Наследник волхва

Глава 35. Участковый обращается к Велесу

Они сидели на кухне, пили чай из серебряного самовара, и Тимофей рассказывал Олегу о восстании волхвов в Суздале в 1024 году от Рождества Христова, уверяя, что был его очевидцем. Олег не верил, но слушал с интересом. Будучи студентом, он, готовясь к экзамену, читал об этом событии в «Повести временных лет», но Тимофей приводил такие подробности, которых в летописи не было. Говоря о волхвах, которые убивали местных вождей-старейшин из-за того, что те не давали «пролиться дождю», старик называл их по именам. А заодно сообщал, где и когда они родились, как волхвовали и каким чудесным образом появились в суздальской земле, когда там началась засуха, вызвавшая неурожай и великий голод среди простого народа. Олег не верил этим сведениям, но молчал. Однако когда речь зашла о князе Ярославе Владимировиче, он не выдержал и возмутился.

— Ври да не завирайся, Тимофей, — сказал он в сердцах. — Князь прибыл в Суздаль с войском, чтобы подавить народное восстание. А ты говоришь о каких-то варягах.

— А я утверждаю, что князю Ярославу нужны были деньги для уплаты варягам, которых он набирал в свою дружину, чтобы вести междоусобные войны с другими князьями, — упорствовал старик. — И он явился в Суздаль за данью, когда там вспыхнуло восстание. Простое совпадение. Если бы не это, то волхвы победили бы. А там, глядишь, и по всей земле русской поднялся бы народ, отстаивая древнюю языческую веру и свою свободу.

— Тебя послушать, так князь Ярослав Владимирович был врагом собственного народа, — горячился Олег. — А ведь это при нем на Руси выросла численность населения, а Киев стал богатейшим городом. Как результат — стали развиваться культура и образование, был составлен первый известный нам свод законов русского права, который вошел в историю под названием «Русская правда». Тебе мало этого, чтобы признать князя патриотом?

Тимофей хмыкнул, давая понять, что он придерживается другого мнения.

— Тогда добавлю, что еще он наладил дружеские и торговые отношения со Швецией, Византией, Священной Римской империей и другими странами Европы, — продолжал приводить факты Олег. — Именно во время его правления удалось победоносно завершить русско-печенежские войны и вернуть в состав Киевской Руси захваченные Польским государством Червенские города. И как тебе это, упрямый старик?

— А еще при этом князе на Руси начали в великом множестве строить христианские храмы и безжалостно искоренять язычество, — сказал Тимофей, тоже начиная сердиться. — Всеми доступными средствами, включая массовые казни волхвов. Были, кстати, среди невинно убиенных и твои предки. Вот бы они тебя сейчас услышали!

— Это запрещенный прием, Тимофей, — запротестовал Олег. — Не надо низводить историю до личных счетов. Христианство на Руси было исторически неизбежно. Потому князя Ярослава и прозвали Мудрым, что он…

Но ему не дали закончить. Прилетел Гавран и стукнул клювом в раму, прося его впустить. Олег встал и распахнул окно. Ворон сел на подоконник и несколько раз хрипло каркнул, чем привел Тимофея в смятение.

— Гавран говорит, что у ворот стоит местный участковый и стучит так, будто хочет проломить их, — сказал старик, от волнения забыв, что Олег уже сам понимает вороний язык. — Как ты думаешь, что ему надо?

— Не знаю, — пожал плечами Олег. Он был рад прекратить спор, в котором все равно не было бы победителя. Подобные разговоры с Тимофеем они вели очень часто, но еще ни разу Олегу не удалось убедить старика в своей правоте, основанной на постулатах современной исторической науки. Тимофей ссылался на свои знания, полученные, по его словам, на основании личного жизненного опыта, и был непробиваем, как рыцарь в латах для стрел, выпущенных из самодельного лука.

— Может, да ну его? — предложил Тимофей. — От греха подальше. Постучит да уйдет.

— Нехорошо так с людьми, — покачал головой Олег. — И вообще, может быть, он по важному делу. А мы не будем знать.

— Так пойди и узнай, — недовольно буркнул Тимофей. — Или мне прикажешь?

— Упаси Господь, — сказал Олег. И поскорее вышел из кухни, пока въедливый старик не успел потребовать объяснения, какой смысл он вложил в эту фразу.

Распахнув калитку, Олег увидел полицейского, который уже почти потерял надежду на то, что ему удастся встретиться с хозяином Усадьбы волхва и собирался уезжать.

— Добрый день, Илья Семенович, — сказал Олег. — Какими судьбами?

— Вы бы хоть звонок в дом провели, — не сдержался капитан Трутнев. — А то до вас ни достучаться, ни докричаться. Все кулаки отбил. А если будет нужно вручить повестку или официальное извещение?

— Я подумаю над этим, — пообещал Олег. — Но, думаю, вы пришли не только для того, чтобы сказать мне это?

У капитана Трутнева, как у большинства рыжеватых людей, была тонкая белая кожа, и она легко краснела, когда он волновался или испытывал смущение. Сейчас он был красен, как вареный рак, и чувствовал себя точно так же. Илья Семенович не знал, с чего начать разговор. Слишком необычной была просьба, с которой он хотел обратиться к хозяину Усадьбы волхва. Он переминался с ноги на ногу, вздыхал и имел непривычно жалкий вид. Олег все еще стоял в проеме калитки и ждал, когда полицейский объяснит причину своего прихода. Но, видя, что тот крайне смущен, пришел ему на помощь.

— Может быть, пройдем в дом? — предложил он. — Выпьем чая. Или, быть может, вы еще не завтракали? Не стесняйтесь, Илья Семенович, у нас без церемоний.

— Нет, — отрицательно покачал головой полицейский. — Я не голоден. — И неожиданно для самого себя признался: — У меня кусок в горло не лезет.

— А что так? — участливо спросил Олег. — У вас что-то случилось?

— У меня сын пропал, — сказал Илья Семенович дрогнувшим голосом. И невольная слеза покатилась из его покрасневших глаз по небритой со вчерашнего дня щеке.

Это было так неожиданно, что в первую минуту Олег даже растерялся. Видеть, как плачет полицейский, ему еще не приходилось. Он шагнул из калитки за ограду и, сочувственно положив руку на плечо капитана Трутнева, спросил:

— Чем я могу вам помочь, Илья Семенович? Ведь вы же за этим сюда пришли — за помощью?

Илья Семенович кивнул. Он чувствовал, что если попытается сказать хоть слово, то может разрыдаться. Он сам не ожидал от себя, что способен на такое сильное проявление чувств. И уж тем более, что проявит их перед совершенно чужим человеком. Но было что-то в хозяине Усадьбы волхва такое, из-за чего ему хотелось доверять и даже пожаловаться на свое горе, в надежде, что тот не останется равнодушным.

Прошло несколько минут, прежде чем Илья Семенович смог говорить.

— Да, мне нужна ваша помощь, — сказал он. — Мне говорили, что вы можете…

Но он не договорил, внезапно подумав, что его слова прозвучат более чем странно. И хозяин Усадьбы волхва просто рассмеется ему в лицо, услышав его просьбу. А то и сочтет сумасшедшим.

Подождав и поняв, что полицейский больше ничего не скажет, Олег спросил:

— Я могу — что? — И подбодрил его: — Ну же, Илья Семенович, раз начали, так заканчивайте! А то мне уже и самому интересно.

И Илья Семенович решился.

— Ведь вы же жрец Велеса? — спросил он. Но в его тоне было больше утверждения, чем вопроса, а надежды еще больше. — Меня не обманули?

— В общем-то нет, — не сразу ответил Олег. — Вам сказали правду. Но что с того?

— Вы можете обратиться к своему языческому богу, чтобы он помог найти моего сына?

Этот вопрос смутил Олега. Он ожидал чего угодно, вплоть до просьбы дать денег на организацию поисков мальчика, но только не этого. Впервые к нему обращались за помощью как к жрецу Велеса. И в такой ситуации, когда он не мог отказать. Олег видел, что горе отца неподдельно и велико. И не мог сказать ему, что его просьба бессмысленна, и языческий бог не поможет ему найти сына. Это было все равно как бросить камнем в человека, который, умирая от голода, попросил у тебя кусок хлеба. На такое Олег был не способен. И он, превозмогая себя, сказал:

— Да, я могу. — Но тут же добавил: — Но я не могу гарантировать, что это даст положительный результат.

Фраза получилась слишком официальной и холодной, как кусок льда, Олег и сам это почувствовал. И мысленно обругал себя. Но Илья Семенович, неожиданно для него, обрадовался, словно своими словами хозяин Усадьбы волхва снял с его души тяжкий камень и вместо него вложил надежду.

— Спасибо вам, — сказал он, вытирая слезы. Смущенно произнес: — Вот, расчувствовался, как… Со мной такое впервые. Сам не ожидал от себя.

— Ничего, Илья Семенович, — сказал Олег. — Я вас хорошо понимаю. Я не знаю, что было бы со мной, если бы мой ребенок пропал. Думаю, я переживал бы точно так же… Кстати, вы принесли фотографию сына?

Капитан Трутнев торопливо достал из внутреннего кармана кителя и протянул ему снимок, на котором был запечатлен черноволосый мальчик лет семи-восьми, с заостренными чертами лица и диковатым выражением глаз. Он ничем не походил на Илью Семеновича, который был рыж и широкоскул. Олег мимоходом отметил это, но не стал ничего говорить отцу.

— Это Сема, — произнес Илья Семенович, и в его голосе просквозила нежность. — Мой сынок. Здесь ему семь лет.

— Все будет хорошо, Илья Семенович, — сказал Олег. — Идите домой. А я сделаю все, что от меня зависит, чтобы помочь вам.

Этой фразой он ничем себя не обязывал, но капитан Трутнев был не в том состоянии, чтобы понять это. Он схватил руку хозяина Усадьбы волхва и сжал ее. Олегу на мгновение показалось, что Илья Семенович хочет поцеловать его руку, как православному священнику, и едва не вырвал ее. Но, к счастью для него, этого не случилось. Капитан Трутнев развернулся и пошел обратно к мостику через овраг, где он оставил свой автомобиль. Даже со спины, по его опущенным плечам и понурой походке, было видно, что он если и не убит горем, то на грани этого.