Наследник волхва

Глава 57. Поминки

Когда Олег надевал на себя медвежью шкуру, освященную в капище, он чувствовал, как преображается. Причем не только внешне, но и внутренне. Его душа словно выходила из своей обычной телесной оболочки и вселялась в дикого зверя, который и мыслил, и воспринимал реальность по-своему.

Так бывало каждый раз, когда он принимал ипостась жреца Велеса. После долгих размышлений Олег понял, что при этом происходит эманация духа языческого бога. Переодевшись, он был уже не совсем человек, но далеко и не божество, а только его представитель на земле для всех живых существ, принявший образ медведя.

Однако эта метаморфоза не только меняла его облик и сущность, но и ко многому обязывала. В качестве жреца Велеса он мог совершить много такого, на что был не способен, будучи обыкновенным человеком. И потому Олег пытался быть чрезвычайно осторожным, чтобы не использовать свою новую, дарованную ему языческим богом силу, во зло и потом не раскаиваться.

Но на этот раз все было проще. Накинув на себя медвежью шкуру, он должен был не совершить языческий обряд, а пойти на панихиду, которую Гавран устраивал для своего погибшего внука. На эту скорбную церемонию ворон пригласил всех своих сородичей, где бы они ни находились.

Тимофей был прав, Гавран почувствовал себя польщенным, узнав, что на поминовении усопшего будет присутствовать жрец Велеса. Это была высочайшая честь даже для такого родовитого ворона, как он. И Олег хотел сыграть свою роль на должном уровне, чтобы соответствовать ожиданиям Гаврана и произвести впечатление на его родню.

Но вышло так, что он сам был впечатлен.

Это оказалось необыкновенное и незабываемое зрелище. Ворон было так много, что все поле, насколько хватало взгляда, и все деревья, которые можно было видеть, буквально кишели ими. Мертвая птица лежала на большом камне, будто на катафалке, а несметная стая ворон долго в полном молчании кружила над нею в небе, отдавая последнюю дань усопшему. Потом вороны опустились на землю поблизости и замерли, словно превратившись в безмолвные изваяния, символы горести и отчаяния.

Ночь была необыкновенно тиха, ее не тревожило даже малейшее дуновение ветерка. В небе безжизненно и тускло светили звезды. Луна освещала землю призрачно-бледным светом, превращая происходящее в застывшую навеки картину.

Олегу было немного жутко от этой тишины и неподвижности. Ему отвели почетное место неподалеку от камня с мертвым вороном. В медвежьей шкуре было жарко и душно, но он не замечал этого, потрясенный увиденным. Он даже представить себе не мог, что подобное возможно. В эту ночь как будто сама природа погрузилась в скорбь, сочувствуя горю Гаврана и его родичей.

Однако это потрясение неожиданно помогло Олегу понять самое главное, то, что раньше почему-то ускользало от его сознания. Смерть всегда смерть, и нет разницы, кто ты, человек, ворон или любое другое живое существо. Никому нет предпочтения перед ликом вечности. И она для всех одинаково распахивает свои ужасные, или милосердные, кто как это воспринимает, объятия.

«И ныне, и присно, и во веки веков», — мысленно произнес он, когда перед самым рассветом сородичи подхватили мертвую птицу и понесли ее на родовое кладбище, чтобы предать земле. И сказанное не показалось ему кощунством ни эту минуту, ни после.

Христианская ли вера, языческая, или какая другая — главное, чтобы она была, рассуждал Олег, возвращаясь в Усадьбу волхва. Потому что самое страшное, что может случиться с человеком — это потерять веру в Бога и стать атеистом. И жить, уже ни во что не веря, кроме неизбежности смерти.

По возвращении домой Олег рассказал Тимофею по его просьбе о поминках с мельчайшими подробностями. А закончил свой рассказ так:

— Знаешь, после этой ночи я стал совершенно иначе относиться к языческой вере и всему, что с ней связано. Я словно переродился.

— Я рад, — сказал растроганный старик. — А то раньше ты просто переодевался жрецом, но не был им.

— Да, как плохой актер, играющий свою роль, — подумав, согласился Олег. — Но почему ты мне об этом не говорил, если все понимал?

Но Тимофей не ответил, сославшись на то, что для серьезного разговора уже очень поздно, а Олегу еще надо будет все рассказать жене.

— Она, бедняжка, наверное, всю ночь глаз не сомкнула, тебя поджидая, — сказал Тимофей сочувственным тоном.

Возразить на это было нечего, и Олег не стал настаивать на продолжении разговора, а пошел в спальню, где увидел спящую Марину. Если она и ждала ночью мужа, то сейчас безмятежно спала сном человека с чистой совестью, уверенного, что завтрашний день будет не хуже уже прожитого.