Петр I. Материалы для биографии. Том 3, 1699–1700

Константинопольский патриарх Калинник держал себя от посланников гораздо дальше, и беседы с ним не доходили до таких рискованных сюжетов, на какие решался патриарх Иерусалимский, и касались или церковных вопросов, или же совсем нейтральных предметов. Прибыв к посланникам 18 июля в сопровождении свиты из трех митрополитов, четырех старцев и двух бельцов, спросив посланников о здоровье, патриарх поздравил их с заключением мира, совершенным их трудами, на что посланники, благодаря, скромно заявили, что «того мирного дела они себе не приписывают, будто то дело совершилось их трудами, а совершилось то дело милостию Божиею и великого государя святыми и праведными молитвами и премудрым разумом, также и его, святейшего патриарха, со архиереи, молитвами, а не их, посланничьими, трудами». Патриарх сделал далее несколько замечаний о дворе, в котором живут посланники, видимо, своим невзрачным видом и неудобным местоположением возбуждавшем внимание посетителей: «Двор-де тот, как он видит, зело стоит в низком и в глухом месте, что никуда с него не видно. И чаять-де им, посланником, живучи в таком непотребном дворе, прискучило». Посланники не были довольны отведенным им двором, хотя и не пожелали переезжать с него на предлагавшийся им турками загородный двор на берегу моря: «То учинено рассмотрением здешнего турского правления. И поставили их, посланников, на таком дворе, что не токмо на поле или на море видно, но и по улице, на которой тот двор стоит, ничего не видеть, и в самом глухом месте и в переулках тесных, будто в тюрьме, и живут они, посланники, на том дворе мало не целой год. А конного человека в тех переулках, опричь того, что к ним, посланником, кто для чего приезживал, никого не видели, да и пеших людей ходит на мале». От узких улиц и переулков Константинополя разговор перешел к московским улицам, переулкам и домам. Патриарх спрашивал: «В государстве-де Московском улицы и переулки пространнее ль здешних или таковы ж, также и домы великие каменные есть ли?» Посланники сказали, что «в государстве Российском, а именно в царствующем граде Москве, каменного строения много и домы великие каменные есть многие ж, а улицы и переулки пространнее здешних».

Беседа перешла далее к теме о константинопольской старине. Патриарх говорил о прежних строениях в Царьграде: «Как-де сей Царьград был в державе у благочестивых греческих царей, и в нем-де улицы и переулки были пространные же, также и домы каменные у греков были великие. А как-де достался в руки агарянские, и с того времени все опровергнуто, и улицы и переулки истеснили и домы почали строить плохие и недолговечные, и того прежнего греческого строения, а именно от царя Константина, в остатке во всем Станбуле только одна палата, которая и доныне цела, близко салтанского двора, в которой учатся турки бить в барабаны и играть в сипоши». Посланники спросили: «Есть ли-де что того ж благочестивого царя Костянтина строения городового?» — на что патриарх и митрополиты сказали, что «кругом Станбула только основание городовое царя Костянтина, а городовых стен и башен его строения нет, все уже вновь после его перестроено, а инде починено, и в последнее-де починивал царь Феофил: а где его починка была, и тому значит на башнях имени его подпись». В свою очередь, патриарх спрашивал о московских городовых укреплениях: «Около Москвы каменное городовое строение есть ли?» — а затем предложил другой вопрос — об общем впечатлении от Константинополя, «какова им здешняя салтанская резиденция кажется?». Посланники отвечали, что «около Москвы каменное городовое строение есть, а резиденция здешняя славная, понеже стоит междо двумя морями, Черным и Белым. Только-де хотя и славна, однакож бедственна и всегда пребывала в смятениях, а именно в пременении веры и в ересях, а потом и в насилие агарянское досталась».

Разговор с этих слов перешел на церковные расколы. «И святейший патриарх и митрополиты говорили, что завидному месту всегда тесно бывает. А от расколов никоторое государство уйтить не может. И чаять-де, не без того и в государстве Московском». Посланники, отводя это замечание и, может быть, несколько искажая русскую действительность конца XVII в., говорили, что «в государстве Российском великих церковных расколов нет, разве когда изредка явится какой старец или поп и то не о большом деле: о скуфье или о платье, как подобает которому чину какую одежду носить, или о крестном знамении. И таким-де незнающим и неученым людем за такое раскольное малое дело краткой суд чинится, смотря по вине, чинят наказанье или посылают в монастыри в смиренье. И ныне милостию Божиею таких и иных никаких расколов в Российском государстве нет». Патриарх, сделав экскурс в историю расколов в Византии в эпоху вселенских соборов, отрицал существование их в настоящее время в греческой церкви, причем отмечал мягкость мер, к которым греческая церковь прибегает в борьбе с ними: «В здешнем государстве напред сего расколы церковные великие были до седьми соборов, а по седьми соборех всякие ереси и расколы угасли. И так на седьмом соборе утвержено, и укреплено, и постановлено, хотя б ангел с небеси сошел, то в вере пременения не чинить. И ныне-де таких церковных расколов здесь междо христианы не слышно ж; а которые и явятся, и такие смиряются у них увещеванием от Божественного писания и наказуются правильными винами, кротостию и смирением, а не смертною казнию. Да и у турков-де расколы в вере их есть же, только они успокоивают такие расколы тайно, чтоб никто не ведал, и таких возмутителей у них казнят смертию». Может быть, слова о мягкости обращения с раскольниками в греческой церкви и указание на жестокость, практикующуюся в таких же случаях у турок, были сказаны не без намека на суровое отношение к раскольникам в Московском государстве, о чем могло быть патриарху известно.

Посланники высказали мысль, всецело проникнутую идеей XV в., о Москве — третьем Риме: «И посланники говорили: повидимому-де, царство греческое, и вера православная, и благочестие все перенеслось отсюду в Российское государство». Патриарх не опровергал этой идеи, напротив, образным сравнением пояснил те практические выводы, которые вытекали из высказанной посланниками идеи: необходимость молодому и сильному православному Русскому государству оказывать поддержку старой греческой церкви. «И святейший патриарх говорил: он-де скажет им, посланником, о том некоторую разумную историческую притчу, чтоб у него того послушали. И о чем он их, посланников, вопросит, о том бы ему сказали. И спрашивал он, святейший патриарх, что в Московском государстве на реках или на озерах птицы, именуемые рыболовы, есть ли? И те птицы на тех реках и озерах зимуют ли или отлетают куда в иные теплые страны? И посланники сказали, что такие птицы рыболовы в Российском государстве на реках и на озерах летом бывают, а к зимнему времени отлетают в теплые страны, а к лету прилетают по-прежнему на те ж места. И святейший патриарх говорил, что те птицы, где ни бывают, однакож на старину свою и во отчизну прилетают и в зимнее время держатся всегда в теплых странах, а именно в Индии западной. И имеют-де те птицы междо собою такую ревность благоискусную и друг другу помогательную, что которая из них птица остареет или от немощи своей ослабеет и лететь не сможет, то по такую старую птицу прилетают младые птицы и тех старых подымают и помочь им к летанию чинят, а вовсе их не пометывают и не оставливают нигде. Так же де подобно тому и здешнее государство! Хотя оно в вере и во благочестии было древнее и старее Московского государства, только стало во изгнании. А Российское царство на свете почало быть славно и сильно, а паче распространилось всякими украшениями, премудростию и разумом пресветлейшего и державнейшего великого государя, его царского величества, которому дарует Господь Бог над всеми победу и одоление. И ныне они, святейшие патриархи, и все православные христиане помощи и заступления требуют не от иного кого, токмо от его царского величества. И того ради, чтоб изволил его царское величество их, старых, в здешнем государстве не оставливать и помощию своею, государскою, изволил их вспомогать». Молодые и сильные птицы помогают старым, Московское государство должно помочь старому греческому православию, таков вывод, сделанный патриархом из высказанного посланниками утверждения, что Греческое государство и истинная вера перенеслись в Москву. Выслушав рассказ патриарха, посланники сказали: «Та его, святейшего патриарха, объявленная им притча по премногу разумна. А на свете все дивное и не дивное в руце Божии, что восхощет, то он, Создатель наш, и сотворит».

Посланники заговорили далее с патриархом об одном недавнем каноническом казусе. Года два тому назад в Польше на Луцкую православную епископию был избран некто из ученых людей и для поставления приезжал в Киев. Но митрополит Киевский, узнав, что он был женат на вдове, писал к московскому патриарху, спрашивая, как в этом случае поступить. Святейший Адриан, хотя и знал, что по правилам апостолов «подобает епископу быть единые жены мужу», однако, по заступлении некоторых великих особ, вероятно, обращался за советом к константинопольскому патриарху. Посланники интересовались, отвечал ли ему Калинник. Патриарх говорил, что от патриарха Адриана к нему грамот об этом деле не было; писал к нему весь клирос церковный Луцкой епархии через волошского господаря; но так как киевская митрополия «и все к ней тамошнее присудствие» уступлено московскому патриарху, то он не вошел в это дело и просимого благословения новоизбранному не дал, однако писал волошскому господарю, что того человека из-за двоебрачия посвятить невозможно, хотя он по разуму для епископства и достаточен, а чтобы посвящен был хотя неученый человек, только б девственник или «единые жены муж, а того бы разумного и ученого человека он держал при себе». Посланники сообщили: они слышали, что, когда новоизбранный епископ приехал из Киева в Луцк с отказом, там будто посвятил его во епископы некий греческий митрополит или епископ, называясь экзархом константинопольского патриарха. Известно ли ему, патриарху, об этом? Патриарх сказал, что он об этом ничего не знает и никакого экзарха его в тех странах нет. Вероятно, это сделал какой-нибудь «изверженный» архиерейского чина, и по этому поводу патриарх распространился о лицах лишенных архиерейского сана. У них здесь таких много, которых они поставляют в архиереи, а потом, смотря на житие его, от того чина и отлучают, «видя его какое непостоянство». И такие из стыда отсюда выезжают и ездят в Москву, в Польшу, и в Италию, и во Францию и там отлучение свое таят, а называются архиереями и делают что хотят. Того не жаль, что они делают «у папежников», но жаль, когда они это делают между христианами. Христианин христианина прельщает и обманывает. В удостоверение своего сана они предъявляют ставленые грамоты, и таким грамотам верить не надобно, а надобно требовать у них от константинопольских патриархов заступительных листов об отпуске их для сбора милостыни. Он, патриарх, во избежание нареканий на него, что так творится из-за его неприсмотра и нерадения, просит великого государя не велеть таких лживых архиереев в государство свое пропускать и высылать их за рубеж. Посланники обещали донести об этом государю, просили и самого патриарха ему писать, но при этом выразили опасение, как бы не было на патриарха жалоб и слез от духовных лиц тех стран, откуда слишком далеко заезжать к нему за заступительными листами. Патриарх возразил, что он о святогорцах, синайских и о других палестинских монастырях не говорит, говорит только о лишенных сана властях и старцах. О них он и будет писать к государю; до сих же пор не писал, потому что между обоими государствами была война и писать было опасно. Посланники удостоверили, что за «изверженными» властями духовными лицами в Москве есть присмотр; когда они появляются, бывает о них указ без замедления. Недавно один такой лишенный сана человек явился на Москву, но был изобличен и послан в монастырь «под начал». Спуску таким лжецам не бывает.