Килл крик

Сэм первым встал из-за стола.

Пока остальные беседовали, он аккуратно, но быстро допил свое пиво. И помахал в воздухе пустой бутылкой:

– Я пойду подзаправлюсь. Кому-нибудь что-нибудь нужно?

Уэйнрайт погремел льдом в стакане:

– Мне бы не помешала вторая порция. Схожу с вами.

Он собрался встать, но Сэм подошел к нему:

– Не надо, я вам принесу.

– Спасибо, дружище. – Уэйнрайт передал Сэму стакан.

Сэм чувствовал спиной взгляд Уэйнрайта, входя в сумрачный коридор. А потом столовая осталась позади, и он оказался в светлой кухне.

Уэйнрайтовы «Фантомы прерии» все еще лежали на стойке.

Сэм торопливо схватил книгу. Поставил стакан Уэйнрайта рядом с бутылками со спиртным, повернулся спиной к коридору и открыл «Фантомы».

Похоже на учебник. Он не читал эту книгу – он ее изучал.

Уэйнрайт обращался с «Фантомами» так же, как обращались с книгами студенты Сэма: загибал уголки страниц, подчеркивал или выделял желтым слова и предложения, писал заметки на полях.

Сэм пролистал книгу. На середине он наткнулся на нечто твердое – загадочный предмет выпал на пол.

Сэм нагнулся и подобрал его.

Это оказалась фотография. Судя по виду, оригинал. Блеклая, немного пожелтевшая. На ней были запечатлены две сидящие рядом женщины: одна – на кушетке, похоже довольно неудобной, другая – в инвалидном кресле. У обеих были черные волосы, но та, что сидела в инвалидном кресле, стянула их в тугой пучок, а у другой они падали свободно, обрамляя лицо. Рукой Уэйнрайта на фотографии были подписаны имена: «Ребекка» над женщиной в инвалидном кресле и «Рейчел» над женщиной на кушетке.

Сестры Финч.

Рейчел смотрела прямо в камеру, темные глаза резко выделялись на чрезвычайно бледном лице. Ребекка же глядела куда-то левее, за пределы кадра. На ее губах играла еле заметная таинственная улыбка.

Что-то знакомое было в их облике. Сэм слышал истории о сестрах, но никогда раньше их не видел. Их лица чем-то зацепили его, и он не мог понять чем.

Кожа. Их кожа кажется слишком гладкой. Искусственной. Как будто это глина или резина.

Как…

– Как у Уэйнрайта.

От звука собственного голоса у Сэма на секунду замерло сердце.

Сунул фотографию в задний карман и вернул книгу на место. Он откручивал крышку с бутылки водки, когда услышал за спиной шаги.

Уэйнрайт стоял на границе света, не выходя из сумрачного коридора:

– Все в порядке, Сэм?

Сэм натянул на лицо улыбку и кивнул, надеясь, что получится не слишком наигранно:

– Да. Все в норме. Как раз водки вам наливаю.

Уэйнрайт кивнул:

– Думаю, мы готовы перебираться в гостиную. Скоро начнем интервью.

Сэм наполнил стакан Уэйнрайта до середины и протянул ему.

– Спасибо, дружище.

– Не за что, – ответил Сэм, но стакан не выпустил.

Уэйнрайт удивленно склонил голову набок:

– Что-то не так?

Его лицо. Совсем как у них.

– Нет. – Сэм разжал пальцы. – Все хорошо.

Перед ужином Уэйнрайт изрядно потрудился, готовя гостиную к интервью и стратегически расставляя мебель, чтобы обстановка способствовала беседе. Заодно он разжег большой, облицованный камнем камин. Огонь разгорелся ярко, а сумерки меж тем обволакивали мир за пределами дома темно-багровой пеленой.

Кто-то коснулся локтя Сэма. К нему незаметно подошла Мор.

– Зацените, – сказала она, показывая на кофейный столик.

Посередине стоял черный железный канделябр. К его подсвечникам были прикреплены беспроводные камеры, так что канделябр превратился в причудливое металлическое насекомое с пятью глазами, каждый из которых был направлен на одного из участников беседы. Сверху на длинном изогнутом штативе свешивался микрофон. Провод тянулся от стола в заднюю часть комнаты, там располагалась походная аппаратная с внешними жесткими дисками и ноутбуком.

Сэм смотрел, как остальные занимают свои места.

Себастьян лениво покачал в ладони бокал с вином:

– Мистер Уэйнрайт, так когда начнется наша небольшая передача?

Уэйнрайт сверился с часами:

– Через десять минут. В семь тридцать ровно.

– А до того?

– Просто расслабляйтесь. Пейте. Устраивайтесь поудобнее…

– …перед расстрельной командой, – пробормотала Мор, не сводя взгляда с многоглазого чудища на кофейном столике.

«Спроси его о фотографии», – велел себе Сэм.

Еще рано. Надо подождать.

– Хотите что-то сказать, Сэм? – поинтересовался Уэйнрайт.

Сэм и сам не заметил, что уставился на него. Он потряс головой:

– Нет. Собираюсь с мыслями, вот и все.

Кейт заняла позицию рядом с аппаратурой, никого, однако, не выпуская из виду. Она прислонилась спиной к стене и сосредоточилась на своей камере.

Уэйнрайт вытащил из кучи справа от камина два толстых полена и аккуратно сунул в огонь. Языки пламени взвились вверх, жадно поглощая сухое дерево. Вся комната замерцала от их обжорства. Писатели вжались в спинки кресел и приложились к своим бокалам и бутылкам. Их охватило тяжелое чувство неизбежности.

Себастьян взглянул на часы:

– Почти пора.

– Сначала прокрутим вступление, – пояснил Уэйнрайт. – Потом я задам несколько вопросов, чтобы задать темп беседе. Будет идеально, если получится один большой разговор и все будут в нем участвовать, все будут откровенны.

«Все, кроме тебя», – подумал Сэм.

Встав спиной к огню, Уэйнрайт превратился в темную тень.

– Мне неинтересно кормить зрителей старыми байками. Я хочу знать, почему вы пишете, что вами движет, что вас страшит, что отличает вас друг от друга, что объединяет. Что вас бесит? Что не дает вашему вдохновению угаснуть? Я хочу копнуть глубже. Иначе, друзья мои, какой в этом смысл?

Из камина внезапно раздался треск. Одно из поленьев «дохнуло»: огонь нашел в нем полость.

– Это будет прямой эфир. Онлайн. Для всего мира. – Уэйнрайт устроился в кресле с высокой спинкой чуть поодаль от писателей. – Давайте, черт возьми, постараемся. Мне бы ужасно не хотелось, чтобы мы все зря потратили время.

Сэм посмотрел на часы в своем телефоне: 19:29.

– Пора.

Дэниел глубоко вдохнул и неловко сложил руки на коленях.

– Вы отлично выступите, – заверил его Себастьян. А потом подмигнул Сэму.

Сэм кивнул в ответ, но его правая рука уже стиснула покалеченную левую. Он бросил взгляд на Уэйнрайта, тот быстро постукивал ногой по полу, было видно, что его переполняет энергия.

«Он волнуется. Это важный момент. Важный для него, – предупредил себя Сэм. – Следи за ним. И будь готов ко всему».

Кейт, озаренная зеленоватым светом экрана, нажала на кнопку.

Сэм стал слушать записанное вступление. Звук еле долетал из крохотных динамиков ноутбука, но по пафосным интонациям Уэйнрайта, читающего закадровый текст, и по зловещему скрежету, сопровождающему смену кадра, было понятно, что ролик выдержан в том же стиле, что и запись, которую им показали в библиотеке в Канзас-Сити. Зрителям сообщили полезные факты: краткие биографии всех четырех авторов, также они услышали несколько хвалебных слов об их самых значимых книгах и выдержанное в должном зловещем духе описание уникального места проведения интервью. Дом, в конце концов, был приманкой.

«Он знал, что мы все приедем», – понял Сэм. Если бы кто-то выбыл, видео можно было бы перемонтировать, но Уэйнрайт включил туда всех. Он знал, что никто не сможет отказаться от предоставленной возможности.

Он привез нас туда, куда хотел. Но зачем? Что конкретно он задумал?

Сэм сунул руку в задний карман и нащупал краешек лежащей там фотографии.

Вступительный ролик завершился на немелодичной ноте.

Кейт коснулась сенсорной панели и подала знак Уэйнрайту.

В комнате замигали красные огоньки – включились камеры.

Огоньки пламени танцевали в глазах Уэйнрайта, когда он устремил взгляд в камеру перед собой.

– Веселого Хэллоуина и добро пожаловать в дом на Кровавом ручье. С вами «Страх в эфире», и у меня для вас обалденное праздничное угощение. Потому что здесь, в этом доме, в одном из самых знаменитых паранормальных домов в мире, я собрал великолепную четверку, лучших из ныне живущих мастеров хоррора: Сэма Мак-Гарвера, Дэниела Манниака, Ти-Кэй Мор и легендарного Себастьяна Коула.

Сэм неловко кивнул в объектив, то же сделали и остальные. Было жутковато сидеть перед горящим в сумраке красным глазом камеры, сигнализирующим о том, что его изображение сейчас транслируется миллионам зрителей по всему миру. Итак, Сэм оказался в старом темном доме где-то посреди канзасской сельской глуши, и ему предстояло вести светскую беседу с четырьмя новыми знакомыми. Тишину нарушали лишь звон льда в стаканах и потрескивание огня. Если в доме сестер Финч и водились духи, они наверняка были поражены чудесами современных технологий.

Уэйнрайт взял с кованой подставки рядом с камином кочергу, наклонился в кресле вперед и поворошил поленья, чтобы горели лучше. Если бы не огонь, участникам трансляции пришлось бы сидеть практически во тьме.

– Вы все – невероятно разные авторы и люди, но кое-что вас объединяет. – Уэйнрайт повернулся к тонкому силуэту Себастьяна. Половина лица магната погрузилась в тень. – Мистер Коул, вы первый: почему из всех жанров вы выбрали хоррор?

Несколько мгновений Себастьян обдумывал вопрос. А потом заговорил ровным, уверенным голосом:

– Целью литературы всегда было объяснять человеку то, что кажется необъяснимым. Мы пишем книги, чтобы понять мир, но, что гораздо важнее, мы пишем книги еще и для того, чтобы понять свое место в нем. Я никогда не планировал становиться фантастом, я просто осознал вселенскую дихотомию. Добро не может существовать без зла. Свет – без тьмы. Просто так сложилось, что, когда я впервые сел за старый «Ремингтон-5» – мою самую первую печатную машинку, – меня больше всего занимала тьма. Все случилось само собой. «Едва заметная тень» возникла из простого видения: мальчик бродит в одиночестве по полю в Новой Англии. Он находит череп – на первый взгляд кажется, что коровий, но, рассмотрев его внимательнее, мальчик замечает нечто странное: выступы там, где их быть не должно, зубы, предназначенные для поглощения скорее мяса, чем травы.

– Однако, – перебил Уэйнрайт, – ничего более конкретного в повествовании не будет. Это классическая мистико-психологическая история, а не брутальный ужастик о бешеных монстрах-людоедах.

Себастьян поднес к груди сцепленные ладони. Любопытный жест: писатель, похоже, сам его не заметил, однако смысл был предельно ясен. Это был порыв отца, защищающего свое дитя, прижимающего его к себе, уберегающего историю от нежданной опасности. В каком-то смысле Себастьян пытался спасти загадку своей любимой книги от клыкастой пасти однозначной интерпретации.

– Когда я пишу, я думаю только об одном, – продолжил Себастьян. – «Древнейшее и сильнейшее из известных человеческому роду чувств – страх, а древнейший и сильнейший страх – страх перед неведомым», – это сказал Лавкрафт, и сказал не без причины. Когда будущее неясно, разум естественным образом воображает худший из возможных сценариев. Знающему свое дело писателю – или писательнице – нет нужды щекотать читательские нервы фетишистским кровопусканием.