Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

XX. Переговоры об «алжирском деле»

Посланники сделали последнюю попытку добиться положительного результата по так называемому «алжирскому делу», переговоры о котором одно время вплетались в переговоры о мире и шли параллельно с ними. Дело это заключалось в следующем. Прибывший в Константинополь 31 января гонец, сержант Никита Жерлов, отпущенный из Москвы 20 декабря, привез посланникам между прочим повеление, которое и было сообщено туркам на другой же день, 1 февраля: «У русских торговых людей построены на морской пристани у Архангельского города вновь корабли и нагружены разными товарами», и эти торговые люди раннею весною хотят на тех кораблях с товарами от Архангельского города плыть «в Стратцкие (голландские) городы и в иные места». Царю известно, что между голландцами и султанскими подданными «барбаресами, то есть алжирцами, тунисцами и трипольцами, есть явная ссора и война», а у него с Блистательной Портой заключено двухлетнее перемирие: поэтому государь желает, чтобы, как возможно скорее, от Блистательной Порты был послан повелительный указ к алжирцам, тунисцам и трипольцам, чтобы они «преходящим или где плавающим кораблям под знаком (флагом) его царского величества, каков на тех кораблях обретатися будет, до окончания того двулетнего мира… никакого затруднения и озлобления не чинили и их вольно и свободно пропускали». Желательно, чтобы султан послал к упомянутым народам такой указ немедленно, а другой тождественный экземпляр такого указа посланники просили передать им для немедленной отсылки с тем же гонцом Никитой Жерловым в Россию, так чтобы он еще застал русских торговых людей у Архангельска. Этот экземпляр будет вручен им для предъявления вышеупомянутым «морским охотникам». Царь почтет исполнение этой просьбы немалым знаком дружбы и любви с султаном[1198].

Итак, дело шло об издании султанского указа «барбаресам»: алжирцам, тунисцам и триполитанцам, как они тут же называются, «морским охотникам», а затем в другие моменты переговоров уже прямо употреблен термин «алжирским разбойникам» — о том, чтобы они не нападали на русские торговые корабли, которые будут плавать у берегов Европы. Откуда могло возникнуть такое странное домогательство и о каких русских торговых кораблях, которые выйдут из Архангельска раннею весною 1700 г., шла здесь речь? Некоторые свидетельства, будучи сопоставлены с этим обращением к турецкому правительству, могут пролить свет на вопрос. Когда осенью 1699 г. заключался наступательный союз с Данией и Августом II против Швеции, у Петра возникла мысль еще до начала военных действий и, может быть, в предвидении их прекратить торговлю с нею, какая велась на Балтийском море. Он проектировал издать указ, запрещающий русским купцам возить товары в шведские порты: Нарву, Ревель и Ригу. Единственным средоточием русской внешней торговли он предполагал сделать Архангельск, где мечтал строить торговые корабли, на которых русские купцы и стали бы сами возить товары в Европу, обходясь уже без помощи торговых флотов других наций, не терпя убытков, сопряженных неизбежно с таким посредничеством. Прибыль от непосредственного транспорта русских товаров в западноевропейские страны должна была в таком случае идти в карманы русских купцов. Царь предполагал придать этой торговле обширные размеры, заведя торговые компании на манер ост-индских компаний, существовавших в Англии и в Голландии.

О таких замыслах царя доносил своему двору датский посланник Гейнс в феврале 1700 г. «Царь хочет учредить торговые компании в Архангельске на манер ост-индских компаний в Англии и Голландии, и для этой цели его величество опубликует на днях запрещение всем своим подданным вообще торговать с Нарвой, Ригой или Ревелем и отдал уже приказание не выпускать и не впускать никаких товаров с этой стороны, что до крайности тревожит здешних иностранных купцов. Намерение царя должно быть в том, чтобы сделать архангельскую торговлю более значительною и дать своим подданным возможность получать выгоду от перевозки товаров, которую другие нации извлекают из Архангельска каждый год. Для этой цели царь отдал приказ построить несколько больших торговых кораблей у Архангельска»[1199].

Из иностранцев проектируемая мера более всего раздражала, по его свидетельству, голландцев и шведов; для последних чувствительным ударом было, разумеется, запрещение ввозить товары в прибалтийские порты[1200]. Но и русским купечеством этот проект о запрещении балтийской торговли, по-видимому, встречен был с таким неудовольствием, что его пришлось, как говорит далее тот же Гейнс, отложить на год. «По крайним настояниям, которые сделали здесь купцы, чтобы запрещение торговли со шведскими городами у Нарвы и Риги… было отсрочено, пока они смогут ликвидировать там свои дела, царь сделал им отсрочку еще на год»[1201]. Русско-шведская торговля через Балтийское море была тогда довольно значительна; ее размеры вскрылись в момент совершенно неожиданного для Швеции объявления войны и нападения на Нарву. Этим началом войны русские купцы в Швеции были застигнуты врасплох. Донося о том тяжелом положении, в котором они очутились, русский резидент в Стокгольме князь А. Я. Хилков, только что туда прибывший, сообщает любопытную статистику русской торговли в Швеции в момент начала войны. «Плач ныне велик обретается, — пишет он Ф. А. Головину 21 сентября, — в крестьянех, которые в Стекхольном купецкие и работные люди: всем грозят неволею и отбиранием пожитков их, а богатствы великие и людей множество». В другом письме 26 сентября он приводит цифровые данные: «А всех их товаров ныне в Стекхольном тысяч на сто, да человек с полтораста. И из Стекхольна пошло с полтретья ста (250) человек на шестнадцати карбусах; а товаров их тысяч на двести». При этом в виде исторической справки он в том же письме приводил, что «в прошлой войне (со Швецией при царе Алексее в 1656–1661 гг.) задержано было в Стокгольме русских купецких людей человек со сто и уморено русских людей в тюрьмах и на работе»[1202]. В следующем письме он дает уже большие цифры задержанных купецких людей и их работников и более значительные суммы их товаров: «Всех русских людей в розных городех задержано с четыреста человек, а карбусов их шестнадцать, а товаров их истинно чаю верно, что будет с семьсот тысяч, одних плотов медных (так назывались куски меди с казенными штемпелями, ходившие в Швеции в качестве монеты и вывозимые русскими купцами) тысяч с триста, а всякой плот по двадцати по три алтына по две деньги, кроме других товаров: железа и котельной меди и иных, серебра и жемчугу и золотых, и ефимков»[1203]. Если даже признать цифру в 700 000 рублей преувеличенной и остаться при той цифре 300 000, которую он дает несколько раз в письмах, и если при этом припомнить, что весь государственный приходный бюджет 1701 г. составлял всего 3 000 000 рублей, то и сумму 300 000 — 10 % бюджета — нельзя не признать значительной. Отсюда видно, какие значительные капиталы были вложены в шведскую торговлю. Было, следовательно, отчего тревожиться русскому купечеству, когда ему стало известно намерение царя пресечь эту торговлю. Указ о таком пресечении не осуществился, был отложен на год. Но еще до истечения этой отсрочки торговля была пресечена началом войны.

Гейнс говорил в своей февральской депеше, что, запрещая балтийскую торговлю, царь имел намерение сосредоточить русскую «отпускную» торговлю в Архангельске, с тем чтобы ее вели русские купцы на русских торговых кораблях, и что для этой цели он приказал строить у Архангельска торговые суда. Действительно, как раз в 1700 г. в Архангельске заметно оживленное кораблестроение. На казенной Соломбальской верфи по именному указу были заложены в этом году шесть торговых кораблей, которые строились под надзором датчанина Елизария Избрандта. Началось тогда же и частное кораблестроение[1204].

Как раз в то время, когда Гейнс писал свою депешу, в феврале 1700 г., была дана жалованная грамота на кораблестроение двум энергичным предпринимателям, поморским черносошным крестьянам по происхождению, тогда уже состоявшим в гостиной сотне, Осипу и Федору Андреевым Бажениным. У Бажениных в их родовой вотчинной деревне Вавчуге в 13 верстах от Холмогор имелась уже водяная лесопильная мельница, с которой они возили распиленный тес в Архангельск, где и продавали его иноземным купцам. Задумав расширить дело, Баженины еще в 1696 г. подали челобитье о дозволении им при пильной мельнице устроить корабельную верфь и на ней строить корабли «против заморского образца для отпуску с той нашей пильной мельницы тертых досок за море в иные земли». Ответа тогда на это ходатайство не было. Но когда они в январе (25) 1700 г. возобновили свое челобитье, ответ тотчас же последовал: 2 февраля им уже была дана жалованная грамота. В челобитье они вновь заявляли, что у них есть давнее, «из многих лет», намерение строить из выработанных на их лесопильном заводе досок свои корабли и яхты, возить на них доски и иные русские товары за море. Это намерение шло как раз навстречу мероприятиям Петра, с такой страстью занимавшегося тогда кораблестроением, воодушевленного меркантильными стремлениями того века и объятого желанием положить начало русской морской торговле. Ведя переговоры о мире, русские посланники в Константинополе добивались по его наказу включить в мирный договор статью о свободе русским военным кораблям Азовского флота заниматься торговлей по Черному морю, на что турки не согласились. Понятно, с каким удовольствием должен был встретить Петр предложение Бажениных, и в грамоте отмечалось, что она дается им «за желательное их к нам, великому государю, усердное радение и к корабельному строению тщание». Грамота предоставляла Бажениным право в их вотчине при пильной мельнице строить корабли и яхты, нанимая для постройки вольным наймом мастеров иноземцев и русских людей, и на этих судах возить от города Архангельска за море русские «указные» (т. е. дозволенные к вывозу) товары. На свои суда им предоставлялось право нанимать и свободно держать на своем иждивении шкиперов, штурманов и матросов из иностранцев и русских людей. Архангельским воеводам и бурмистрам предписывалось у них с судов этих людей никуда не брать.

На кораблях для охраны от «воровских людей» Баженины получали право держать пушки и порох по примеру торговых иноземных кораблей. Корабельные припасы, которые для оснастки своего флота они выпишут из-за границы, освобождаются от пошлины. Сами Баженины, Осип и Федор, освобождаются от выборов во всякие казенные службы и посылки, которым подлежали люди их круга — гостиная сотня[1205]. Предприятие Бажениных пошло в ход. У лесопильной мельницы возникла корабельная верфь, на которой заложены были первые частные коммерческие корабли дальнего плавания. Устроены были собственные парусные заводы для снабжения кораблей оснасткой. Первый торговый корабль с Вавчужской верфи был спущен уже много времени спустя — в 1703 г.[1206] Казенные торговые корабли на Соломбальской верфи были готовы уже в 1701 г., но за границу пошли еще позже баженинских — только в 1704 г.[1207]

Но живое воображение Петра опережало ход вещей, рисовало ему русский коммерческий флот бороздящим европейские моря, и уже в 1700 г. он нашел своевременным заручиться для этого флота грамотами на безопасность от великих морских держав. Русскому послу при Голландских Штатах А. А. Матвееву в Гаагу, в этот центр, где сплетались нити европейской дипломатии, была из Воронежа от 20 апреля послана инструкция — «исхлопотать» такие грамоты от Голландских Штатов, от английского и французского правительств, и Матвеев усердно занимался выполнением этого поручения. В письме от 14 июня он уведомлял Ф. А. Головина, что объявлял об этом деле Голландским Штатам, говорил английскому посланнику при Штатах Стангопу и искал приватного свидания с французским послом, с которым он еще не вступил в официальные отношения, сообщив ему, что будет просить дать королевский указ по морскому управлению о том, чтобы русским кораблям, «имеющим выходить на море от Архангельского города, никакого озлобления не чинили»[1208]. Ответы держав, к которым Матвеев обратился, были, по крайней мере по внешности, благоприятны, хотя Штатам, как доносил он Петру 20 сентября, «зело неприятно является нынешнее строение у города Архангельского ваших кораблей, из чего своим купечествам чают немалого препятия»[1209], и хотя, как достоверно он узнал, им «неугодно было», что турки при мирных переговорах соглашались на позволение русским кораблям торговать в Средиземном море[1210], все же они обещали исполнить просьбу царя и выразили готовность на корабли, на все пристани морские, также и «в реки, куды пристанут его царского величества те корабли», разослать указы о помощи русским кораблям. Требовали только уведомить о времени выхода тех кораблей от Архангельска[1211]. Действительно, как он сообщал в письме от 5 июля, во все адмиральства был послан указ, чтобы адмиралы напоминали капитанам и корабельщикам, чтоб они, встречая русские корабли и подданных царского величества на море, «всякую дружбу им показали и во всем потребном вспоможение им чинили»[1212]. Английский посланник Стангоп при первом же разговоре обещал писать к королю[1213]. В письме от 18 июля Матвеев сообщал Ф. А. Головину, что Стан-гоп уже объявил ему королевский указ о том, чтобы русским кораблям, выходящим от Архангельска, не только «никакого озлобления не чинить, но всегда, как на море, так и на реках и в пристанищах, всяческое тем кораблям вспоможение чинить»[1214]. Матвеев переслал Головину копию с соответствующего приказа английского адмиралтейства[1215]. Наконец, установились официальные отношения и с французским послом. При первом своем визите и контрвизите посла Матвеев не решился поднять разговор о королевском указе, чтобы не начинать с обращения к французам с просьбой, что имело бы вид заискивания, «понеже, — объяснял он Ф. А. Головину, — известно тебе, государю моему, какие они коварные практики, которою своею хитростью на весь свет блестят»[1216]. Просьбу Матвеев передал при одном из следующих свиданий с послом. Посол отнесся любезно, «любительно поступя», расспрашивал о подробностях: такой указ нужен собственным ли царским кораблям или торговым «и в Париж ли им приходить или на одном море тот указ потребен?». В заключение обещал немедленно писать королю и сказал, что не сомневается, что королем все будет любезно исполнено по желанию царя[1217]. 11 сентября посол вновь «визитовал» Матвеева и сообщил ему об издании Людовиком XIV просимого указа о свободном пропуске и о всякой помощи русским кораблям. Указ этот уже разослан «во все адмиральства и ко всем компаниям воинским, торговым и компанейским морским начальником»[1218].