Килл крик

Вторник, 11 октября

Во всем был виноват дом.

Что-то проникло в него. Окружило Сэма. Пыталось задушить.

Тишина.

Тишина, от которой было трудно дышать.

За широким панорамным окном кабинета на втором этаже покачивались на фоне ночного неба угловатые силуэты верхушек деревьев, озаренные светом невидимого фонаря. Ветви торчали из мрака, точно уродливые кости, без всякой надежды удерживая хрупкие осенние листья. Налетел ветер – незримый, яростный – и закружился перед двойной рамой. Тихо просвистел что-то странное на минорный лад. И умчался.

В доме вновь воцарилась тишина.

Сэм сидел за массивным деревянным столом – белая краска облупилась, тут и там виднелись призрачные отпечатки кофейных чашек. Он неотрывно глядел на монитор, курсор на пустой странице файла дразнил его, словно подмигивая, – когда-то пальцы Сэма танцевали, подгоняя его. Но те времена прошли. Теперь его руки, сложенные в бессилье, лежали на коленях. Как бы он хотел, чтобы пальцы снова ожили, потянулись к клавиатуре и исполнили номер в лучших традициях незабвенного Фреда Астера…

Пальцы не слушались.

Сэм начинал новый роман уже раз сто. Он перепробовал бесчисленное множество первых предложений. Каждое из них хранилось в отдельном файле в папке, заслуженно озаглавленной «Херня».

Малыш Келлер Рид проснулся посреди ночи, увидел в темноте свое дыхание, похожее на замерзшее облако, и понял, что тот человек снова вышел из шкафа.

Понадобилось четыре человека, чтобы поднять выбеленный солнцем могильный камень с поля позади дома Келлера Рида.

Сара Энн пристально глядела на свое отражение в зеркале, дожидаясь, когда оно зашевелится первым.

В четверть четвертого утра в свой шестнадцатый день рождения Сара Энн, спотыкаясь, добралась до дома и увидела бледное лицо в окне своей спальни.

У рыбаков был обычай приколачивать голову самой крупной рыбы из улова к телефонному столбу на Ривер-роуд, но голова, на которую глядел шериф Бимонт, принадлежала не вытащенному со дна реки сому – она принадлежала Саре Энн Бейкер.

Куклы не было там, где она оставила ее прошлым вечером.

И, пожалуй, самое вдохновенное:

Сэм, ты говно, а не писатель, и никогда не напишешь ничего хоть сколь-нибудь стоящего, потому что сам ты фальшивка, да и книги твои – дрянь.

Дрянь… Сэм продолжал пялиться на белый экран.

На верхней полке книжного стеллажа секундная стрелка металлического будильника заставила минутную приблизиться к двум часам ночи.

Спать. Надо поспать. В десять утра у него занятия, а после пяти поглощенных накануне стаканов пива стряхнуть морок усталости будет еще труднее.

Курсор мигал, мигал, мигал…

Сэм положил пальцы на клавиатуру – медленно, осторожно, словно на спиритическую доску.

Курсор мигал, мигал, мигал…

У него были и другие истории в запасе: отрывки, написанные на желтых блокнотных листах, нацарапанные на салфетках или же хранящиеся на задворках памяти. По большей части они были похожи на его уже опубликованные романы: «Под ковром», «Багровая луна», «Кричи громче» и «Дурная кровь», которые занимали почетное место на полке прямо под проклятыми часами, что неумолимо приближали рассвет. Можно переключить передачу, взять новую задумку и устроить тест-драйв: посмотреть, как эта задумка ляжет на страницу. Не обязательно выдавать что-то гениальное. Или даже хорошее. Надо лишь дать читателям то, чего они ожидают от романа Сэма Мак-Гарвера: чтобы мужчины много вкалывали и еще больше пили, чтобы женщины любили их и чтобы за фасадом их идеального, как с открытки, среднезападного городка таилось безымянное зло.

«Сверни куда-нибудь, – подумал он. – Смени направление. Просто напиши что-нибудь. Хоть что-то. Напиши хоть один сраный абзац. Предложение. Слово!»

Курсор нахально подмигивал.

– Ты способен на большее.

Сэм охнул и обернулся в кресле.

Он слышал его. Голос. Голос, эхом донесшийся из коридора.

В дверном проеме были лишь темнота и пустота.

Не было никакого голоса. Не было никого в коридоре.

Сэм был один.

Он прилежно просидел перед пустой страничкой Microsoft Word еще полчаса. А потом вздохнул и нажал на «Завершение работы». Компьютер зажужжал и затих. Монитор устало мигнул и погас.

Почему так тяжело? Это же его ремесло. Это единственное, что он умеет. Надо просто придумать чертову историю.

Ты способен на большее.

Он приставил палец к кнопке «Пуск», но нажимать не стал. Сидел и слушал, как в доме что-то щелкает и поскрипывает. Ночные звуки.

Звук усадки.

Он закрыл глаза.

И вновь почувствовал вкус дыма.

Мальчик вновь стоял перед горящим домом – тень, задавленная адским пламенем.

Сэм убрал палец с кнопки. Нет, компьютер останется выключенным до утра.

В ванной он стал готовиться ко сну: почистил зубы, умылся, стянул поношенные джинсы. Достал из аптечного шкафчика оранжевый пузырек – в таких продают лекарства по рецептам – и вытряхнул на ладонь одну зеленую таблетку: тридцать миллиграммов пароксетина. «От тревоги», – говорил он сам себе. Но на самом деле пароксетином он лечил депрессию. Приглушал тоску. Таблетка должна была одолеть то, от чего он прятался с самого детства.

Хотя сквозь стены уже проникал октябрьский холод, в постель он лег в одних трусах. И не стал возиться с одеялом. Просто лежал в темноте, по-прежнему придерживаясь «своей» половины кровати, уставившись в скрытый мраком потолок.

Ты способен на большее.

Что-то попало в горло. Что-то серое, шершавое, земляное. Он не мог дышать. Он не хотел дышать. Пусть его заберут. Он заслуживает, чтобы его затянуло во тьму.

То, что было в горле, свернулось туже, тлело, грозя разгореться. Сэм мечтал, чтобы пламя поглотило его. Чтобы тело распалось на обугленные куски. Мечтал снова познать ту боль, ощутить тошнотворный смрад собственного поджаривающегося мяса.

Он стиснул левое предплечье, и изувеченная плоть под татуировками вздрогнула и пробудилась, точно рептилия от лучей теплого солнца.

Оранжевый свет вспыхнул в основании черепа. Тени заплясали на стене пещеры.

Он мало получил. Легко отделался. Следовало убить себя давным-давно. Господь свидетель, он думал об этом бессчетное число раз. О том, как вышибет себе мозги пулей. Как канцелярским ножом вскроет руку от запястья до локтя. Как повесится на балке в гараже, и его ноги будут по-дурацки дергаться в воздухе.

Наконец Сэм перевернулся на живот. Немного полежал в тишине, и засевший глубоко в горле серый ком растворился в долгом обреченном вздохе. Он протянул руку на правую сторону кровати. Почувствовал холод простыней, которые когда-то согревало тело Эрин. Уже засыпая, проваливаясь в небытие, Сэм готов был поклясться, что коснулся ее пальцами. Ощутил ее гладкую кожу. Зов ее плоти.

Пять часов спустя Сэм Мак-Гарвер проснулся оттого, что солнце светило ему в лицо. Яркие утренние лучи лились в окно спальни. Наступил новый день.

Сэм зажмурился как можно крепче, спасаясь от света.

Тощий второкурсник, о чьей горячей любви к хоррору недвусмысленно свидетельствовала футболка в облипку с логотипом Fangoria[3], выкрикнул с предпоследнего ряда:

– А как же Сталл? Там точно есть паранормальная активность!

Сэм отхлебнул из дорожной кружки, ощутив на губах горький поцелуй еле теплого кофе. Разобравшись с «готической» частью курса, он перешел к достижениям литературы о сверхъестественном, начиная с Шеридана Ле Фаню, М. Р. Джеймса и заканчивая… ну… да какая разница? Стоило студентам начать задавать вопросы, как разговор ушел далеко в сторону от темы.

– Сталл… – Сэм прикрыл глаза и потер лоб. – Врата в ад. Мы все слышали эти истории. Когда Папа в девяносто третьем году летел в Денвер, он велел пилоту обогнуть «нечестивое место». Об этом вы можете прочесть в подробностях, если найдете в Time девяносто третьего года интервью с Иоанном Павлом Вторым, только вы его не найдете, потому что этого интервью не было. Поверье гласит, что, если швырнуть стеклянную бутылку в каменную стену местной церкви, бутылка не разобьется, однако сотни разбитых бутылок, захламляющих церковный двор, свидетельствуют об обратном. Мне горько это говорить, но Сталл – не более чем городская легенда, обладающая, впрочем, уникальным местным колоритом, что само по себе можно считать поводом для гордости.

Сэм покинул безопасную позицию за кафедрой и подошел к студентам.

«Осторожнее, – напомнил он себе. – Они любопытны. Они хотят разведать твои секреты».

Что-то тихо хрустнуло в темной бездне в основании его черепа. Обрушилось что-то неустойчивое. Вспыхнуло бледное пламя – и боль исчезла. Нечто поглотило ее. И все прошло. Растворилось в сумраке.

Он с силой вдавил большой палец одной руки в ладонь другой. Надо вернуться к теме лекции.

– Сталл… это… слушайте, нам всем хочется верить в чудеса, верно? Даже загадочному сносу церкви мы стремимся найти мистическое объяснение. Потому что, если мы докажем, что призраки существуют, что сверхъестественное существует, это, в свою очередь, докажет существование загробной жизни и, наконец, – для пущего эффекта он воздел вверх указательный палец, – существование Бога. И высиживать еженедельную службу в церкви, получается, необязательно. Душа теперь спокойна, ведь с таким доказательством можно не сомневаться: смерть – это не конец.

– Тогда дом сестер Финч, – раздался девичий голос. Повернувшись, Сэм поразился тому, что студентка, несмотря на свою явную материальность, казалась привидением: темная фигура растворялась в окружающих ее тенях. – Я знаю, что в этом доме есть духи. Я там была.

– В скобках: нет! – крикнул какой-то парень с галерки.

Девушка расправила плечи, готовая принять вызов.

– Я была там. Прошлым летом. Нашла дыру в ограде и дошла до дома. Открыла входную дверь. Вошла прямо внутрь. И я стояла там – я серьезно! – я стояла там и… и услышала вроде как стон. Вроде… вроде как женщине больно. Может, это был какой-то зверь. Но что-то мне говорило… что это не зверь.

– И что дальше было? – Это уже спросила другая девушка.

– Дальше я убралась оттуда на хрен, что же еще?

Аудитория взорвалась хохотом, в котором почти потонул звук мобильного Сэма. Он запустил руку в карман, выключил будильник и объявил:

– Конец лекции. Увидимся в пятницу.

По аудитории разнеслось эхо от множества нестройно шаркающих к выходу. У студентов ушло несколько минут на то, чтобы освободить помещение. И Сэм вновь остался один.

Он вернулся к кафедре, откинул крышку серебристой дорожной кружки и проглотил омерзительные остатки застоявшегося кофе.

– Мистер Мак-Гарвер?

Голос был низкий, с ирландским акцентом.

Сэм обернулся. У самого первого ряда стоял молодой мужчина: ему явно не было и тридцати. В узких черных брюках в тонкую полоску, белой рубашке с треугольным вырезом и темном кожаном пиджаке – пиджак отлично подходил к внимательным глазам диковинного лиловато-карего оттенка. Шевелюра у незнакомца была роскошная – пышная, каштановая, волнистая, – но лицо казалось каким-то странным. Плоть словно бы слишком хорошо прилегала к костям. «Как мягкая глина, – подумалось Сэму, – которую криминалист наносит на череп, реконструируя внешность человека». Стоявший перед ним человек производил пугающее впечатление собственной копии – достоверной, но все же неидеальной.