Наследник волхва

Глава 39. Философский взгляд на жизнь

Месть свершилась, но совсем не так, как ожидала Ирина. Она не знала, что гуси настолько злопамятны, и в этом был ее главный просчет. Ей было нанесено сокрушительное поражение, а моральный и финансовый урон был настолько велик, что его не могло бы компенсировать даже поголовное истребление всей гусиной стаи. Ее дорогой чемодан был испорчен безнадежно. Сама она была вся в синяках и ссадинах. Но главное, что дух Ирины был почти сломлен.

Она шла по улице, волоча за собой останки чемодана, и плакала. Нападение гусей было последней каплей, переполнившей чашу ее страданий и терпения. С тех пор, как Ирина приехала в Кулички, ее словно преследовал злой рок. Никогда еще она не чувствовала себя настолько униженной и оскорбленной. Кулички стали местом ее позора, как Ватерлоо — для Наполеона.

Слезы текли по лицу Ирины, оставляя на нем потеки косметики и превращая ее в безутешного Пьеро. Если бы ее сейчас увидела бабка Матрена, то, возможно, даже пожалела бы. Но сама Ирина думала о старухе с ненавистью. Впрочем, как и обо всех жителях Куличков.

— Ничего, мы еще сочтемся, — шептала она, кусая губы и обращаясь неизвестно к кому. — Настанет и на моей улице праздник. И тогда берегитесь! Пощады не будет никому. Я сотру Кулички с лица земли. И вытравлю память о Куличках из памяти людской. Никто даже не вспомнит о Куличках. Эта страница будет вырвана из книги истории человечества и сожжена, а пепел развеян по ветру…

Ирина явно преувеличивала свои возможности, как и значимость самих Куличков. Но никто не мешал ей фантазировать и рисовать в своем воображении картины, в сравнении с которыми египетские казни показались бы детской забавой. И она выдумывала все новые и новые наказания для Куличков, находя в этом почти чувственное наслаждение. Постепенно Ирина так увлеклась, что даже забыла о собственных бедах. И о том, что этой ночью ей негде будет преклонить голову, если она не найдет себе пристанища до заката солнца. Вскоре Ирина почувствовала прилив сил, будто ненависть питала ее так же, как древнегреческого великана Антея — земля. Она не привыкла долго унывать. И не дойдя еще до конца Овражной улицы, Ирина уже снова была готова к схватке с судьбой.

На Центральной площади Куличков в это утро все было как обычно. Даже юный звонарь стоял и ковырялся в носу на паперти перед храмом, на что и рассчитывала Ирина. Наскоро стерев с лица грязные потеки, она подошла к Владимиру и весело приветствовала его. Он не ответил, с удивлением разглядывая ее. Ирина и сама понимала, что представляет собой весьма странное, если не сказать комическое зрелище, а потому поторопилась отвлечь внимание юноши от своего лица и своего платья, почти одинаково измазанных грязью.

— Послушай, Володимер, — обратилась она к юноше по обыкновению шутливо. — Ты не мог бы подсказать мне, где я могу остановиться на постой на несколько дней в ваших благословенных Куличках?

— Боюсь, что нигде, — покачал головой тот. — После того, как бабка Матрена прогнала тебя из своего дома, уже никто не захочет связываться с тобой.

— И откуда же это стало известно? — не смогла скрыть своего изумления Ирина. — Признавайся, отрок!

— В Куличках слухи разносит ветер, — глубокомысленно заметил Владимир.

— Знаю я этот ветер, — фыркнула Ирина. — Сам же, небось, и разболтал, подслушав вчера разговор бабки Матрены с отцом Климентом.

Владимир ничего не ответил, но покраснел, этим косвенно признав, что догадка Ирины верна.

— Так что же мне, на улице жить? — возмущенно спросила Ирина. — Что за проклятое место!

— Возвращайся в город, — невозмутимо посоветовал Владимир. — Кулички не для всех. Чтобы здесь жить, надо иметь особую закалку. И особый взгляд на жизнь.

— Ты еще поучи меня жить, — презрительно усмехнулась Ирина. — Нос не дорос, а про мозг я и вовсе молчу. Кстати, хочешь, я расскажу стихотворение, которое написала про тебя на досуге?

В полусонном взгляде юного звонаря появился интерес.

— Про меня стихи еще никто не сочинял, — сказал он. — И как это тебе в голову пришло?

Не отвечая на этот каверзный вопрос, Ирина, приняв серьезный вид и встав в картинную позу, громко продекламировала:

— Целый день, целый день

На боку лежит тюлень.

Без работы скукотень,

Но работать ему лень.

Закончив, она с плохо скрытым злорадством спросила:

— Ну, как? Понравилось?

Лицо Владимира выражало удивление.

— Какой же я тюлень? — спросил он, пожимая плечами. — Вот уж неправда! По знаку зодиака я рак.

Ирина поняла, что на этот раз ее парфянская стрела пропала даром. В этом случае она была бессильна состязаться с природой, наградившей юного звонаря глупостью, щедро компенсировавшей отсутствие чувства юмора. Ничего не говоря, и уже не обращая внимания на юношу, она села на свой чемодан. И задумалась над советом юного звонаря, который сначала показался ей абсурдным.

По здравому размышлению, возвращение в город — это было единственное, что ей оставалось. За столь короткое время ей удивительным образом удалось восстановить против себя такое множество местных обитателей, что количество уже перешло в качество, подтверждая справедливость закона, о котором Ирина ничего не знала, кроме общей формулировки, но стала его жертвой. Ей не было дела до немецкого философа и создателя системы «абсолютного идеализма» Георга Гегеля, жившего два века тому назад, ее волновал сегодняшний день и собственные проблемы. Но закон есть закон, и даже его незнание не избавляет от последствий, о которых он предупреждает. Оказавшись в Куличках, Ирина убедилась в этом. И, как до этого она отказалась противостоять природе, теперь ей приходилось признавать поражение перед законами диалектики.

Это был философский взгляд на жизнь, прежде ей не свойственный, и Ирина была сама очень удивлена тому, как обстоятельства меняют людей. Всего один день, проведенный в Куличках, изменил ее почти до неузнаваемости. Она начала мыслить глобальными категориями, что раньше ей было несвойственно, и даже была готова признавать свои поражения.

Эта мысль так изумила ее, что Ирина почти впала в прострацию, ничего не слыша и не видя того, что совершалось в окружающем ее мире.

А там происходило необыкновенное для Куличков явление, сравнимое разве что с полным затмением солнца, случающимся не более одного раза на жизни одного поколения. К вящему изумлению Владимира, который продолжал лениво размышлять над тем, почему Ирина сравнила его с тюленем, на площадь, поднимая уже даже не тучи, а целый смерч пыли, выехала кавалькада машин. Это были большие черные джипы, напоминавшие гигантских жуков, отрастивших колеса и выпучивших глаза. Они держались друг от друга на таком близком расстоянии, что можно было только удивляться, как они не слипаются в гармошку при малейшем торможении. Вероятно, в этом был особый шик, который юный звонарь был не в состоянии понять.

Когда автомобили остановились напротив храма, сразу, будто по команде, и не раздалось скрежета металла и звона разбитых лобовых стекол, юноша облегченно вздохнул и даже перекрестился. Как и любое явление в жизни, суть которого он понять не мог, Владимир отнес это проявление высшего водительского пилотажа к божьему промыслу.