Килл крик

22:08

Огонь в гостиной почти погас. Почерневшие поленья тлели среди горячей золы, тонкая струйка дыма утекала в дымоход, словно темный дух, уносящийся в небо.

Сэм бросил в камин еще одно полено – в воздух поднялось облачко пепла. Сухая кора занялась, и вверх взвился язык пламени. Огонь стал разрастаться, пожирая свежее топливо. Вскоре он охватил полено. Воздух подпитал огонь, и камин загудел.

Отодвигаясь от пламени, Сэм сделал шаг назад. Пламя осветило гостиную, но также наполнило ее скользящими, дрожащими по углам тенями.

«Всего лишь тени, – напомнил себе Сэм. – И ничего больше».

Он сделал глубокий вдох и попытался расслабиться. Кейт поднялась наверх, зачехлив камеру на ночь. Уэйнрайт пошел с ней – пожелать спокойной ночи. Дэниел и Мор тоже отправились в свои комнаты. Дэниел одолжил у Сэма телефон – хотел попробовать еще раз дозвониться до жены и дочери, а Мор собиралась работать над новой книгой. Она ясно дала понять, что ее не увидят до утра, «когда этот паршивый балаган закончится».

В гостиной – на кушетке напротив Сэма – остался лишь Себастьян. Старик сидел тихо, не сводя глаз с танцующего пламени, забыв свой стакан на кофейном столике. Сэм прекрасно понимал, как хрупко здоровье человека, разменявшего восьмой десяток. Но сейчас наводнившие гостиную тени обтесали Себастьяна, отсекли от его тела последние остатки плоти и превратили в живой скелет. Казалось, от малейшего усилия он с хрустом переломится пополам.

– О чем вы думаете? – спросил наконец Сэм.

Себастьян попытался изобразить беспечную улыбку. Получилось неубедительно.

– Даже не знаю. Так, мысли бродят.

Сэм смотрел на старика, наблюдающего за танцем огня и тени.

Несколько долгих мгновений они сидели в молчании. Наверху в доме что-то скрипнуло. Сэм насторожился, прислушался. Подождал. Он разобрал шорох. Звук шагов.

Кто-то ходит у себя в комнате. Вот и все.

Шаги замолкли, словно догадались, что их услышали.

Но был и другой звук. Едва заметный.

Что это? Сэм пытался понять.

Движение воздуха. Мягкие выдохи. Медленные, размеренные, терпеливые. Сэм повернулся и посмотрел в темный арочный проход, что вел в переднюю. Он почти ощущал, как воздух проносится мимо него, сквозь переднюю, вверх по лестнице, вглубь дома. А потом возвращается, чтобы повторить все снова.

Дышит. Дом как будто дышит. Но тихо. Словно бы он расслаблен. Доволен.

«Чем он доволен?» – спросил себя Сэм.

Тем, что мы здесь. Что он может нас слушать.

Сэм тряхнул головой, прогоняя мысли прочь.

Хватит.

Но…

Хватит! Прекращай искать то, чего нет. Прекращай делать все еще хуже для себя.

В камине громко затрещало полено. Сэм вздрогнул. Пламя взметнулось выше.

Не надо было ничего подкладывать в камин. Пусть бы огонь потух.

Кожа левой руки сжалась вокруг мышц и кости, точно питон.

– Вы мне нравитесь, Сэм, – неожиданно сказал Себастьян.

Это заявление выдернуло его из задумчивости. Смущенный, он повернулся к Себастьяну.

– Дэниела я нахожу достаточно приятным человеком, – продолжал тот. – Мор при первом знакомстве не показалась мне особо симпатичной, но, хотите – верьте, хотите – нет, я начинаю проникаться к ней расположением. Кейт очаровательна, а Уэйнрайт… ну что же, думаю, сейчас он ни у кого из нас не значится в горячей десятке. Но вы, Сэм, вы мне по-настоящему нравитесь.

– И это взаимно, – заверил Сэм.

– У меня всегда была отличная память. – Себастьян все еще завороженно глядел в огонь. Говорил он прямо в пекло. – Я помню события своего раннего детства так отчетливо, словно они происходили пять минут назад. Я помню, что на мне было надето, когда меня впервые повели в детский сад. Помню, какой гордостью светилось лицо моего отца, когда я научился кататься на велосипеде. Помню, как плакала моя мать, узнав, что ее отец – мой дедушка – умер от сердечного приступа. Я помню, какое лицо было у Ричарда за день до того, как он узнал о своей болезни, в наш с ним последний идеальный день.

Сэм проследил за взглядом Себастьяна, надеясь понять, что старик видит в камине. Огонь оживленно потрескивал. Кончики языков пламени почти достигали верха топки.

Он почувствовал запах дыма, и желудок скрутило.

– Скажите, Сэм, какое у вас самое яркое воспоминание?

Такого вопроса Сэм ожидал меньше всего.

– Не понимаю…

– Расскажите.

Перед глазами Сэма возник образ – беззвучный, но яркий. Он попытался прогнать его.

– М-м… Я не знаю, Себастьян…

Себастьян покачал головой:

– Нет. Вы о чем-то подумали, когда я спросил вас. О чем?

Дом в огне. Брат держит его. Он вырывается из рук Джека. Запускает руку в горящие обломки. Пламя пожирает его плоть. Чугунная сковорода в запекшейся крови. Его трясущаяся ладонь стискивает ручку.

Он отогнал эти образы – должно найтись что-то получше.

– Сэм?

– День моей свадьбы, – соврал он. В отчаянии он уцепился за это воспоминание и быстро взял себя в руки. – Я подумал о дне своей свадьбы. Жена улыбалась, когда шла к алтарю. Банально, знаю. Но я вижу ее, как вас сейчас. Чувствую запах цветов. Это были белые розы. Сотни белых роз. – Сэм и сам не заметил, как воспоминание заставило его улыбнуться.

– И как вы думаете, почему воспоминание об улыбке вашей жены в день вашей свадьбы так отчетливо сохранилось в вашей памяти?

– Это был важный день в моей жизни…

– Кроме этого?

– Не знаю, – совершенно искренне ответил Сэм. И тут его осенило. – Потому, наверное, что этот миг был идеальным. И наша жизнь была идеальной.

– И что случилось с этой идеальной жизнью?

Сэм пристальнее вгляделся в камин, посылая свои слова в огонь:

– Я все просрал. Я расстался с женой.

– Почему?

– Потому что я ее не заслуживал.

– Почему?

– Она слишком хорошая, – резко ответил Сэм. Он размышлял об этом бесчисленное количество раз, но никогда не произносил этого вслух. – Она хороший человек, а я…

Плохой. Потому что я сделал то, что сделал.

Он покачал головой:

– Не важно, что случилось. Она ушла.

– А вы помните тот момент, когда осознали, что потеряли ее навсегда?

Заплаканная Эрин стояла в дверях их дома. Она умоляла его попросить ее остаться. А он… он сидел на ступенях лестницы, абсолютно безучастный. Он не желал дать ей то, чего она хотела больше всего на свете: дать семью, дать ребенка. Эрин смирилась с его вспыльчивым характером, она любила его, даже когда он стал все больше и больше от нее отдаляться. Но это была последняя капля. Он отказался дать ей счастье, потому что испугался.

– Да. Я помню.

– Два совершенно разных, но при этом одинаково ярких воспоминания, – сказал Себастьян. – Одно – счастливое. Другое – мучительное. Однако оба они важны. В них ваша суть.

– Себастьян, о чем вы?

Себастьян вздохнул, скрестил лодыжки, устроил сцепленные ладони на коленях:

– Я раньше тревожился о многом. Тревожился о том, что мои книги не воспримут всерьез. Тревожился о том, что не сумею сделать карьеру в литературе. Тревожился о том, что жена узнает о моем гомосексуализме, а когда она узнала, стал тревожиться о том, что об этом узнает общественность.

Сэм поднял на Себастьяна глаза, но тот не ответил на его взгляд. Об этой детали биографии своего кумира он не подозревал.

Не дав ему ничего вставить, старик продолжал:

– А когда несколько лет назад у Ричарда, моего любимого мужчины, диагностировали рак, я тревожился о том, справится ли он. Он не справился.

– Мои соболезнования, – пробормотал Сэм и сам устыдился этих жалких слов.

Себастьян взял с кофейного столика свой виски, но пить не стал. Лишь покачал янтарную жидкость в стакане.

– Я боялся всего этого, но в итоге все это сделало меня тем, кто я есть. – Он пригубил виски и поморщился от обжигающего вкуса. – Держитесь за эти воспоминания, Сэм. За хорошие и за плохие. – Он поглядел на напиток в стакане. – Потому что однажды, гораздо раньше, чем вы думаете, они начнут покидать вас. Начнут уходить одно за другим. Хуже всего будет с воспоминаниями о любви. Любовь согревает нас. Она как греческий огонь: сколько ни туши, разгорается все сильнее. Я хочу помнить любовь, Сэм. Хочу помнить ее вечно. Потому что сама мысль о том, что я лишусь этих воспоминаний… ничего страшнее и вообразить нельзя. Даже в этой древней развалюхе…

В дымоход ворвался порыв ветра, и пламя замигало.

Себастьян посмотрел на часы и поднялся с кресла:

– Почти половина одиннадцатого. Боюсь, этому старому мешку с костями пора отправляться в постель.

Он осторожно прошаркал мимо огня. По пути чуть коснулся рукой плеча Сэма.

Он уже выходил из гостиной, когда Сэм сказал:

– Спокойной ночи, Себастьян.

Помолчав, Себастьян улыбнулся:

– Спокойной ночи, Сэм. – Развернулся и исчез в темноте.

Сэм проводил старика взглядом.

Уэйнрайт наливал себе на кухне водку со льдом. Глотнув из стакана, он открыл в телефоне «Страх в эфире». Для тех, кто не смотрел прямой эфир, на домашней странице была выложена запись. Уэйнрайт поглядел на количество просмотров и поперхнулся водкой.

Четыре миллиона. И цифра растет.

– Твою мать, – прошептал магнат. – Твою же мать.

Четыре миллиона просмотров, меньше чем за четыре часа. Завтра будет около десяти. Вот это да! Дурацкая хэллоуинская затея себя окупала.

Он не особо верил в успех этого мероприятия. Он был уверен, что все его кинут. Или что дом окажется непригодным для ночевки. Это была потрясающая удача. Для сельского дома, простоявшего без жильцов почти двадцать лет, особняк был в необычайно хорошем состоянии. Конечно, уборщики постарались, да и сестры Финч изрядно подремонтировали здание в семидесятых и восьмидесятых, но дом сохранился не их усилиями. Нет, главная заслуга принадлежала Джошуа Гудману, человеку, его построившему. Он, несомненно, знал свое дело. На первый взгляд особняк казался обманчиво непритязательным. Но стоило внимательно изучить мелкие детали – потолочную резьбу в каждой комнате, цветные стекла в окнах террасы, солидно-увесистые двери, казалось, целиком вырезанные из сердцевины дерева-гиганта, – и становилось ясно, что время над этим домом не властно. Уэйнрайт ничего подобного не создал.

Разумеется, у него была карьера, и она стабильно шла вверх. Несмотря на растущую беспорядочность сетевой экосистемы, ему удалось некоторым образом возвести маргинальный жанр в ранг искусства. Но началось все с денег, которые дал ему отец – Дональд Уэйнрайт, издатель третьесортных таблоидов, засорявших газетные киоски по всей Америке. Успех Уэйнрайта-младшего, в сущности, ему не принадлежал. По большому счету он был просто иждивенцем, мальчиком, тратящим папины средства, чтобы встречаться со своими любимчиками.

И эксплуатировать их.

Да, это, к сожалению, стало необходимой составляющей процесса. Для того чтобы «Страх в эфире» продолжал свое существование, необходимо было создать шумиху, пусть даже ценой нескольких сожженных мостов.

Но без четверти десять приключения в доме на Кровавом ручье, казалось, подошли к концу, по крайней мере, до утра. Уэйнрайт, сказать по правде, был немного разочарован. При всей своей любви к хоррору в привидения он не верил, хотя полностью существование сверхъестественных сил не отрицал. Но все же он надеялся, что произойдет что-то впечатляющее. Может быть, мебель начнет левитировать. Из воздуха выделится эктоплазма. Демонические голоса прикажут им убираться прочь. Кейт могла и впрямь увидеть что-то, но этого было мало. Адьюдел своей книгой задал высокую планку, но сейчас Уйэнрайт стоял на кухне и культурно выпивал, пока остальные чистили зубы и укладывались в постель. Он приехал сюда, думая открыть адские врата, а вместо этого пришлось выполнять обязанности гостиничного администратора.