Наследник волхва

Глава 29. Ирина догадывается

А Ирине торопиться по-прежнему было незачем. Солнце едва коснулось своим краем линии горизонта. Молодая женщина огляделась и заметила возле храма неподвижную, словно соляной столп, нелепую фигуру в потрепанной рясе, в которой она узнала юного звонаря. Обрадовавшись, что у нее появится собеседник, который позволит ей скрасить скуку, Ирина направилась к нему.

— Привет, Володимер, в земле русской просиявший, — насмешливо произнесла она, приблизившись. — А мы только что с вашим участковым, Ильей Семеновичем, говорили о тебе.

Это сообщение вызвало у юного звонаря неподдельный интерес. Он даже ожил и, проявляя греховное любопытство, за которое его не раз укорял отец Климент, спросил:

— И что было сказано?

Но Ирина не ответила, предпочитая держать рыбку на крючке. Вместо этого она восхищенно произнесла:

— Какой мужественный и сильный человек ваш участковый! Ловит волков голыми руками.

— Каких волков? — поразился юный звонарь.

— Тех самых, что бегают по Куличкам посреди бела дня и нападают на людей, — возмущенно сказала Ирина. — Или ты не знаешь об этом?

— Впервые слышу, — признался Владимир. — А это точно у нас в Куличках?

— А где еще? — возмутилась Ирина. — В ваших благословенных Куличках. Я сама едва не стала их жертвой.

И она рассказала юному звонарю о том, что с ней произошло.

К ее удивлению, Владимир не стал ей сочувствовать, а насмешливо захихикал, прикрывая рот рукой.

— И что в моем рассказе такого смешного? — грозно спросила Ирина. — Отвечай, или пожалуюсь на тебя моему лучшему другу Илье Семеновичу, и он посадит тебя в тюремную камеру. Она как раз стоит пустая.

Услышав эту угрозу, юный звонарь поперхнулся смехом и смолк.

— То не волки были, — сказал он, стараясь ненароком не улыбнуться. — Это Сема сводил старые счеты с дедом Матвеем.

Ирина нахмурилась

— Рассказывай, — велела она. — Со всеми подробностями.

— Да и рассказывать-то почти нечего, — заметил Владимир. — Как-то дед Матвей поймал Сему в своем огороде, да вместо того, чтобы наказать крапивой, как это в поселке принято, отвел его к отцу. Мол, тот лучше вразумит мальца. И Сема ему этого не простил. С того дня он начал подстерегать деда Матвея везде, где только можно, и пугать его, воя по-волчьи. А тот, если поймает Сему, отваживает его крапивой по мягким местам. И все бы ничего, но только у деда Матвея склероз, он все забывает, и каждый раз у них с Семой это происходит будто в первый раз. Мальчишке забава, а у старика иногда даже медвежья болезнь случается. Об этом весь поселок знает. Одни на стороне Семы, другие — за деда Матвея. Уже ставки начали делать, кто раньше сдастся. Но пока без перемен.

— Так ты говоришь, об этом все местные жители знают? — хмуро спросила Ирина. — Тогда почему капитан Трутнев мне ничего об этом не сказал?

— А я так думаю — потому что Сема его сын, — пояснил Владимир. — И что он должен был сказать — что это не волк людей пугает, а его родной любимый сынок? Какой же он после этого блюститель закона и порядка, спрашивается?!

— Гнать его надо в шею, вашего участкового, — возмутилась Ирина. — Только штаны зря протирает в своем кабинете. Да чаи в рабочее время распивает.

— А вот это зря сказано, — возразил юный звонарь. — Илья Семенович свое дело знает. Он видит людей насквозь. Не успеет кто-то в Куличках нарушить закон, как наш участковый его уже раз — и за шкирку да на солнышко!

Юноша показал жестом, как это происходит, а потом продолжил:

— Но Илью Семеновича люди еще уважают за то, что он справедливый, зазря никого не обидит. Вот уж на что Георгий провинился — сел в чужой вертолет полетать, да и разбил его вдребезги. Другой на месте нашего участкового арестовал бы его и довел дело до суда. А Илья Семенович сказал, что если кто-нибудь из наследников хозяина вертолета объявится, то Георгию придется заплатить за ремонт, а в тюрьму он его не отправит. Тюрьма, мол, не исправляет человека, а растлевает его и превращает в преступника, даже если он таким не был. Наследники не объявились, Георгий избежал суда и наказания.

Юноша сделал паузу, словно позволяя Ирине осмыслить сказанное, а потом убежденно заявил:

— И это правильно. По глупости ведь Георгий это сделал, не со зла или, предположим, корысти. А если разобраться, то хозяин вертолета сам виноват. Прилетел в Кулички, оставил транспорт без присмотра на площади перед храмом, а сам шасть в лес — и там сгинул. Медведь-людоед его задрал. И что с вертолетом прикажете делать? Ведь это соблазн, искушение дьявольское. А человек слаб. Не каждый может вырвать свой глаз и отсечь руку, если те соблазняют его…

Голос юного звонаря звучал монотонно и усыпляюще. Ирина почти не слушала его, снова начав думать о том, что должно было произойти этой ночью на Зачатьевском озере, когда ее вернул к реальности суровый голос отца Климента:

— Ибо сказано было: лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну!

Ирина вздрогнула и очнулась. Владимир, растеряв всю свою самоуверенность, с которой он только что рассуждал, стоял перед отцом Климентом жалкий и растерянный, привычно безропотно выслушивая его нотации. Юноша знал, что когда батюшка гневается, то лучше всего было молчать.

— Опять суесловишь отрок неразумный? Сколько раз говорил тебе, что доведет твой язык тебя до греха, и будет душа твоя вечно гореть в геенне огненной!

— Каюсь, батюшка, — повинился юный звонарь, когда отец Климент замолчал. — Благословите на епитимью.

— Прочтешь полста раз «Отче наш» и сто — Символ Веры, — сказал отец Климент и машинально протянул руку, которую юноша так же привычно поцеловал.

После этого отец Климент обратил свой гневный взор на Ирину, но та замахала руками.

— Знаю, знаю батюшка! Кто соблазнит одного из малых сих… И что-то там еще насчет мельничного жернова на шею и утопления. Все помню. Раскаиваюсь, сожалею и тому подобное. Черт попутал. Он ведь не дремлет. Рыскает по свету в поисках заблудших овец. А я всего лишь женщина, сосуд греха, что с меня взять?

Отец Климент осуждающе покачал головой.

— Ослепление твое, ведущее к ереси. Ибо сказал святой апостол Петр в своем послании: «Мужья, обращайтесь благоразумно с женами, как с немощнейшим сосудом». И нигде ни слова о сосуде греха. Сама себя так называешь, оправдывая свою греховность. Мол, что с меня и взять, коли такой меня создали. Заблуждение великое сие есть. Покайся, отроковица, и встань на путь исправления. Не поздно еще.

— Я подумаю на досуге над вашими словами, батюшка, — сказала Ирина, не став вступать в богословский спор, из которого она не могла извлечь ни малейшей выгоды. — А сейчас мне пора домой, а то Матрена Степановна меня заждалась. Беспокоится небось уже. Кстати, не хотите ей что-нибудь передать на словах, пользуясь случаем?

Это был меткий и коварный удар. Ирине не было равных в мастерстве пускать парфянские стрелы, способные привести в замешательство любого собеседника. Отец Климент даже побледнел. Но все же нашелся.

— Передай, что я благословляю ее, — сказал он. — И не забыл о кровных узах, нас связующих.

— Обязательно передам, батюшка, — пообещала Ирина.

Но если отец Климент ждал, что она попросит у него благословения, то он ошибся в своих ожиданиях. Ирине претила православная традиция целования руки священника. Объяснение, что в этот момент христианин целует невидимую десницу Бога, который подает человеку благословение через своего служителя, вызывало у нее сардоническую усмешку или гомерический хохот, в зависимости от настроения. Она считала, что целовать руку можно только у женщины, и то если та чисто вымыта и опрыснута духами. А вообще лучше обойтись без этого. Лучший знак внимания для женщины — это подаренное ей кольцо с бриллиантом. И когда женщина протягивает руку, следует не целовать ее или пожимать, а одеть на палец перстень. Это было жизненное кредо Ирины. И она не собиралась ему изменять с каким-то священником в каких-то Куличках.

— Всего наилучшего, — сказала она на прощание. И ушла, торжествуя.

Но, еще не успев пересечь площадь и свернуть на Овражную улицу, она уже забыла о своей маленькой победе. Мысль, не дававшая ей покоя во время беседы в полицейском участке, внезапно напомнила о себе. И Ирина, словно ее озарило, вспомнила, что она слышала об участковом уполномоченном полиции Илье Семеновиче Трутневе. Это был тот самый полицейский, которого соблазнила бабка Ядвига, сказочно преобразившись из уродливой старухи в писаную красавицу.

Ирина даже рассмеялась. Теперь, когда она была лично знакома с капитаном Трутневым, эта поселковая сплетня показалась ей еще более забавной и фантастической. Не мог такой видный мужчина, находясь в здравом уме и рассудке, позариться на бабку Ядвигу. Если только…

Ирина даже радостно вскрикнула, подумав об этом.

Если только бабка Ядвига и в самом деле не стала красивой. Пусть даже только в глазах капитана Трутнева.

Возможно, это был гипноз, способность к которому развила у себя старуха. А, быть может, и редкий дар, данный ей от рождения. Но, так или иначе, а бабка Ядвига знала секрет, который позволял ей казаться красавицей в глазах мужчин. И ему не было цены. За такой секрет любая женщина продала бы душу дьяволу. Во всяком случае, она, Ирина, пошла бы на такую сделку, что бы там ни говорил отец Климент об адской бездне и вечных муках в геенне огненной. Мало ли что болтает сельский поп. Откуда ему знать будущее. Оно неведомо никому.

«И тебе, бабка Ядвига, придется этим секретом со мной поделиться».

Подумав так, Ирина пришла в радостное возбуждение. Она еще не знала, как ей удастся добиться этого, но не сомневалась, что так будет. До сих пор ей все удавалось, почему бы Фортуне вдруг изменить своей любимице?

По природе своей Ирина была язычницей. Она поклонялась древнеримской богине удачи и непредсказуемости судьбы, ставя ее выше всех христианских, иудейских, буддийских и прочих богов. Те не дали ей ничего, кроме пустых обещаний и несбывшихся надежд. Так почему она должна была в них верить? И только благодаря Фортуне она получала то, что хотела. В этом Ирина была уверена. И это была ее вера.

Овладевшее Ириной радостное возбуждение уже не покидало ее. Возвратившись в дом бабки Матрены, она потихоньку прошла в свою комнату, оставшись незамеченной. Старуха полола сорняки на огороде. Ирина, заперев дверь, тихо, как мышка, просидела в комнате до сумерек, обдумывая зародившийся у нее план. Когда за окном стемнело, она достала из клетки голубя. Накормила его и напоила. Пока голубь насыщался и утолял жажду перед дальней дорогой, Ирина написала записку. Как и первая, та была лаконичной.

«Этой ночью иду на Зачатьевское озеро. Все тайное станет явным. Пожелай мне удачи!»

После этого Ирина вложила записку в капсулу и прикрепила ее к ноге птицы. Открыв окно, она выпустила голубя. Проследив взглядом за тем, как он взвился в небо, Ирина помахала ему рукой, закрыла окно и начала переодеваться. Она не собиралась идти на встречу с Михайло в спортивном костюме, что бы ни говорила Марина. Перебрав всю свою одежду, уложенную в чемодане, Ирина выбрала короткую кожаную юбку и майку с глубоким вырезом. Надев их, Ирина с удовлетворением убедилась, что этот наряд выгодно подчеркивает ее фигуру, не скрывая, в отличие от спортивного костюма, ни ног, ни груди.