Свет в окне напротив

— Дело ваше.

Старик пожал плечами и медленно побрёл по дорожке. Дождавшись, пока он отойдёт от скамьи на несколько шагов, я послал ему вслед Транквилитас. На всякий случай. В голове мельтешили странные мысли. Например, что магические средства для снижения давления действуют надёжнее магловских, а склеротические изменения сосудов мозга легко купируются настоем жёлтой горечавки… Мысль о нарушении Статута волновала меня до смешного мало.

Снегопад внезапно прекратился, ветер утих. Секундой раньше казалось, что уже стемнело, но сейчас я понял, что отчётливо вижу каждую ветку, каждый камень на дорожке. Об один из них споткнулась Гермиона Грейнджер в тот сумасшедший день, когда всё началось… Чушь, конечно. Всё началось раньше — когда мне захотелось вмешаться в жизнь бывшей студентки. Да, захотелось. Именно я подтолкнул Поттера к нужной просьбе…

— А почему ты это сделал, Сев? — со спокойным любопытством спросил знакомый голос у меня за спиной.

Я застыл, не в силах повернуться и безумно надеясь на невозможное.

Мягкая ладонь коснулась моего плеча, скользнула к локтю, настойчиво развернула к себе.

Ей было пятнадцать, не больше. Я помнил и платье, и браслет из Зонко, менявший цвет в зависимости от настроения хозяйки. Она купила его на четвёртом курсе, перед пасхальными каникулами.

— Так и будешь молчать? — в голосе Лили появилась насмешка. — Силенцио словил?

— Тебе не холодно? — выдавил я.

— Сев, ты не заболел? — рука Лили потянулась к моему лбу. — Пальто, шарф… Можно подумать, сейчас зима.

— Действительно, — пробормотал я.

Лили не заметила сарказма.

— Куда пойдём? К ручью?

Я с трудом отвел от неё взгляд. Мы стояли на пустой детской площадке. Вдали на горизонте виднелась одинокая труба. Светило яркое солнце, деревья шелестели свежей листвой, и земля под ногами была теплой.

Не дождавшись ответа, Лили зашагала по тропинке, протоптанной в ещё невысокой траве. Я догнал её и пошёл рядом. Она улыбнулась, взяв меня за руку. Живая. Настоящая. Не знаю, как выглядели те, кого призывал Воскрешающий камень. Но здесь и сейчас рядом со мной была Лили Эванс.

Происходящее не было памятью. После четвёртого курса я отправился к Люциусу Малфою. А когда вернулся в Коукворт, выяснилось, что Эвансы уехали куда-то на отдых. Лили не ответила ни на одно моё письмо. Мы ни разу не встретились за то лето, а помирились уже в Хогвартсе, в начале пятого курса. Ненадолго.

Я знал, что происходит, и знал, как это прекратить. Маленький бумажный пакетик лежал в левом кармане пальто. Простое и эффективное противоядие от большинства сложных ядов, в том числе галлюциногенных.

— И что же случилось с той девочкой, расскажешь? — настойчиво повторила Лили, не замедляя шаг.

Что я мог рассказать?

— Я научился вызывать Патронуса, — отозвался я. — И не сказал тебе.

— Обманщик, — рассмеялась она. — Что ты ещё от меня скрываешь?

— Выбирай! Я ненавижу Поттера за то, что он влюблён в тебя, я увлекался тем, что на Гриффиндоре называют Тёмными Искусствами, и мечтал отомстить всем маглам, похожим на моего отца… Однажды я тебя обижу, и ты никогда меня не простишь. Ты выйдешь замуж за Джеймса Поттера. А потом тебя убьют. Из-за меня.

Лили отпустила мою руку и остановилась. Я ждал чего угодно: удара, крика, презрения. Но только не того, что она сказала:

— Давай наперегонки до старой ивы. Кто добежит первым, загадывает желание.

Возразить я не успел. Лили легко сорвалась с места и побежала.

— Северус, — прокричала она. — Догоняй!

Бежать было трудно, как во сне. Когда я добрался до финиша, Лили уже сидела на пологой ветке старого дерева в метре от земли. Лучи солнца пробивались сквозь кроны деревьев, отражались от ручья. Солнечные блики метались по платью Лили, прятались в её волосах, скользили по коже.

— Желание — моё! — провозгласила она. — Слушай! Ты будешь танцевать со мной на Рождественском балу в следующем году.

Лили редко бывала настолько безмятежной. И с каждым годом все реже. Но разве это мешало мне помнить её такой?

— Ничего не получится, — возразил я. — На тот бал я не ходил. Говорят, ты была самой красивой, но рассердилась на приставания Поттера и ушла задолго до полуночи.

Лили соскользнула с ветки и подошла ко мне.

Конечно, она была самой красивой. И в тот день, и позже, и всегда. Я смотрел на неё и не мог насмотреться. Разум без окклюменции горел под её взглядом, но это была счастливая пытка. Слова давались легко, как под Веритасерумом:

— Я учился танцевать всё лето. Но у меня не было парадной мантии. Тебя бы засмеяли: Нюниус в обносках. Люциус Малфой предложил мне выбрать любую вещь из его гардероба, при условии, что моя спутница будет «достойных кровей». Тогда я сказал, что меня не интересуют танцы…

— Вечно ты думаешь не о том, Северус, — Лили сердито топнула ногой. При упоминании Малфоя у неё всегда портилось настроение. — Парадная мантия? Подумать только, как важно!

Лили стояла так близко, что я чувствовал её дыхание. Сердце трепыхалось, как у подростка. Впрочем, реагировало не только сердце. Можно было бы и посмеяться. Она же совсем ребенок, что за фантазии? Только вот телу было не до смеха.

Сколько раз я представлял, как окажусь с ней рядом, хотя бы во сне. Я не знал, что буду делать. Вымаливать прощение? Но окклюментам не снятся сны, а мёртвые не могут простить.

— Я не смог тебя защитить. Я убил тебя.

Теперь Лили меня услышала.

— Как ты думаешь, Сев, сколько раз ты должен это повторить, чтобы что-то изменилось? — задумчиво спросила она. Я попытался возразить, но Лили закрыла мне рот ладонью. — Хватит ныть и жалеть себя, Северус!

Солнечные блики исчезли, с неба упали первые капли дождя. Лили отвернулась, подставила ладони кверху и несколько капель застыли в воздухе, затем медленно соединились в линию и улеглись бусами на её шее. Она всегда умела придумывать красивую магию.

Я смотрел на неё. Просто смотрел. Остальное сейчас не имело значения.

— Ты ищешь там, где ничего нет, Сев, — заметила Лили, не оборачиваясь.

— Тогда отпусти меня, — попросил я. — Пожалуйста. Или забери с собой.

Лили отступила ещё на пару шагов, а потом решительно обернулась и рассмеялась.

— Унылый! Просто ужас какой унылый. Смотреть страшно. Идём танцевать. Ты слышишь музыку?

Она закружилась, закрыв глаза, напевая незнакомые заклинания: «Ah, bowakawa pousse, pousse, Ah, bowakawa pousse, pousse…»(1) Воздух заискрился тысячами огней, полилась смутно знакомая мелодия.

— Ты не забудешь меня, — прошептала Лили, увлекая за собой. — Теперь — не забудешь…

Вращение ускорилось. Пространство вокруг слилось в единую разноцветную полосу. Мы неслись куда-то с бешеной скоростью внутри вихря.

— Взгляни на меня, — попросила она. Или я услышал собственный голос?

Воспоминания хлынули лавиной. Боль и радость, мелочи и решения, которые определили жизнь… Лили была почти в каждом. Незримо присутствовала даже там, где её не могло быть. Это походило на бесконечный вызов Патронуса и бесконечную пытку дементора. Лили была рядом, Лили была в памяти. Краски выцвели и растаяли. Время исчезло.

— Вы живы, и в этом ваше удивительное преимущество, — светским голосом сообщил Дамблдор, внезапно появляясь неизвестно откуда.

Лили крепче сжала мою руку, и он исчез.

— Самое паршивое — что? Было же хорошее. Почему здесь одна дрянь остаётся? — хмуро поинтересовался Аберфорт, ткнув себя в жилет.

— … устанавливать слежку за другом я не стал, — с вызовом заявил Поттер.

— Хорошая выйдет книга, — пообещал Фрэнк.

Я закрыл глаза, чтобы не видеть их лица. Неуместные, нелепые, бессмысленные. Они смешивались друг с другом, отвлекали, обкрадывали…

— Синий цвет, сэр!

Грейнджер ворвалась в этот безумный хор резким диссонансом. Тёплый ветер внезапно сменился прохладным. Он принёс запах Рождества, свежего пергамента, фейерверков и почему-то клея для обуви. Рука Лили выскользнула из моей руки. На небе вспыхнули звезды, потом небосвод накренился в сторону, и всё потемнело.

* * *

— А ну-ка поднимайся, сынок. Вот так, — ворчливый голос выплыл из темноты. — Я было подумал, что ты вовсе умер.

Голова снова закружилась. Зато я понял, что сижу на земле. Светлое пятно перед глазами внезапно обрело резкость и спросило голосом Фрэнка:

— Сколько пальцев показываю?

— Двенадцать? — предположил я.

— Шутки шутим? Хорошо, — Фрэнк помог мне подняться. — Вот ведь, молодежь, глаз да глаз за вами нужен. Грохнулся на ровном месте. А если бы я не вернулся?

— Моё тело просто растаяло бы в воздухе через пару минут, — как можно убедительнее сказал я. — А теперь придётся идти домой пешком.

Фрэнк посмеялся и подтолкнул меня в спину по направлению к скамейке.

Сиденье оказалось ледяным. Болел затылок, хотелось пить. Я достал из кармана порошок безоара и высыпал себе в рот. Отвратительно. Но стакан воды из воздуха — это не то, что можно видеть моему собеседнику.

При виде порошка старик нахмурился.

— Это не наркотик, — успокоил я. — И я не превращусь у вас на глазах в летучую мышь. Просто лекарство.

Фрэнк присвистнул.

— Вы и мысли читаете? Эх, жаль. А я хотел было предложить вам как-нибудь партию в шахматы.

— Мысли сейчас не читал, — честно ответил я, — в шахматы играть не умею. Так что, если захотите сыграть, придётся вам меня научить.

Фрэнк закивал:

— Договорились! Как найдёте лишних пару часов, так и приходите. В шахматах всё просто, как в жизни: белое, чёрное, война…

— Нет, — резко возразил я. Пожалуй, слишком резко. Фрэнк удивленно посмотрел на меня, и я заговорил чуть тише. — Не как в жизни! Я видел мерзавцев на «белой» стороне и знал обычных людей на «чёрной». А убивали все. Если бы в войне победили другие, разве белое и чёрное не поменялись бы местами?

— Тебя как зовут, сынок? — тихо спросил старик, прикоснувшись к рукаву моего пальто.

— Северус, — зачем-то ответил я.

— Знаешь, Северус, когда отец вернулся с войны, он был почти как ты. Считай, что без кожи. С одного слова вспыхивал.

— А потом всё прошло, и он стал как новенький?

— Нет, — вздохнул Фрэнк. — Но к любой ноше можно привыкнуть.

Старик не убеждал, не спорил, не проповедовал... Это было необычно.

Из тёмного, почти чёрного неба сыпался белый снег. Я глубоко вдохнул холодный воздух.

Отчёт об испытании можно смело убирать в архив. Начальная доза едва не завершила то, что не удалось Нагайне. Но я вернулся. И, пожалуй, никогда ещё не чувствовал себя таким живым.

— Кстати, почему вы вернулись? — спросил я.

Старик прокашлялся.

— Не спросил кое-что, вот почему. Знаете, бывает, что мысль не даёт покоя, сверлит и сверлит… Вот с какой радости вы взялись мне помогать? Вроде как не положено. А если не должен был…

— Именно, — не дослушал я. — Не должен. Ничего не должен. В этом всё дело.

__________________________

1 — Лили поет песню Джона Леннона «#9 Dream». Выражение «bowakawa pousse, pousse» по утверждению Леннона означало: «Проснуться для новой жизни».