Килл крик

– К чему вы клоните? – Сэм понимал, что голос у него раздраженный. И ему было плевать.

Уэйнрайт поднял руки, и его черная кожаная куртка скрипнула.

– Вы кажетесь таким славным, приличным парнем со Среднего Запада. Я, конечно, сейчас рублю сплеча, но создается впечатление, что вы хотите таким казаться. Славным парнем, который пишет «легкоперевариваемые» узкожанровые книжки. Но должна же быть причина, по которой вы пишете то, что пишете.

Сэм хотел сглотнуть, но не мог. Что-то застряло в горле. Что-то со вкусом дыма.

– Ваша мать погибла во время пожара в доме, когда вы были ребенком?

Сэм почувствовал, как дым проникает в легкие, заполняет их. Остальные уставились на него. Сэм старался не смотреть им в глаза, чтобы не видеть жалости, не видеть жадного любопытства.

Не давайся ему.

– Мне не хотелось бы говорить об этом, – сказал Сэм.

Уэйнрайт взмахнул рукой, точно дирижерской палочкой:

– Но вам знакома боль. Вы познали трагедию. Вы говорили, что страх – это потеря контроля. Я не могу представить большей беспомощности, чем беспомощность маленького мальчика, который смотрит, как горит его дом, и понимает, что его мать внутри. Здесь берут начало ваши истории?

Не давайся ему.

– Нет.

– Нет? Вы не пытаетесь запечатлеть в своих произведениях эту боль? Эти страдания?

Не. Давайся. Ему.

– Нет.

– Так поэтому ваши книги становятся все более и более поверхностными?

Сэм изумленно смотрел на Уэйнрайта.

«Чтоб ты сдох! – мысленно завопил он. – Чтоб ты сдох, хорек поганый! Сраный мажоришка!»

Но кричать он не стал. Голосом, напряженным, как сжатый кулак, он произнес:

– Я не считаю, что мои книги становятся поверхностными.

– А критики считают.

Сэм открыл рот, чтобы возразить, но не смог вымолвить ни слова. Он не мог дышать. Бросил короткий – не дольше доли секунды – взгляд на Мор.

Она вмешалась немедленно.

– Критики – это несчастные детишки, которых в школе никогда не брали в футбольную команду, – заявила она с таким видом, словно планировала эту остроту с самого начала интервью.

Теперь, когда всеобщее внимание больше не было приковано к Сэму, он смог набрать в легкие воздуха. Сердце колотилось в груди, но с каждым новым вдохом тело ощутимо расслаблялось. Сэм кивнул Мор, и та кивнула в ответ.

– Дэниел Манниак, – провозгласил Уэйнрайт, круто меняя курс, – вы написали сколько – около пятидесяти успешных книг для молодежи? На первый взгляд у вас с Ти-Кэй Мор не может быть ничего общего. Однако, несмотря на то что ваша аудитория, несомненно, гораздо младше ее, насилие в ваших романах показано весьма наглядно.

Дэниел поерзал перед камерой, словно пытаясь усесться в кресле поудобнее:

– Ну, да, наверное, можно так сказать…

– Но вы ревностный христианин.

– Так точно.

– Вначале ваши книги были тепло приняты верующими, которые сочли, что для достижения цели и кровавые средства хороши. Что угодно сгодится, лишь бы читатель пришел к Иисусу, не так ли? Но потом ситуация изменилась. Многие христиане недовольны вашей тематикой.

– Ну…

– Но вы человек религиозный, правильно?

Сэм смотрел на Уэйнрайта с нарастающим чувством ужаса. Он задумал это с самого начала. Он хочет ранить нас. Хочет, чтобы мы истекали кровью перед его зрителями. Не до смерти. О нет, если он будет слишком агрессивен, то выставит себя знатным говнюком. Он режет аккуратно, чтобы зрители лишь почувствовали вкус крови. Каждому он наносит удар в самое болезненное место.

– Вы религиозный человек? – повторил Уэйнрайт.

– Ко… конечно, – ответил Дэниел. Но без уверенности в голосе. – То есть, смотрите, я христианин, который – так уж получилось – пишет ужастики, но в моих книгах есть четкий посыл. Тех, кто творит зло, ждет наказание. В финале торжествуют лишь чистые душой герои. Зло в моих романах не побеждает никогда. А добро побеждает, потому что добро – от Бога.

– И вы искренне считаете, что детишки, читающие ваши книги, улавливают этот посыл?

– У меня, на секундочку, дочь-подросток. Я давно понял, что на проповеди детишки не реагируют. Они даже в церкви, если получится их туда затащить, будут мечтать о том, как пойдут на танцы, или о мальчике, которой позвал на свидание, или о том, какую машину они хотят на шестнадцать лет. – Дэниел смахнул со лба каплю пота. – Мои книги действуют на читателей именно потому, что я не читаю мораль. Все и так ясно: добро побеждает, зло проигрывает. Осознают ли ребята связь между нравственностью и высшей силой – кто знает? Но мне кажется, что осознают. Мне кажется, они все понимают.

– Но как насчет ваших критиков? Среди них все больше христиан, утверждающих, что вы попросту наживаетесь на дико прибыльном сегменте рынка.

– Я… Я пишу…

– Как насчет тех, кто утверждает, что ваши книги не подходят для детей?

– Они для подростков, – поправил Дэниел. Сейчас он напоминал громадную мышь, с которой забавляется злой кот. – Мои читатели знают, что жизнь готова предложить им и хорошее, и плохое. Я не говорю им ничего такого, чего они и так бы не знали.

– Так что же такое хоррор, Дэниел?

– Я не знаю… как на это ответить…

– Что такое хоррор? – повторил Уэйнрайт.

– Наверное… я бы сказал… самое страшное – это лишиться того, что ты любишь.

– И это…

– Семья. Вера. Бо…

– Пламя в камине чуть потускнело, словно дом медленно выдохнул. – Мы все… все грешны. – Дэниел снова стал запинаться. – Мы… Хоррор рассказывает о страхе, о чувстве вины, о грехах, которые мы пытаемся спрятать глубоко внутри себя, во мраке, и долг писателя… как бы вынести это на свет, понимаете… это…

«Бедный Дэниел, – подумал Сэм. – Совсем увяз».

«Так помоги ему», – велел внутренний голос.

В темноте горели красные огоньки камер.

Сэм застыл.

Не могу.

Дэниела спас Себастьян.

– Настоящий хоррор для каждого человека свой, мистер Уэйнрайт, – вмешался старик. – И, как писатели, мы должны найти способ установить связь с каким-то количеством людей. Не со всеми. На такое никто не способен. Именно поэтому у всех нас свои подходы к ремеслу. Разные, но одинаково имеющие право на существование.

И снова в доме воцарилась тишина. Казалось, даже огонь притих, пока властные слова Себастьяна разносились из гостиной по другим комнатам.

– Однако вот важный нюанс: мне кажется, есть кое-что, объединяющее все виды хоррора. Если я заведу вас в темную комнату и кто-нибудь выскочит на вас и закричит: «Бу!» – вы невольно вздрогнете и, может быть, даже испугаетесь. Но тут же придете в себя. – Голос Себастьяна плыл вверх по лестнице. Он эхом отдавался в темном коридоре, проникал сквозь щели под дверями, в пустые спальни. – Но что, если по пути к двери я расскажу вам, что в этой комнате встретила свой конец очень злая старуха и каждую ночь, когда часы бьют двенадцать, она возвращается сюда и бродит, вытянув перед собой руки со скрюченными артритом пальцами, пытаясь нащупать то, чего не видят ее затуманенные катарактой мертвые глаза? Что, если, закончив рассказ, я заведу вас в темную комнату и запру, и вы будете сидеть там всю ночь, не зная покоя, думая лишь о том, что может скрываться во мраке, что может коснуться вас мертвенно-холодными руками?

Голос Себастьяна достиг ниши, пронесся мимо темнеющего в ночи витражного окна, вверх по узким, крутым ступеням, ведущим к кирпичной стене. И даже там они просочились сквозь щели незамеченными.

– Вот в чем главный секрет хоррора, – уверенно сказал Себастьян, и никто не посмел ему возразить, – то, во что ты веришь, существует.

Двадцать минут спустя Кейт коснулась сенсорной панели ноутбука. Красные огоньки на камерах погасли.

Интервью было окончено.

– Ну что ж, это было потрясающе, честное слово, – объявил сияющий Уэйнрайт, собираясь встать из кресла. – Огромное вам всем спасибо за участие.

Сэм коснулся рукой края фотографии в заднем кармане.

– Вы нас подставили, – прорычал он.

Уэйнрайт пожал плечами:

– По правде говоря, я думаю, что вообще-то вел себя довольно сдержанно. Я мог бы копнуть глубже. В том смысле, что я мог бы вытащить из ваших шкафов на свет божий скелеты посерьезнее…

Прежде чем кто-либо успел понять, что происходит, Сэм подскочил к Уэйнрайту и сгреб его за лацканы куртки.

– Ах ты, сукин сын! – взревел он. – Тебе это смешным кажется?

Дэниел и Себастьян в ужасе отпрянули, но Мор кинулась к Сэму и моментально оттащила его прочь.

Уэйнрайт поднялся, поправил помятую куртку:

– Господи, дружище, я всего лишь задал пару вопросов! Вы никаких запретных тем не обозначали.

– Зачем мы здесь на самом деле? – спросил Сэм.

Уэйнрайт взглянул на него в совершенной растерянности:

– Как зачем? Для интервью…

– Но почему в этом доме? Почему вы привезли нас сюда?

– Сэм, я, честное слово, не понимаю, к чему вы ведете.

Сэм вытащил из кармана ветхую фотографию сестер Финч и ткнул потрясенному Уэйнрайту в лицо:

– Почему вы так на них похожи?

Уэйнрайт пытался осмыслить увиденное.

– Вы… вы взяли это из моей книги?

– Отвечайте мне! – завопил Сэм. – Почему вы так на них похожи?

– Я на них не похож! Я не понимаю, о чем вы!

Сэм развернулся и продемонстрировал фотографию остальным.

– Видите? – спросил он. – Поглядите на их лица!

Писатели подались вперед, чтобы лучше рассмотреть снимок.

Дэниел заговорил первым:

– Извините, Сэм. Я не вижу сходства.

– Но… – Сэм повернул фотографию.

Дэниел прав, понял он. В лицах сестер Финч не было маскоподобности, как у Уэйнрайта.

Уэйнрайт выхватил у Сэма снимок.

– Это просто фотография. Я купил ее на eBay, – пояснил он. – Вы совсем рехнулись.

Грудь Сэма вздымалась и опадала, ходила ходуном.

– Ну-ка, успокойтесь, – шепнул Себастьян ему на ухо. – Почему бы вам не выйти подышать свежим воздухом? Боюсь, этот дом плохо на вас действует.

Сэм не шевелился.

– Послушайте Себастьяна, – сказала Мор.

Следующие несколько мгновений никто не мог угадать, что предпримет Сэм, даже застывший с задранным подбородком Уэйнрайт.

Себастьян похлопал Сэма по плечу:

– Давайте идите.

По пути к двери Сэм бросил взгляд на Кейт. Она была испугана.

Из-за тебя, чокнутого урода.

Входная дверь открылась, а потом захлопнулась.

Сэм вышел.

Пламя в камине в последний раз взметнулось вверх и опало, затаилось, тихо мерцая, в терпеливом ожидании среди полуобглоданных поленьев.

Глава 15