Килл крик

Воскресенье, 23 апреля

Они собирались лететь в Итаку, проведать Себастьяна. Оставался шанс, что случившееся с ними старика по какой-то причине миновало. Но верилось в это с трудом. Они ожидали, что его постигла та же участь.

К несчастью, Себастьян Коул был своего рода отшельником. В Интернете его домашнего адреса найти не удалось. Официального сайта у Коула не имелось – веб-страницами, посвященными литературной легенде, заправляли исключительно фанаты, и в разделе «Контакты» они любезно сообщали, что вся корреспонденция Коулу идет через его агента.

Агент сидел в Нью-Йорке. Он оказался грубым засранцем и адреса Коула тоже не дал, заявив: «Вся корреспонденция должна проходить через меня». В отчаянии они стали обзванивать книжные магазины – тоже безрезультатно. «Мистер Коул – человек замкнутый, – сказал владелец одного из магазинов. – Я время от времени вижу его в „Закусочной Пэт“, но где конкретно он живет, не представляю, слышал только, что где-то неподалеку от Ридж Роуд. Или в районе парка Тоганнок? Я точно знаю, что где-то рядом с озером…»

Они обдумывали следующий шаг, и тут у Сэма зазвонил мобильный.

– Она умерла.

Голос был знакомый. Сэм пытался сообразить, кому он принадлежит.

– Кто умер? – растерянно спросил он. – Кто это говорит?

– Это Джастин.

Имя ничего Сэму не сказало.

Абонент, похоже, это понял и быстро добавил:

– Уэйнрайт. Это Уэйнрайт.

Джастин Уэйнрайт.

То, что у юного чудака есть имя, казалось удивительным.

Когда он позвонил, было почти восемь утра. За кофе и разговором они просидели в круглосуточной закусочной до рассвета. Позвонив спозаранку агенту Себастьяна, Сэм и Мор отправились с Дэниелом к нему домой, чтобы помочь собрать вещи. К счастью, его жена ушла в церковь, и неприятной сцены удалось избежать.

Когда телефон зазвонил, Сэм вышел на задний двор, на бетонный полукруг, служивший семейству Манниака верандой. С одной стороны стоял стальной гриль на пять конфорок, с другой – плетеная кушетка и два садовых кресла.

– Кто умер? – повторил Сэм.

Осторожнее. Это Уэйнрайт. Кто знает, что у него на уме.

Уэйнрайт прокашлялся.

– Кейт. Ну, вы знаете, моя… моя…

Я знаю, о ком ты, идиот. Но… умерла? Кейт умерла?

У Сэма подкосились ноги. Он рухнул в одно из кресел. Взгляд его метался туда-сюда, но ни за что не мог уцепиться.

– Как? – наконец хрипло выдохнул он.

– Она убила себя. – Уэйнрайт почти выкрикнул это. Он снова прокашлялся, пытаясь справиться с чувствами. – Она перерезала себе вены, Сэм. Нет, «перерезала» – неподходящее слово. Она себя раскромсала. Разодрала свою чертову руку на лоскуты. В четверг. Она лежала у себя в квартире на полу, ее там нашел домовладелец. Господи Боже! Зачем она это сделала?

«Какого хрена люди постоянно задают мне эти вопросы, как будто я понимаю, что за хрень тут происходит?» – изумился про себя Сэм.

Наконец Уэйнрайт признался, что Кейт за последние месяцы изменилась. У нее развилась паранойя, и эта паранойя становилась все сильнее и сильнее. Вначале Кейт утверждала, что кто-то тайком портит ее видеоматериалы. Она стала опаздывать на съемки, потом перестала приходить вовсе.

Одновременно начали ухудшаться их отношения. Кейт не отвечала на звонки Уэйнрайта. Перестала оставаться у него на ночь. Вначале он думал, что она хочет порвать с ним, что она от него устала. Но Кейт всегда была такой доброй и понимающей. Ей было плевать на его деньги, на его жалкие попытки доказать всему миру свою значимость. Она от всей души любила его таким, как есть.

– Меня мало кто любит, Сэм, – признался Уэйнрайт.

«Да что ты говоришь», – подумал Сэм.

В конечном счете Уэйнрайту ничего не осталось, кроме как отпустить Кейт – и в смысле личных отношений, и как сотрудника.

Какое-то время спустя, в конце марта, он увидел ее вечером на пешеходном переходе в Манхэттене, в Сохо. Выглядела Кейт чудовищно: ничего не выражающее лицо, круги под глазами, грязная одежда, немытые волосы. Уэйнрайт окликнул ее, но Кейт ускорила шаг и исчезла в толпе. Неделю спустя он приехал к ней домой и постучал в дверь. Он не сомневался, что она в квартире – он слышал внутри шорох, – но Кейт не открыла.

А теперь ее больше нет.

– Сэм? – робко позвал Уэйнрайт. – Вы тут?

– Я тут, – заверил Сэм.

Уэйнрайт понизил голос, словно боясь, что кто-то может подслушивать:

– Слушайте, я знаю, что вы меня считаете говнюком. Во время того интервью в прошлом году я вел себя не совсем честно. Я все понимаю, это моя вина. Но клянусь, я хотел, чтобы мы все от этого выиграли. Я не хотел… того, что вышло. Того, что началось, когда мы вернулись из Канзаса.

Мир поплыл вокруг Сэма, он словно оказался в невесомости.

– Что вы имеете в виду?

В трубке раздался свистящий вздох.

– Что с вами происходит? – спросил Сэм.

– Ничего.

– Вот врать не надо.

– Это, вероятно, просто мое воображение, но…

– Что «но», Уэйнрайт? Выкладывайте, черт вас дери!

Уэйнрайт снова замолчал. Но потом заговорил:

– Я кое-что видел. Обычно оно от меня ускользало, ну, вы понимаете… Иногда оно появлялось ночью, шевелилось в темноте. Сначала я думал, что это обман зрения, но потом… Это было после того, как я узнал о Кейт, я был дома один, и я плакал, и… я услышал смех. Прямо у меня за спиной. Такое… такое, знаете, коротенькое «хе-хе». Скрипучее. Как будто смеется старуха. Эта тварь стояла прямо позади меня и потешалась над моим горем.

Сэм представил это – и почувствовал хребтом ледяные пальцы озноба, по коже побежали мурашки.

– Я не мог обернуться, – продолжал Уэйнрайт. – Я хотел, но меня одолел страх, Сэм. Какой-то голос внутри сказал: что бы там ни пряталось у меня за спиной, не нужно мне это видеть. Тварь снова засмеялась, а потом тронула меня за плечо. Одним пальцем тронула, легонько. Она просила меня обернуться. Я закрыл глаза и стал что-то бормотать шепотом.

– Что именно?

– Молитву, наверное. Не знаю… я хотел прогнать тварь. Я знал, что если обернусь, если посмотрю на нее, то сойду с ума. Я знал, что увижу нечто такое, чего не должно существовать. Нечто… противоестественное. Я так стоял, думаю, по меньшей мере минут десять. – Уэйнрайт заговорил медленнее, увереннее. – Наконец я понял, что больше не вынесу. Поэтому я как следует вдохнул и развернулся. И ничего не увидел. Вообще ничего. Я был в квартире один, так же, как весь день до этого. – Уэйнрайт издал смущенный смешок. – Господи, как же глупо это звучит, если рассказать. Вы, дружище, наверняка уже подумали, что у меня крыша съехала.

«Он не разыгрывает тебя, – сказал себе Сэм. – Он напуган. Всерьез напуган».

Сэм откинулся на спинку садового кресла. Дом Дэниела словно нависал над ним, пустые окна, отражающие небо и солнце, смотрели, будто множество глаз, как у паука, неподвижных, угадывающих идеальный момент для прыжка. Сэм только сейчас заметил, что в доме была мансарда – одно-единственное окно, слегка возвышающееся над остальными, создавая иллюзию третьего этажа.

– Сэм? – позвал находящийся почти в тысяче миль отсюда Уэйнрайт. – Сэм, вы тут?

Уэйнрайт встретил их в аэропорту Ла-Гуардия. И старательно изобразил улыбку.

– Я рад вас видеть, – сказал он.

Сэм знал, что это правда.

Лицо Уэйнрайта все еще выглядело зловеще резиновым, но волосы стали грязными и обвисли. Лиловые искры, сверкавшие в его глазах во время их первой встречи, исчезли.

До города они добрались в час дня. Слепящие лучи пробивались между темных башен небоскребов. Был еще только апрель, но в Нью-Йорке уже стояло пекло, жар мощными волнами шел от асфальта. Город источал мускусную звериную вонь, даже тротуары покрывались испариной от безжалостного солнца.

Полчаса они в молчании пробирались сквозь пробки, затем въехали на крытую парковку в Верхнем Ист-Сайде. То, что Уэйнрайт именовал своей квартирой, занимало целый этаж – верхний, пятнадцатый, с видом на Манхэттен. Внутренние стены снесли, чтобы получился просторный лофт с окнами от пола до потолка. Вдалеке солнце играло на поверхности озера Центрального парка. Холостяцкая берлога была как раз под стать Уэйнрайту: паркет, выкрашенный в черный, бытовая техника из нержавеющей стали, однотонная мебель. Единственными – немногочисленными – цветовыми пятнами здесь были картины неизвестных художников и винтажные афиши дешевых ужастиков и боевиков. Лофт разделяли на зоны стеллажи, забитые виниловыми пластинками, истрепанными книгами в мягких обложках и бесчисленными дисками Blu-ray с мрачным узкожанровым кино.

Не говоря ни слова, Уэйнрайт поспешил на кухню. Встав на цыпочки, он выудил из шкафчика над холодильником бутылку виски. Бросил в стакан лед. Открутил крышку и плеснул себе на три пальца. Сделал длинный, мучительный глоток.

Сэм оглядел безупречно чистое помещение, столь не похожее на его дом и кабинеты Мор и Дэниела: здесь не было ни грязных тарелок, ни пустых бутылок, ни стопок бумаги, ничего из того хлама, который Сэм за последние несколько месяцев почти полюбил.

Как будто угадав его мысли, Уэйнрайт обвел комнату рукой со стаканом:

– Уборщица. Приходит дважды в неделю. – Он залпом прикончил виски, высосав спиртное из кубиков льда. И поднял стакан: – Кто-нибудь хочет?

Мор подняла свою тонкую руку.

«А, да какого черта», – подумал Сэм и присоединился к ней.

Дэниел молча рухнул в белое кожаное кресло. Вытер потные ладони о брюки. Даже похудев в сравнении с прошлым годом, жару он все еще переносил плохо. Сэм внимательно его разглядывал. Новый, отощавший Дэниел являл собой тревожное зрелище: кожа на скулах обвисла, плечи опустились, чересчур просторная одежда болталась на нем. Как будто скелет Дэниела выедал его тело, как будто внутри у него поселилось какое-то крайне примитивное, но зловещее создание. И оно стремилось освободиться от лишнего груза.

Налив себе, Сэму и Мор виски, Уэйнрайт оперся о гранитную кухонную стойку и окинул гостей испытующим взглядом:

– Что-то происходит, ведь так?

Молчание писателей подтвердило его предположение.

Уэйнрайт пронзительно свистнул поверх своего стакана, осушил его одним махом и тут же налил еще новую порцию.

– Я так и знал. Я так и знал, черт подери, – пробормотал он. – Оно нас преследует. Что бы ни было в том доме, оно преследует всех нас.

– Вы только не волнуйтесь. – Сэм пригубил виски.

Пить ему не особо хотелось – он слишком мало ел и спал в последние несколько дней. Однако он был рад той краткой передышке, что сулил алкоголь. Он просто хотел немного приглушить эмоции.

– Не волноваться? Не волноваться? – Уэйнрайт вышел из-за стойки. – Почему, черт возьми, мне не волноваться?

– Потому что оно, что бы это ни было, никого из нас не тронуло, – сказала Мор уверенным, но при этом на удивление мягким тоном. Еще никто не видел, чтобы она обращалась с Уэйнрайтом столь деликатно. – Оно лезет к нам в голову, но ничего больше.

Рот Уэйнрайта скривился в гримасе отвращения.

– Не тронуло?… А как насчет Кейт? Господи боже, она мертва!

– Кейт убила себя, – пояснила Мор. – Сама. Эта тварь ее не убивала.

– Но она ее заставила!