Наследник волхва

Глава 67. Иннокентий Павлович узнает об измене

Наступил вечер. До планерки еще оставалось время, и Иннокентий Павлович, которому никто так и не осмелился рассказать о неудачной попытке прорубить просеку к Зачатьевскому озеру, вышел из своего трейлера и направился к храму. Он все еще чувствовал непривычную слабость во всем теле и хотел узнать у отца Климента, кому из представителей высших сил надо помолиться, чтобы поскорее вернулось здоровье.

Иннокентий Павлович не любил действовать наобум, и «авось» было самым его нелюбимым словом. Он не хотел обращаться с просьбой к святому, который был бы бессилен ему помочь, потому что в божественной канцелярии отвечал совсем за другое. Это было все равно что подкупать чиновника, работающего в департаменте культуры, в надежде, что тот поможет ему выиграть тендер на строительство школы. Только напрасная трата денег и времени. Так обычно рассуждал Иннокентий Павлович, не изменил себе он и на этот раз.

Вечерняя служба уже закончилась, и в храме никого не было, кроме отца Климента и неизвестной Иннокентию Павловичу дородной старухи. Настоятель и бабка тихо разговаривали о чем-то. Причем, вопреки обыкновению, отец Климент в основном слушал, склонив голову, а старуха его чему-то наставляла, что было понятно по ее жестам. Иннокентий Павлович немного подождал, соблюдая приличия, а потом ему надоело ждать, и он окликнул:

— Отец Климент!

Услышав свое имя, настоятель повернулся на звук голоса с видимым облегчением, но лицо его тут же поскучнело. Он явно был не рад видеть Иннокентия Павловича. По некоторым признакам можно было даже понять, что из двух зол, старухи и нового гостя, он охотно выбрал бы первое. Однако чувство долга пересилило. И он все же подошел к Иннокентию Павловичу, предварительно пообещав бабке Матрене, а это была она, вернуться и продолжить прерванную беседу.

— Слушаю вас, — сдержанно произнес отец Климент.

— Вы меня помните? — на всякий случай спросил Иннокентий Павлович, даже не предполагая, что его можно забыть.

— Да, — кивнул отец Климент, не объясняя, что именно по этой причине он, подойдя, и не протянул ему свою руку для благословения. Он только что говорил со своей сестрой о нашествии чужаков, как та это называла, на Кулички. И знал, что бабка Матрена не простила бы его, если бы он на ее глазах благословил предводителя этой напасти. — У вас ко мне дело?

— И очень важное, — сказал Иннокентий Павлович, не замечая холодности настоятеля, поскольку все его мысли были заняты исключительно собой. — Мне нездоровится. Разбился вчера на машине и до сих пор не могу оправиться. Скажите, кому из святых мне поставить свечу и помолиться во здравие себя? Так, кажется, это у вас называется?

— Молитва о помощи в болезни за себя, — машинально поправил его отец Климент. — Помолитесь о своем здравии перед иконой святителя Николая Чудотворца. Еще можно обратиться к святому Пантелеймону, а также святителю Луке или…

— Достаточно, — прервал его Иннокентий Павлович. — Я так полагаю, в данном случае количество не имеет значения?

— Каждый из них будет услышан Господом, — сказал отец Климент. — А это и есть конечная цель наших молитв о чем бы то ни было.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно кивнул Иннокентий Павлович, протягивая настоятелю пятитысячную купюру. — Ограничимся Николаем Чудотворцем. Этого будет достаточно за молитву?

— Не понимаю вас, — удивился отец Климент. — Вы о чем?

— Что же здесь непонятного, — сказал Иннокентий Павлович. — Мне бы хотелось, чтобы вы помолились о моем здоровье. А поскольку каждый труд должен быть оплачен, то я плачу вам. Или надо было сказать — жертвую?

Отец Климент беспомощно взглянул на свою сестру, которая все еще стояла в отдалении и не сводила с них осуждающих глаз, и растерянно произнес:

— Но так нельзя! Вы должны сами.

— Так-то оно так, батюшка, — сказал Иннокентий Павлович. — Однако одно дело, если к святителю обращусь я, грешник, и совсем другое — если такой высоконравственный человек, как вы. Согласитесь, отец Климент, что вы Николаю Чудотворцу ближе. И вас он точно послушает. А если пяти тысяч мало, вы скажите. Деньги для меня не проблема.

Отец Климент снова бросил взгляд на свою сестру и, вздохнув, сказал:

— Уберите свои деньги. Так и быть, я помолюсь за вас сегодня вечером. И не только о физическом, но и о вашем духовном здоровье. Мне кажется, что это вам даже нужней.

— Вот и договорились, — обрадовался Иннокентий Павлович. — Благослови вас господь, батюшка, за вашу сговорчивость.

И он ушел, оставив отца Климента совершенно ошеломленным. На памяти настоятеля за все годы служения в храме в Куличках это было впервые, когда благословил не он, а его. И он осенил себя крестом, словно отгоняя злого духа. И едва слышно произнес слова, которые должны были прозвучать в его вечерней молитве по просьбе Иннокентия Павловича: «Помоги мне, окаянному, Святой Чудотворец…»

А Иннокентий Павлович ушел из храма воодушевленный. Он радовался тому, что все так ловко устроил. Пятитысячную купюру он бросил в ящик для пожертвований, и не сомневался, что отец Климент найдет ее. И если Ирина была права, говоря, что настоятель очень любит деньги, то этим вечером батюшка будет молиться за его здоровье с удвоенной силой и радостью…

Иннокентий Павлович даже рассмеялся, представив себе эту картину. А вспомнив Ирину, он захотел ее увидеть. Иннокентий Павлович вдруг пожалел, что накануне он был так груб с ней. В конце концов, Ирина не виновата в своем поведении, если она и в самом деле беременна. Женщины в ее положении способны на самые безумные и необъяснимые с точки зрения логики поступки.

«Надо бы извиниться перед ней. Все-таки она, возможно, мать моего будущего ребенка».

Подумав так, Иннокентий Павлович направился к трейлеру, в котором было отведено место Ирине. Но застал он там только Эльвиру и Карину. Женщины ужинали. Ужин был скромным — кофе и бутерброды с сыром. Его неожиданное появление обрадовало Эльвиру, принявшую это на свой счет, и вызвало досаду у Карины, которая подумала, что ей опять будут выговаривать за недостаток палаток и продовольствия для рабочих.

— Проходите, Иннокентий Павлович, — засуетилась Эльвира, доставая еще одну чашку. — Надеюсь, вы не откажетесь выпить с нами кофе? — Она обратилась к своей молодой женщине: — Карина, что же ты молчишь? Приглашай Иннокентия Павловича к нашему столу. А то он подумает, что мы с тобой негостеприимные хозяйки.

— Иннокентий Павлович так не подумает, — сказала Карина. — Ему это безразлично.

— Карина! — с наигранным ужасом воскликнула Эльвира. — Не наговаривай на Иннокентия Павловича. Он, как и мы, вдали от дома, и ему тоже хочется домашнего уюта. Ведь так, Иннокентий Павлович?

Но тот, оглядевшись и не увидев Ирины, нахмурился и сказал:

— Больше всего мне хочется знать, где ваша соседка. Уже поздно для прогулок. Кулички не то место, где можно гулять на ночь глядя.

Глаза Эльвиры торжествующе вспыхнули. Старая дева целый день предвкушала, как преподнесет эту новость Иннокентию Павловичу, и вот долгожданная минута настала.

— А Ириночки нет, — сказала она, принимая озабоченный вид. — Как вчера вечером ушла на свидание, так с тех пор и не возвращалась.

Иннокентию Павловичу показалось, что он ослышался.

— Куда она ушла, вы сказали? — переспросил он.

— На свидание, — повторила Эльвира. И пояснила, будто были возможны варианты, а Иннокентий Павлович слыл глупцом: — С мужчиной. Кажется, его зовут Михайло.

Услышав имя, Карина вздрогнула и невольно сделала протестующий жест. Но этого никто из присутствовавших не заметил. Карина встала из-за стола и ушла в угол, где было меньше света от тусклой лампы, висевшей под потолком, и тень падала на ее лицо, скрывая его от посторонних глаз.

— А это кто? — с удивлением спросил Иннокентий Павлович. Он все еще не мог поверить, что такое возможно. — Один из наших сотрудников?

— Нет, что вы, он местный, — охотно ответила Эльвира. — Единственное, что я о нем знаю — он живет чуть ли не в лесу со своей матерью, которую зовут бабка Ядвига. Возможно, Ирина решила у них немного погостить.

Сообщая это, Эльвира почти захлебывалась от переполнявших ее чувств. Ее глаза сияли, когда она восторженно воскликнула:

— Дом в лесу — это так романтично!

Но сразу же после этого старая дева изменила тон и с легкой, но явственной укоризной произнесла:

— Конечно, сама я ни за что не осталась бы ночевать в доме, где живет малознакомый мужчина, пусть даже со своей матерью. Но Ирина еще очень молода, почти девочка. А у молодых людей в наши дни другие нравы. Они свободны от всяких предрассудков и даже морали.

Эльвире, чтобы чувствовать себя увереннее, был нужен союзник, и она попыталась найти его, спросив:

— Вы согласны со мной, Карина?

Но Карина промолчала. Зато Иннокентий Павлович грубо сказал:

— Что за чушь! Какая мораль, какие нравы?!

— Современные нравы, — не обидевшись на его резкий тон, ответила Эльвира со снисходительной улыбкой. Она видела, что Иннокентий Павлович вне себя от злости и, по своему обыкновению, вот-вот сорвется на оскорбления и угрозы. Но именно этого Эльвира и добивалась. Ее цель была вызвать ревность и вспышку гнева у Иннокентия Павловича, который после ее более чем прозрачных намеков должен был, наконец, понять, что молодость — это не единственное достоинство женщины, а есть много других. И все они, как в сейфе, хранятся в ней, Эльвире.

Она покачала головой и, изобразив возмущение, произнесла:

— Я согласна с вами, Иннокентий Павлович, это просто ужасно! Когда нет понятий о нравственности и элементарной порядочности… О чем тогда можно говорить?

Эльвира была уверена, что идет по правильному пути. Но она ошибалась, не достаточно хорошо зная Иннокентия Павловича. Он был способен расстаться с Ириной по собственной воле. Но позволить ей уйти самой, а тем более изменить ему с другим мужчиной, Иннокентий Павлович не мог. Это был жестокий удар по его мужскому самолюбию. А на удары он привык отвечать ударами. Причем более сильными и жестокими.

— Заткнитесь! — приказал он. — И отвечайте на мои вопросы. Но только правду.

— Мне скрывать нечего, — поджала губы до их полной невидимости Эльвира.

Старая дева была обижена не его грубостью, но тем, что Иннокентий Павлович не бросился ей на грудь в поисках утешения, как она ожидала, а начал задавать вопросы, когда и так все было предельно ясно. Это было не по-мужски, с точки зрения Эльвиры. Она считала, что мужчина должен быть скуп на слова, решителен и не уметь прощать измены. А, главное, обязан разбираться в женщинах. Настоящий мужчина уже давно понял бы, насколько она, Эльвира, лучше этой смазливой девчонки. И пусть она не так молода и красива, как Ирина, но зато умна, порядочна и преданна. Эльвира почувствовала даже некоторое разочарование в Иннокентии Павловиче.

— Спрашивайте, — сказала она. — Я расскажу все, что знаю.

— Где живет этот Михайло? — задал единственный вопрос, который его сейчас интересовал, Иннокентий Павлович.

— Я ведь уже говорила, — несколько удивленно ответила Эльвира. — В лесу.