Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

Припомним, что первоначально они думали решить этот вопрос особой статьей в договоре[1179]. Встретив сопротивление турок и отказавшись от мысли об особой статье в договоре, они при заключении мира подали визирю обширную записку, в которой изложили историю вопроса и свое ходатайство об отобрании «святых мест» у католиков и передаче их подданным султана грекам[1180]. Через Маврокордато турецкое правительство дало понять посланникам, что в принципе оно такой передаче сочувствует, но что теперь, в присутствии в Константинополе послов католических стран: цесарского, венецианского, французского и польского — решить вопрос в таком смысле не может, а сделает это впоследствии[1181]. Все же Маврокордато дал совет посланникам обратиться с ходатайством к муфтию, что они теперь и исполнили.

Изложив вкратце муфтию суть дела и передав ему такую же записку, какая представлена была ими великому визирю, также на греческом языке, посланники просили его, чтобы он, муфтий, «яко государства здешнего святую правду любящий и закон хранящий», по соглашению с великим визирем исходатайствовал передачу святых мест грекам, как то надлежит по многим прежним султанским жалованным грамотам и по приговорам муфтиев и казы-аскерей (судей). При этом посланники указали, что у католиков есть намерение под видом перестройки иерусалимской церкви выкрасть гроб Спасителя. Муфтий, выслушав просьбу и приняв записку, говорил, что «и у них в книгах есть то написано, что те места належат грекам, и лутче им, туркам, подданных своих иметь в милости и в призрении, нежели иных… У блистательной Порты есть подлинное намерение отдать святые места грекам, и, конечно, то сделается». Только теперь вскоре исполнить этого невозможно, потому что от народа будет на них подозрение, «а от иноземцев причтено им будет то будто в страх или во ужас, что, будто чего боясь или испужався, мир с царевым величеством учинили, да и Гроб Господень по желанию его грекам отдали». Что католики хотели бы гроб Спасителя украсть, им известно, и против этого приняты меры. На этом разговор закончился. Посланникам подносили кофе и шербет и окуривали благовонием[1182].

Муфтий высказался, следовательно, в том же смысле, что и Маврокордато, который на просьбу посланников дать им устный или письменный ответ по этому делу, чтобы им было что донесть царю, вновь уведомил их 22 июля, что вчерашнего числа, 21 июля, он был у муфтия и взял у него поданную ими записку для перевода на турецкий язык. Явившийся от него в тот же день к посланникам племянник его Дмитрий Мецевит на слова посланников, чтобы Маврокордато постарался вернуть гроб от «папежников» грекам, потому что Гроб Господень — глава всех православных христиан, и если он не будет у них в руках, то и имя православных будет в пренебрежении, — снова говорил, что теперь взять у католиков и отдать святые места грекам нельзя, потому что о том будут докучать находящиеся здесь «послы-папежники», а когда они уедут, тогда святые места у католиков будут взяты и отданы грекам[1183]. На этом обещании переговоры о святых местах пока закончились.

Энергию посланников в деле о святых местах возбуждал и поддерживал иерусалимский патриарх Досифей. По заключении мира сношения с патриархами, теперь уже свободные от подозрений, стали происходить открыто и приняли оживленный характер, в особенности с Досифеем, который и раньше обнаруживал большое расположение к посланникам, старался им услужить в чем мог, тайно передавал им разные вести и тайно переправлял их отписки в Россию через мультянского воеводу, с которым был близок. Его услуги посольству посланники сочли себя обязанными отметить особою статьею на заключительной странице своего «Статейного списка»: «А в делах великого государя его царского величества во время бытия их, посланничья, в Константинополе был им помощник и всякие ведомости подавал святейший иерусалимский Досифей патриарх»[1184]. Досифей трижды, 15, 19, 31 июля, приходил к посланникам запросто, пешком, в одной «реверенде» без мантии. Константинопольский патриарх Калинник приходил один раз — 18 июля. Перед самым отъездом, 28 июля, посланники посетили того и другого для принятия благословения в путь.

С Досифеем Иерусалимским шли каждый раз беседы о возвращении грекам Гроба Господня, в чем патриарх был заинтересован и лично. «Какая то честь христианам, — говорил он, — что теми святыми местами владеют папежники? А он сам в изгнании от тех папежников пребывает здесь восьмой год! До сего времени была христианам от римлян честь за то, что у них, христиан, глава в руках была, то есть спасителя нашего Иисуса Христа гроб. А когда то будут иметь римляне, то уже христиане будут от них в поругании и в посмеянии». Он не раз беседовал об этом деле с Маврокордато, и тот ему говорил, что теперь, во время пребывания католических послов в Константинополе, отобрать святыни у французов и передать их грекам невозможно: отобрание это совершится тогда, когда у французов начнется война за испанское наследство — мысль, которая вызвала замечание посланников: «Тому делу (т. е. разделу испанского наследства) несть ни начала, ни конца, потому что королевское величество гишпанской еще здравствует»[1185]. Выслушав сообщение посланников о том, что по поводу возвращения святынь говорили им великий визирь и муфтий, патриарх давал свои советы относительно способов, которыми, по его мнению, можно достигнуть успеха: необходимо заручиться хотя б словесным обещанием, «обнадеживанием», от великого визиря, что Гроб Господень будет возвращен. Тогда, опираясь и ссылаясь на это обещание, царь должен прислать грамоты с просьбой о таком возвращении к султану, к визирю и к муфтию. На московского царя — единственная надежда в этом деле. Пусть он предпишет настаивать на возвращении святынь великому послу, который должен прибыть для подтверждения мира. Надо непременно добиться того, чтобы возвращение святых мест состоялось во время пребывания этого посла в Константинополе; если при нем оно не состоится, то потом уже никогда святые места возвращены не будут. Тогда он, патриарх, оставит престол свой, выедет отсюда в Мультянскую землю и оттуда к Москве, потому что иного прибежища, кроме того, он не имеет[1186].

Досифей для русских посланников служил в чужой стране политическим осведомителем и советчиком[1187]. Когда во время его визита, 15 июля, они сказали ему, что накануне, после посещения ими муфтия, они были у голландского посла и что он принял их с честью, только все же как он, так и английский посланник сетуют, что не были допущены к переговорам в качестве посредников, патриарх предостерегал посланников: «Поистине-де те послы, английской и галанской, царскому величеству недоброхоты и надеяться на них никогда ни в чем невозможно. А какие-де слова галанской посол говорил про царское величество, будучи в Адрианополе», может сказать посланникам мультянский резидент Енакий. Досифей сообщил далее, что английского и голландского послов при здешнем дворе не любят, потому и не допустили их к переговорам. Польский посол успеха в своих делах здесь не добился. Заговорив о польском после, Досифей выразил желание, чтобы царь начал войну с Польшей, потому что поляки, не исполняя мирных переговоров, обращают православные церкви в унию[1188].

Не ограничиваясь политической информацией, патриарх давал посланникам даже и военные советы, как удобнее всего с успехом напасть на Турцию. Если великий государь думает сохранить за собою город Азов с городками, то надобно держать их в боевой готовности, назначать туда разумных воевод и начальных людей, бодрых и смелых ратных людей; тогда неприятель будет их бояться. А если они будут слабы, то неприятель всегда будет помышлять о нападении на них. На мирный договор с турками полагаться нечего, потому что это древний, вероломный и лукавый неприятель христиан. На случай войны с Турцией патриарх предлагал обдуманный и выработанный им план военных действий, совершенно верно оценивал стратегическое положение неприятеля и открывал перспективы поддержки России со стороны православных балканских народов. «А если когда царское величество изволит всчать с ним войну, и тогда надобно прежде взять Очаков, понеже у неприятеля Очаков левой рог, а правой рог был Таган Рог. А взяв Очаков, то надобно Крым взять, а взявши Крым, то будет дорога на Черное море свободная. И тогда пристанут сербы, и волохи, и мультяны, и болгары. А не взяв Очакова и Крыму, турков на море воевать трудно, понеже татаровя в том чинить будут препону. Да и оные народы, для той же опасности, вспоможения чинить не будут». Патриарх давал советы даже и о составе боевых сил, которые надо пустить в ход в морской войне против турок. «А к тому-де воинскому поведению надобны морские мелкие многие суды, которые великой страх могут здесь учинить, нежели корабли. И тех кораблей турки так не боятся, как мелких судов, потому что те мелкие суды могут по всему Черному морю рассеятися и жилищам бусурманским чинить огнем и мечем разорение и пленение». На замечание посланников, что «те мелкие суды на море одержимы бывают страхом от галер», Досифей возразил, что «и у царского величества галеры есть же»[1189].

При посещении патриарха 28 июля посланники просили дать им совет, оставлять ли или нет резидента в Константинополе, о чем говорят им турецкие министры. Досифей ответил, что если есть намерение поддерживать мирные отношения, то следует оставить, а если нет, то не для чего и оставлять. Турецкие министры желают, чтобы резидент был оставлен, потому что такое пребывание резидента в Константинополе будет явным свидетельством для народов, что действительно с Москвою заключен мир. Посланники назвали патриарху лиц, которых они намереваются оставить, Семена Лаврецкого с подьячим и толмачом, и просили его, чтобы он Семена в его нуждах не оставил и был к нему так же милостив, как был и к ним. Патриарх выразил полную готовность во всем помогать Лаврецкому, только бы и «он, Семен, советовал с ним и поступал по его приказу»[1190]. В наказе, данном Семену Лаврецкому, посланники предписывали ему свои отписки в Москву относить и отдавать тайно патриарху Досифею[1191].

При последнем свидании 31 июля патриарх просил посланников передать царю просьбу, чтобы он учредил в городе Азове ради дальнего расстояния от Москвы, для большего распространения христианства и для христианского просвещения епископскую кафедру, с условием, чтобы эта епископия была без всякой пышности и тамошний епископ «ни в какие роскоши не вдавался и многих служителей у себя не имел», а подражал бы апостолам и «распростирался своим учением и смиренномудрием»[1192]. Эту мысль о необходимости учреждения епископской кафедры в Азове Досифей высказывал в грамоте, адресованной Петру. Царь внял совету и в ответной грамоте Досифею от 10 сентября 1701 г. сообщал ему о своем намерении учредить в Азове митрополию, а к ней несколько епископий и просил прислать кандидатов для занятия этих кафедр, «житием искусных и в свободных науках ученых и в словенском речении знаемых»[1193].

Стремясь поддерживать тесные связи с Москвою, на которую он смотрел как на свое последнее убежище, Досифей, прощаясь с посланниками, вручил им несколько грамот для передачи, а именно: царю, патриарху Адриану, царевичу Алексею, митрополиту Киевскому и нескольким виднейшим московским сановникам: царевичу Александру Арчиловичу, Л. К. Нарышкину, Т. Н. Стрешневу, Ф. А. Головину, Г. И. Головкину, гетману И. С. Мазепе, Н. М. Зотову[1194].