что мы будем вместе. А потом вдруг обнаружила, что это произошло безо всяких усилий с моей стороны.

— Знаю, — пробормотала я. — Всегда вам завидовала. И немножко ревновала.

— Тебе не хватало любви? — расстроилась мама.

— Ну что ты… Вы замечательные родители. Но я всегда была взрослой, самостоятельной, умной... В таких условиях трудно проситься на ручки. Даже если очень хочется.

— Ох, Гермиона…

Нужно было оборвать разговор какой-нибудь шуткой. Или перейти к детальному описанию коралловых красот. Вместо этого я спросила:

— Если я останусь в Австралии, вас это хоть немножко обрадует?

Мама пристально посмотрела мне в глаза:

— Конечно, родная. Вопрос в другом: обрадует ли это тебя?.. Но на голодный желудок такие решения не принимают. Поешь, а потом мы всё обсудим.

Почему-то захотелось расплакаться. Рассказать про то, как серфинг, кайтинг и дайвинг заставили меня охладеть к океану, про Джейн и её «социальную сферу», про поцелуй с Роном, про палку Беллатрисы… про Снейпа.

Я сморгнула слезу. Нельзя свалить на маму ещё и это. Лучше и правда начать ужинать. Тогда будет повод молчать.

Через десять минут я поняла, что не смогу больше проглотить ни кусочка. Глаза слипались, плечи саднило, — они и правда обгорели, — ноги гудели от усталости. Но рядом сидела мама. Она молчала как-то по-домашнему уютно. И уходить не хотелось.

— Ты испугалась, тогда, в детстве, когда поняла, что я волшебница? — пробормотала я, почти засыпая. Вопрос был старым. Я не рискнула задать его много лет назад.

— Нет, — мама покачала головой. — Помнишь сказку о мальчике с зелёными пальцами? Мне казалось, что у тебя похожий дар. Однажды ты провела ладошкой по книге, и переплёт стал новым. Разве такое может быть страшным?

— А сейчас? После всего, что ты узнала о волшебниках? После того, что я сделала с вами?

— Мы закрыли эту тему, — мягко прервала меня мама. — Лучше расскажи, чем планируешь заняться, если останешься. Будешь работать с Джейн?

— Джейн? Мы же закрыли эту тему? — вздохнула я. — Да, Джейн. Она устроила мне панорамный обзор Австралии, начитала лекций по истории, культуре, социологии и экономике региона. Хочет, чтобы я заинтересовалась проблемой демографии и культурной адаптации волшебников к миру. Это необычно. Близко к тому, что мне интересно. И я точно буду приносить пользу.

— Но?

— Но… Когда я была маленькой, то спрашивала у вас с папой: чем мне лучше сейчас заняться? Помнишь что вы всегда отвечали?

— Выбирай то, что сложнее?

— Да.

— И что сложнее?

— Заниматься этим в Англии.

«Намного сложнее, — мрачно подтвердил внутренний голос. — Лезть в Министерство, где половина служащих осталась с эпохи Волдеморта. Снова слышать за спиной шепотки о «выскочке Грейнджер», «чокнутой Грейнджер», «Той самой Грейнджер» и куда более неприятные эпитеты. Пытаться сделать всё, не сделать ничего. Проиграть. Остаться одной.

Мама нахмурилась.

— Разве нельзя совместить? Рассматривай работу здесь как стажировку. Наберёшься опыта и тебе будет легче начинать карьеру в Англии.

Я помотала головой. Спать совершенно расхотелось.

— Это как с коралловыми рифами, мама. Нельзя заботиться о них две недели, а потом сказать: «Ну, дальше вы сами». Надо решать раз и навсегда.

Мама кивнула и замолчала. Тихо тикали часы, на дереве перед домом шуршала парочка знакомых поссумов, ожидавших очередной порции вечерних вкусностей.

— Мам… А тебе снятся кошмары?

— Иногда. Психотерапевту они бы понравились.

— Про… кого?

— Про гигантских осьминогов и спрутов, про аномальные восьмые зубы у пациента с букетом хронических болезней, про экзамен по фармакологии, про пробки на Princess Highway, когда я опаздываю на работу…

— А Джейн говорит, что тебе будут сниться ужасные сны про меня. Из-за тех наведенных воспоминаний, — пожаловалась я.

— Вряд ли их станет больше, чем было всегда, — грустно улыбнулась мама. — У Джейн нет детей. Она не представляет, сколько ужасов воображает себе мать. Для этого не нужны никакие внешние воздействия. Но если ты ищешь повод остаться, обещаю смотреть кошмары каждую ночь.

Мама рассмеялась, и я засмеялась вместе с ней, хотя ничего смешного в ситуации не было. Потом она поднялась, обняла меня и поцеловала в макушку.

— А ещё я думаю, что сведения о расставании с Роном несколько преувеличенны.

— Нет, всё точно, как в аптеке, — я зевнула. — Пойду все же спать. Извинись перед папой, что не дождалась его.

— Ладно. Но на минутку выгляни на улицу. Там, кажется, кто-то стоит под эвкалиптом.

За секунду я успела подумать, что мама чудовищно легкомысленна, вскочить, выхватить палочку, бросить сквозь москитную сетку: «Хоменум ревелио», убедиться, что этот «кто-то» один…

— Ох, Гермиона… — мама покачала головой и легонько подтолкнула меня к двери, — просто выйди к мальчику.

…«К мальчику»! «К мальчику»! — несколько раз лихорадочно повторила я, натягивая кофту. И что этот «мальчик» придумал?

Выключив свет в прихожей, я осторожно приоткрыла дверь и выглянула на улицу.

Рон сидел на корточках возле соседнего дома и кормил с руки поссумов, чинно рассевшихся полукругом.

Какое-то время я любовалась этой картиной, потом подошла ближе.

Рон помахал мне свободной рукой, но не обернулся. Плюшевый зверёк топтался в сантиметре от его ладони, не решаясь взять кусочек яблока.

— Я подумал, ты уже спишь, а их покормить забыла, — смущённо заметил он.

— Бедные голодные зверюшки, — вздохнула я. — В Австралии же нет других туристов. Только мы.

Рон тяжело вздохнул.

— Они пушистые. И совсем не боятся людей.

— Угу, — я попыталась не засмеяться. — А ещё они обдирают кору с деревьев. Аборигены их не любят. И не любят туристов, которые их кормят.

— Да. Берт что-то мне говорил, — рассеянно согласился Рон.

— Ты серьезно пришёл, чтобы покормить поссумов, или что-то случилось?

— Ну… — Рон медленно поднялся и посмотрел куда-то мимо меня. Даже в сумерках было заметно, что он покраснел до ушей. — Берт сказал… Точнее, проговорился, что ты думаешь остаться в Австралии… Гермиона, не делай этого. Пожалуйста!